Евгений Голубовский. Странички из фб-дневника
16 апреля
Если бы капсула времени переместила нас на 130 лет назад, то сегодня в 12.00 мы смогли бы принять участие в торжественнейшем событии – в открытии памятника-фонтана, воздвигнутого в честь Александра Пушкина на Николаевском бульваре.
Итак, 16 апреля 1889 года. 12 часов дня. Несмотря на раннее время ощущение, что «весь город» пришел на бульвар. Инициатива, прозвучавшая в 1880 году из уст городского головы Г Г Маразли, обратившегося в славянское общество – поставить вопрос о необходимости в Одессе увековечить память Пушкина,– реализовалась. Причем, достойно.
У Олега Губаря есть интереснейшая статья «О том, как Одесса всем миром собирала деньги на памятник Пушкину». Действительно «вся Одесса». Не только негоцианты, не только высшие чиновники, но и бедные люди вносили свои трудовые копейки И, естественно, городская интеллигенция.
Первый конкурс не привлек достойных соперников. Объявили второй. И тут жюри выбрало проект, автором которого оказался архитектор Христиан Васильев. А он уже порекомендовал заказать бюст поэта жене писателя Якова Полонского – скульптору Жозефине Полонской. Отливку из бронзы проводили на заводе А Морана в Петербурге. Гранит для постамента привезли из Винницкого уезда…
И Одесса стала первым городом в Украине, вторым в мире, после Москвы, где был открыт памятник великому поэту.
Сказать, что этот памятник стал одним из символов Одессы – ничего не сказать. Он стал средоточием легенд, городского фольклора. Вам и сегодня экскурсоводы из числа все знающих одесситов, объяснят, что к думе памятник развернут задом, так как думцы были скаредны, что платан у памятника заблаговременно высадил поэт, что дельфины предвещают новую цивилизацию, где мысль будет обходиться без слов…
Постойте пару часов у памятника Пушкину и вы убедитесь, что не вся Одесса растеклась по миру – кое-кто остался…
Но есть и другое измерение популярности.
Трудно представить, в какое количество стихов об Одессе вошел этот памятник.
До революции Эдуард Багртцкий писал в ироническом «Дерибасовская ночью»:
Гранитные дельфины – разжиревшие мопсы –
У грязного фонтана захотели пить,
И памятник Пушкину, всунувши в рот папиросу,
Просит у фонаря: «Позвольте закурить»
Но тогда же другой поэт из окружения Багрицкого – Петр Сторицын в стихотворении «Памятник Пушкину» отметал всяческую иронию:
Безрукий бог, плитой тяжелой,
Подъятый к строгим небесам,
Ты внемлешь рокоту Эола,
И набегающим волнам
А каким восторженным был Павло Тычина, впервые приехавший в Одессу в 1920 году и сразу написавший:
Здоров будь, Пушкин мiй, землi орган могучий,
I ти, морська глибинь, i ви, одеськi тучи,
Я тут у вас в гостях, i всiм я вам радий
Не гнiвайтесь за смiх, iще ж я молодий.
Но быть может настоящим памятником этому памятнику стало трагическое стихотворение Иосифа Бродского «Перед памятником А.С. Пушкину в Одессе»:
И отлит был
Не из отходов тот, кто не уплыл,
Тот, чей, давясь, проговорил:
«Прощай, свободная стихия» рот,
Чтоб раствориться навсегда среди широт,
Где нет ворот…»
Нет, не хочу на такой отчаянной ноте завершать этот рассказ. Вспомню еще и стихи Юрия Михайлика о счастье, где тоже возникает памятник Пушкину в прогулках по Одессе:
Но нету счастья без конца,
А мне его отпущено –
От Воронцовского дворца
До памятника Пушкину…
Жаль, конечно, что «капсулы времени» возможны только в фантастических романах. Но, кто его знает, если сегодня подойти к памятнику Пушкина в 12.00, может, улыбнется поэт принесенным цветам.
Но уже точно – в этом году 6 июня мы сможем у памятника Пушкина отметить его 220-летие.
Надо будет уточнить у Губаря, какое шампанское поэт пил в Одессе.
Писал об одном памятнике, а в мыслях был другой…
С ужасом вчера смотрел, как горел Собор Парижской Богоматери. Символ Парижа, может быть один из символов Европы. Народ Парижа переживал это как культурную катастрофу. А я вспоминал, как в Одессе горела свечей в небо – кирха. Не сопоставимые утраты? Все сопоставимо. Культурный слой столь тонок, что прорыв в любом месте грозит большой бедой.
Может поэтому столь уместно сегодня напоминание о памятнике, которому 130 лет. Как и размышление о нашей исторической памяти, в которой прошлое и настоящее нераздельны.
Пьем с Пушкиным, пьем за Пушкина, молимся, чтоб возрожден был Собор Парижской Богоматери.
25 апреля
С какой безмятежностью мы привыкаем наступать на собственные грабли.
И вновь Рада , решив все насущные проблемы, избавившись от коррупции, разобравшись с военными закупками, приняла закон про украинский язык…
Хлопнуть дверью, так хлопнуть дверью, чтоб все услышали
Что нашим депутатам до того, что этот закон дискриминационный?
Для гражданина оставлены две сферы пользованья родным, материнским языком. Приватная – считай, что на кухне, даже в спальне за тобой не подглядывают. И религиозная. Я почему-то, по дурости видно, что это и есть приватная сфера, что мой разговор с Богом может быть и на языке молчания.
А общественная? Выступаете с лекцией, участвуете в дискуссии? А общаетесь с врачом? А зашли в кафе, в музей, в театр? А как вообще будут существовать русские театры? С переводчиками?
И вообще катастрофические меры для прессы. Чтоб издать газету или журнал на русском языке, издайте в это же время такое же – на украинском языке. Не спрашиваю, где взять квалифицированных переводчиков стихов, прозы, меня больше волнует то, где на это брать деньги, так что это экономическое удушение…
А новые госорганы проверки…
А количество стукачей, которое плодим…
А коррупция, которая расцветет на всех этих разрешительных-неразрешительных документах.
Кого это волнует?
В Конституции Украины есть государственный язык – украинский. Естественно, что все государственные акты , документы, ноты должны быть на государственном языке.
Но на каком языке мне читать стихи? На каком жаловаться врачу? Объяснять свои проблемы адвокату?
Увольте – это мои права человека, гражданина.
Если не ошибаюсь, всегда помнил, что на Одесщине живут граждане 133 национальностей. И если они забывают свои языки – это беда государства, а не его эпохальное достижение
Надеюсь – вопреки всему – на здравый смысл.
Господин Порошенко уже сообщил, что подпишет закон, как только получит его из парламента. Но есть Конституционный суд…В конце концов есть такой инструмент, как референдум.
А у меня в памяти сегодня стихотворение Анны Ахматовой. Кстати, она родилась в Одессе и отец ее украинец Андрей Горенко, училась в Киеве…
Анна Ахматова
Мужество
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки.
Изложил свое виденье нового акта, как дискриминационного. Не буду вступать в дискуссии. Не устраивает мое виденье ситуации – отфрендитесь, что делать, это не вкусовые различия, это базовые принципы.
2 мая
«Погиб поэт! – невольник чести…»
Сколько можно? – спросят меня. – Это же хрестоматийные строки Лермонтова о Пушкине.
Только ли?
А может, и про вчерашнее, и про сегодняшнее…
На виселице оборвали жизнь поэту, декабристу Рылееву.
В 1918 году убили Леонида Канегиссера, друга Есенина, отомстившему Урицкому за красный террор.
В 1920 году расстреляли одесского поэта Вениамина Бабаджана.
В 1921 году расстрелян Николай Гумилев.
В лагерях, в тюрьмах, на расстрельных полигонах растоптали музу Николая Клюева, Павла Васильева, Осипа Мандельштама, Паоло Яшвили, Мыколы Зерова, Константина Большакова, Бенедикта Лившица, Мирослава Ирчана, Николая Олейникова…
В Подмосковье, уже после Великой Отечественной, убит Дмитрий Кедрин…
А процесс против деятелей еврейского антифашистского комитета, где погибли Лев Квитко, Ицик Фефер, Перец Маркиш…
Называю имена громкие, всем известные.
Ведь каждый поэт – это звезда, что прочерчивает небосвод.
Помните гениальное стихотворение Юнны Мориц памяти убитых грузинских поэтов – Тициана Табидзе, Паоло Яшвили – «на Мцхету падает звезда. Уже не больно ей разбиться. Но плачет Тициан Табидзе. На Мцхету падает звезда…»
И в наши дни …
Пять лет назад, 2 мая 2014 года, в Одессе погибли два поэта.
Виктор Гунн, руководитель студии при доме-музее Рериха, автор пяти поэтических книг.
Вадим Негатуров, у него было два высших образования – математик и экономист, но прежде всего поэт. Запомнил его и потому, что мы родились в один день – 5 декабря, но он – в 1953 году.
Всего одно короткое стихотворение Негатурова.
Солнце есть
Я убежден, что Солнце есть! Хоть мрак гнетущий.
Его скрывал не раз. За облаками толстыми.
Я убежден в Господней правде всемогущей
Всегда! И даже в час, когда господь безмолвствует.
Фраза Евгения Евтушенко – «Поэт в России больше, чем поэт» сужает понятие. Поэт в любой стране мира – глас народа. Вспомним убитого фашистами Гарсиа Лорку в Испании, убитого в Чили Виктора Хару… Сколько лет держали в Турции в застенках Назыма Хикмета…
Одесса не забывает всех жертв противостояния 2 мая. Но давайте помнить, что среди них были и два поэта
И в заключение одна из любимых мною песенок Булата Окуджавы. Про это.
Размышления возле дома, где жил Тициан Табидзе.
Булат Окуджава
Берегите нас, поэтов. Берегите нас.
Остаются век, полвека, год, неделя, час,
Три минуты, две минуты, вовсе ничего…
Берегите нас. И чтобы все – за одного.
Берегите нас с грехами, с радостью и без.
Где-то, юный и прекрасный, ходит наш Дантес.
Он минувшие проклятья не успел забыть,
Но велит ему призванье пулю в ствол забить.
Где-то плачет наш Мартынов, поминает кровь.
Он уже убил надежды, он не хочет вновь.
Но судьба его такая, и свинец отлит,
И двадцатое столетье так ему велит.
Берегите нас, поэтов, от дурацких рук,
От поспешных приговоров, от слепых подруг.
Берегите нас, покуда можно уберечь.
Только так не берегите, чтоб костьми нам лечь.
Только так не берегите, как борзых – псари!
Только так не берегите, как псарей – цари!
Будут вам стихи и песни, и еще не раз…
Только вы нас берегите. Берегите нас.
1960-1961
Каждый настоящий поэт может повторить вслед за Пушкиным:
«Что в свой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал».
Берегите поэтов. А значит, берегите свое будущее.
7 мая
Покуда над стихами плачут,
Пока в газетах их порочат,
Пока их в дальний ящик прячут,
Покуда в лагеря их прочат, —
До той поры не оскудело,
Не отзвенело наше дело,
Оно, как Польша, не згинело,
Хоть выдержало три раздела.
Для тех, кто до сравнений лаком,
Я точности не знаю большей,
Чем русский стих сравнить с поляком,
Поэзию родную — с Польшей.
Ещё вчера она бежала,
Заламывая руки в страхе,
Ещё вчера она лежала
Почти что на десятой плахе.
И вот она романы крутит
И наглым хохотом хохочет.
А то, что было, то, что будет, —
Про это знать она не хочет.
Если бы я знал только это стихотворение Бориса Слуцкого, все равно он был бы среди моих любимых поэтов. Но это – одно из многих.
Бывают ли чудеса? Всегда утверждал, что бывают. Можете ли представить себе, что человек умер более 25 лет тому, а мы ежегодно читаем его НОВЫЕ и НОВЫЕ стихи? И одно лучше другого. И никакой мистики. Один из лучших поэтов, рожденных Великой Отечественной Борис Слуцкий сегодня мог бы отметить 100-летие.
Родился в Славянске 7 мая 1919 года. До войны закончил юрфак и литинститут. А потом война, ранения, контузии, и – гвардии майором – демобилизовался, чтобы рассказать о войне, а точнее – заговорить голосом войны.
Нужно ли объяснять, что его не печатали. Десять послевоенных лет.
Впервые я прочитал стихи Бориса Слуцкого в статье о поэте, которую написал Илья Эренбург и опубликовала 26 июля 1956 года «Литературная газета». Статья так и называлась «О стихах Бориса Слуцкого». И там впервые я прочитал удивительное стихотворение «Лошади в океане». Сейчас его все знают, оно даже стало песней. Но тогда, как врезалось в память:
Лошади умеют плавать,
Но не хорошо, недалеко…
Слуцкий привнес в поэзию новый звук. Он, вслед за Некрасовым, тем, старым, классическим, не боялся рассказывать. Кстати, Эренбург сравнил его с другим Некрасовым, с Виктором Платоновичем, автором «В окопах Сталинграда», рассуждая о том, что вслед за прозой войны рождена поэзия войны.
Статья сделала свое дело, в 1957 году вышла книга Бориса Слуцкого «Память», всего сорок стихотворений. Но каких! Михаил Светлов на заседании секции поэзии Союза писателей сказал очень просто – мы должны признать, что в литературу пришел поэт лучше всех нас.
Много позднее Иосиф Бродский напишет: «Именно Слуцкий, едва ли не в одиночку, изменил звучание послевоенной русской поэзии». Я мог бы цитировать и цитировать мои любимые стихи Слуцкого:
Мелкие пожизненные хлопоты,
По добыче славы и деньжат
К жизненному опыту
Не принадлежат.
Мог бы отослать к его книгам, но при этом предупредить, что его стихи вечно не удовлетворяли цензуру, вечно пугали редакторов. Чтоб вы представили, как обращались со стихами, приведу пример из хрестоматийного «Кёльнская яма».
У Слуцкого:
Камнями, а больше ногтями, чем было,
Чего под руками обильно, довольно
Мы выскребли надпись над нашей могилой,
Посланье бойцу – покорителю Кёльна…»
Эта же строфа в печати:
«Собрав свои последние силы,
Мы выскребли надпись на стенке отвесной,
Короткую надпись над нашей могилой,
Письмо солдату страны советской.
Вот такие правки.
Не случайно Борис Слуцкий с горечью писал: «я еще без поправок свою книгу издам…»
Мне повезло. Я был знаком с Борисом Абрамовичем Слуцким, бывал у него дома, знакомил его с работами одесских авангардистов, а он был собирателем живописи, он знакомил меня с московскими художниками Юрием Васильевым, Дмитрием Краснопевцевым, но главное – слушал, как он читал стихи. Могу даже назвать день, когда Слуцкий читал мне и Вале свои новые стихи – 19 января 1962 года. Просто взял с полки сборник «Сегодня и вчера», на котором дарственная надпись: «Вале и Жене Голубовским – совершенно сердечно».
Много говорили в тот и другие разы о его учителях, а среди них был и Кирсанов, о его студийцах, некоторых я знал – одессита Гарри Гордона, москвича Алексея Королева…
И читал стихи он жестко, без пафоса, даже, я бы сказал, с иронией.
Я строю на песке, а тот песок
Еще недавно мне скалой казался,
Он был скалой, для всех скалой остался,
А для меня рассыпался в песок.
Это о его заблуждениях, о преодолении заблуждений.
У Бориса Слуцкого почти не было любовной лирики. Он достаточно поздно встретил женщину, которую полюбил, Татьяну Дашковскую. Десять лет безоблачного счастья. И еще десть лет ее смертельной болезни, Борис Абрамович делал все. Ночами переводил стихи поэтов из республик, за это платили, сумел отвезти Татьяну в Париж, в клинику, где вроде бы умели бороться. Не помогло. Татьяна Дашковская умерла в феврале 1977 года. Как рассказывают, Слуцкий не мог ни с кем общаться, несколько месяцев он денно и нощно писал стихи, заполоняя мелким, неразборчивым почерком толстые бухгалтерские книги.
А потом практически перестал разговаривать, общаться Жизнь продолжалась. Но она потеряла смысл. Любимая женщина ушла и ушли стихи.
И вот тут начинается вторая жизнь Слуцкого. У него всегда были ученики, почитатели. И вот один из них Юрий Болдырев, получив разрешение поэта, начал разбирать его рукописи.
Борис Слуцкий умер 23 февраля 1986 года. Его литсекретарь Юрий Болдырев пережил поэта на семь лет. Но за это время он открыл читателям сотни новых стихов.
Умер Болдырев. Но за блокноты Слуцкого взялся инженер, бард Андрей Крамаренко. И стихопад продолжается. Всем смертям назло.
Вот, к примеру:
Когда нам предпишут свободу,
Приказом свободу введут,
Когда нас обяжут с работы
Идти, куда мы хотим.
И будет не надо, как надо,
А надо – как мы хотим.
Наверно, мы не захотим,
Как прежде бывало, как ранее,
Пойдем на профсобрание,
Мы сами его созовем.
Все чаще вижу, как цитируют Слуцкого, порой даже не называя имени. Как будто, слова народные. Но и это предвидел Борис Абрамович:
И безмолвный еще с Годунова,
Молчаливый советский народ
Говорит иногда мое слово,
Применяет мой оборот.
О Слуцком написано много. Для одних он лучший поэт ХХ века. Мне кажется, что это преувеличение. Для других – сломавшийся в 1958 году, когда был среди тех, кто осудил Пастернака. А он человек, развивавшийся, становящийся нравственней, умнее, не лежачий камень, а совершенствующийся человек. Он сам себя судил строгим судом.
Где-то струсил. И этот случай,
как его там ни назови,
Солью самою злой, колючей
Оседает в моей крови.
Солит мысли твои, поступки,
Вместе рядом ест и пьет,
И подрагивает, и постукивает,
И покою тебе не дает.
Сто лет со дня рождения. Вечность. А к нам приходят стихи Слуцкого. Его монолог, обращенный к Богу:
Это я, Господи!
Господи, это я!
Слева – мои товарищи,
Справа – мои друзья,
А посредине, Господи,
Я, самолично – я,
Неужели, Господи,
Не признаешь меня?
Я убежден, что узнает и признает. Поэт , как и Бог, творит свой мир. Сколько настоящих поэтов, столько миров. Я рад, что соприкоснулся с миром Бориса Слуцкого.
9 мая
Когда-нибудь мы вспомним это
И не поверится самим,
А нынче нам нужна одна победа,
Одна на всех – мы за ценой не постоим.
Одна на всех, мы за ценой не постоим.
Это слова из песни Булата Окуджавы, которую в кинофильме «Белорусский вокзал» поет Нина Ургант.
Так совпало, что великий праздник – День Победы совпал с днем рождения Булата Шалвовича Окуджавы, одного из поэтов, рожденных войной, ставшего голосом своего поколения.
Поздравляю всех своих читателей с Днем Победы. Какие-то слова сказать мне помогут песни о Великой Отечественной Булата Окуджавы, одного из честнейших рыцарей в нашей литературе? Начну с простого. Мне надоели политические спекуляции вокруг святого праздника. Ах, вся Европа отмечает его 8 мая, а в СССР отмечали 9 мая.
Да, Земля – круглая, нравится это кому-то или не нравится. Да, есть часовые пояса. И Акт о капитуляции Германии, подписанный в пригороде Берлина в 22 часа 43 минуты 8 мая по среднеевропейскому времени соответствует 0 часам 43 минуты 9 мая по Москве. И уже в 2 часа 10 минут ночи Юрий Левитан прочитал Акт о военной капитуляции фашистской Германии и сообщение, что 9 мая объявлено Днем Победы.
Помню, эту ночь у нас в доме на Кузнечной, 29, в Одессе. Где-то в три-четыре часа ночи начался грохот выстрелов. Радиоточек дома не было. Отец вышел во двор, вернулся, сказал, что кончилась война, что все соседи выходят во двор, дома была бутылка водки… Практически не было семьи, где бы кто-то не погиб. Плакали. Пили. Смеялись. Целовались…
Не знали мы тогда, что гитлеровцы старались заключить сепаратный мир с союзниками, увести, как можно больше войск под пленение американцами… Поэтому и попытались подписать капитуляцию в Реймсе 7 мая, точнее подписали, но Сталин, хоть поверьте, я не его поклонник настоял, что капитуляция должна быть подписана в логове фашистов. И это произошло 9 мая в 0 часов 43 минуты по московскому времени.
Почти четыре года войны. Война унесла миллионы человеческих жизней. Война создала новую прозу, новую поэзию. У всех до сих пор на памяти стихи Твардовского и Симонова, Исаковского и Слуцкого. Но ничто так не западает в душу, как настоящая песня. В годы войны пели «Темную ночь», «Ты одессит, Мишка», в шестидесятые на слуху песни Булата Окуджавы.
Ах война, что ж ты сделала, подлая,
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры.
На пороге едва помаячили
И ушли за солдатом, солдат…
До свидания, мальчики, мальчики,
Постарайтесь вернуться назад…
Булат Окуджава родился 9 мая 1924 года. Сегодня ему было бы 95 лет. Сын репрессированных родителей. Отца расстреляли в 1938, двух его братьев расстреляли, сестру отца, которая была замужем за великим грузинским поэтом Галактионом Табидзе – расстреляли, мать Булата отправили в Карлаг на десять лет. В 1942-ом, ему еще не исполнилось 18 лет, попросился на фронт. Призвали в августе. Воевал в 10 отдельном минометном дивизионе. Это про него поют в «Белорусском вокзале», их песенку. Писать песни начал на фронте. Под Моздоком был ранен. После госпиталей служил на Кавказе, учился в Тбилиси. Бывая в Грузии, я много общался с переводчиком Нодаром Тархнишвили, с поэтом Александром Цибулевским. В одной комнате общежития жили Окуджава и Цибулевский. И однажды ночью в начале пятидесятых стук в дверь. Люди из НКВД. Пришли с обыском по доносу, что Окуджава, сын врагов народа, и сам распространяет антисоветскую литературу. Булата не было в общежитии, тумбочка его была пуста. Но не уходить же чекистам без улова, арестовали Цибулевского за…грузинский национализм…
А Окуджава уехал в Калугу, там преподавал литературу в школе, там писал стихи и прозу, там в 1956 году у него вышла первая книга стихов «Лирика». Помню, что уже знал это имя и заказал «Книга-почтой» пять книжечек и раздаривал друзьям. И тогда же услышал первые песенки – «Полночный троллейбус», «О голубом шарике», «Про Леньку Королева». Эту запомнил сразу и на всю жизнь – жена у меня Валя Королева.
Но однажды, когда, мессершмиты, как вороны,
Разорвали на рассвете тишину,
Наш Король, как король, он кепчонку, как корону,
Набекрень и пошел на войну…
На войне с первого ее дня оказался мой отец. Он был призван на сборы за пару месяцев до войны. Два брата моей мамы, один защищал Москву, был тяжело ранен, на всю жизнь остался инвалидом, второй, акушер, стал военным хирургом, муж сестры мамы погиб в первые месяцы войны, сын старшей сестры , офицер закончил войну в Берлине. А родичи Отца погибли в городке Новый Ропск, откуда родом клан Голубовских.
Так что война катком прошлась и по нашей семье, как по миллионам семей страны. И когда я слышу сегодня – что отмечать, все быльем поросло, у меня свой ответ – я помню с благодарностью подвиг народа, моя дочь помнит, моя внучка помнит…
Сегодня прочитал статью поэта Ефима Бершина о Борисе Слуцком. И нашел в ней мысль, созвучную мне. Евреи более 4000 лет назад вышли на свободу из Египта. И помнят. И празднуют день освобождения из рабства. Мы всего 74 года назад разгромили фашистов, которые одних хотели сделать рабами, других, евреев, уничтожить. Так неужели из каких-то политкорректностей мы должны забыть день спасения, день за который принесены огромные человеческие жертвы.
И вновь из песни Булата Окуджавы:
Не верьте пехоте,
Когда она бравые песни поет,
Не верьте, не верьте,
Когда по садам закричат соловьи,
У жизни и смерти
Еще не окончены счеты свои…
И до сих пор не окончены эти споры у жизни и смерти. Помните, как мы усмехались, когда старшие, привыкнув к любым лишениям, чуть ли не на все соглашались – «только бы не было войны». Увы, и наше поколение узнало, какое бедствие война. Как мы все хотим, чтоб она закончилась.
Думаю, вся проза Окуджавы, а он великолепный прозаик, стилист, проза, которая учит думать. Начиная с первой повести, опубликованной Константином Паустовским в «Тарусских страницах» в 1961году «Будь здоров, школяр» до «Глотка свободы», «Похождений Шипова», «Путешествия Дилетантов».
Любимым поэтом Булата Окуджавы были Пушкин и Пастернак. Именно о Пушкине он писал киносценарий, работая в Одессе. Тогда я впервые слушал его полуподпольный концерт, он должен был состояться в библиотеке имени Ленина, но кто-то донес, нас, собравшихся, черным ходом перевели в библиотеку имени Крупской. И там почти два часа пел Окуджава. Из тех, кто там был, на этом концерте, краевед, фотограф Сергей Калмыков. Иногда мы с ним вспоминаем те приключения.
А еще был концерт в редакции газеты «Знамя коммунизма». У меня под стеклом фотография с того вечера с дарственной надписью Булата Шалвовича, так что в его биографии есть и одесский след.
Чему учил нас Окуджава?
Мы все войны шальные дети,
И генерал, и рядовой,
Опять весна на белом свете,
Опять весна на белом свете.
Опять весна на белом свете
Бери шинель, иди домой.
Это он пел не только мне, это он пел нам, собравшимся в редакции, это он пел всем вам. У меня в последние годы выработалась привычка, когда речь идет о прозе, о стихах про войну, как оселок проверять подлинность, сравнивая с первой «окопной» книгой о войне, с «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова.
Подумал, а слушал ли Некрасов песни Окуджавы, общались ли… Начал искать. Дружили. Любили друг друга. Есть выступления на радио «Свобода» Некрасова об Окуджаве, а у Булата Шалвовича стихи Виктору Некрасову.
Мы стоим с тобой в обнимку возле Сены,
Как статисты, в глубине парижской сцены,
Очень скромно, натурально, без прикрас,
Что-то вечное проходит мимо нас.
Расстаемся мы, где надо и не надо –
На вокзалах и в окопах Сталинграда
На минутку и навеки, и не раз…
Что-то вечное проходит мимо нас.
Вчитался в эти строки и подумал – а ведь и это всем нам. «Что-то вечное проходит мимо нас», вглядимся, вслушаемся, запомним, поймем. И не будем поддаваться на провокации нелюдей. Какая Победа? В какой войне? Мы знаем и цену Победы и во имя чего платили эту высочайшую цену. Мы знаем, в какой войне. Мы благодарны победителям чумы.
19 мая
Сегодня, 19 мая – день памяти жертв политических репрессий.
Конечно, память сразу же подсказывает имена Гумилева, Мандельштама, Бабеля, Леся Курбаса и Мейерхольда, Вавилова и Лангемака, Зерова и Семенка, Маркиша и Квитко…
Но это все далеком прошлом. Мне приходилось встречаться со многими, кто вернулся из лагерей. К счастью, духовно несломленными.
Мог бы вспомнить о Жозефине Мюллер, одесситке, ученом, мог бы рассказать о Татьяне Лещенко-Сухомлиной, в чьем переводе мы все читали «Женщину в белом» и «Любовника леди Чатерлей», а в лагере она была ассенизатором, как-то уже рассказывал о пианистке Вере Лотар – Шевченко, с которой познакомился в Одессе после концерта, а каким удивительно сильным человеком была артистка кино, как она шутя про себя говорила «главная баба-яга Советского Союза» графиня Мария Ростиславовна Капнист…
Но сегодня решил вспомнить события не столь уж далекие. То, что происходило при нас, на нашей памяти. В Киеве, в сентябре 1982 года была арестована «за производство антисоветских стихов» выпускница физического факультета одесского университета Ирина Ратушинская.
У меня в руках первый, вышедший легально у нас том ее стихов, где я был автором предисловия. Это уже январь 1993 года. Автор уже на свободе, но книги выходили только на Западе. И это – первая ласточка. На книге автограф и мамы Иры, Ирины Валентиновны Ратушинской и самой Иры: «Дорогому Жене. От Иры – со всякими хорошими эмоциями.Ратушинская.17 октября 1993 года».
Так что же произошло? С удовольствием перепечатал бы свое предисловие, но электронной версии у меня нет, да и большое оно, шесть книжных страниц. Так что расскажу коротко.
Жила была в Одессе девочка. Училась в 107 школе на Толстого. Писала стихи. Папа – инженер, мама – учительница русского языка. Девочка веселая, с отличным чувством юмора. В университете , естественно , увлеклась КВНом, все как у людей… Но она много читала. Но она много думала. И стихи выходили совсем не КВНовские, а грустные. А еще она с раннего детства дружила с мальчиком – Игорем Геращенко, он жил в Киеве, и единственно про что вечно спорили – какой город лучше – Одесса или Киев….
Игорь перепечатывал самиздат. Так что в круг чтения попали и Оруэлл, и Солженицын, и Сахаров. В 1979 году Ира Ратушинская обвенчалась с Игорем Геращенко и переехала в Киев. Как видно, тогда она и попала под наблюдение КГБ. В ссылку послали Сахарова, якобы по просьбе трудящихся. Ирина написала письмо в Москву, в Кремль с протестом.
Ребячество? Нет, позиция.
– Мы не могли им помешать делать мерзости, – рассказывала Ира, – но мы лишали их права делать это от нашего имени. Чтоб потом своим детям в глаза было не стыдно посмотреть.
Таких акций было несколько. И вот пришли из КГБ с обыском. Ничего не нашли, кроме стихов Ратушинской. И пять стихотворений объявляются антисоветскими. На вопросы следствия она вообще не отвечает. Ее «дело» разрабатывают в Одессе, Киеве, Москве, Допрашивают знакомых. И тут можно порадоваться. Да, это уже не тридцатые. Никто не дал обвинительных показаний. Но все равно – за стихи – 7 лет лишения свободы и 5 лет ссылки. Отбывала срок в женской колонии строго режима для особо опасных преступниц. В Мордовии.
Не буду про это рассказывать. У кого хватит сил, прочитайте автобиографическую книгу Ратушинской «Серый – цвет надежды». Ирина понимала, что делает, на что шла. Вот ее стихи 1977 года, одно из пяти, самое жесткое, что фигурировало в деле.
Ненавистная моя родина!
Нет постыдней твоих ночей.
Как тебе везло
На юродивых,
На холопов и палачей!
Как плодила ты верноподданных,
Как усердна была, губя
Тех — некупленных
и непроданных,
Обречённых любить тебя!
Нет вины на твоих испуганных —
Что ж молчат твои соловьи?
Отчего на крестах поруганных
Застывают
слёзы твои?
Как мне снятся твои распятые!
Как мне скоро по их пути
За тебя —
родную,
проклятую —
На такую же смерть идти!
Самой страшной твоей дорогою —
Гранью ненависти
и любви —
Oпозоренная, убогая,
Мать и мачеха,
благослови!
Ее пытались «ломать » и в лагере. Протесты ПЕН-клуба, статьи в газетах мира. Все это раздражало гбшных начальников. От Ратушинской требовали прошения о помиловании, а значит, признания вины. Держали в карцере. Она болела. Сказали, что никогда не станет матерью. Но не подавили. И стихи писала в зоне. Веселые. И даже издевательскую кулинарную книгу про зековский прокорм. А в США, в Англии выходили ее книги. С предисловием Иосифа Бродского, со статьей Василия Аксенова. Так что у меня были великие предшественники. Более того, ее стихи перевели на английский. И перед встречей с Горбачевым, кто-то из советников дал книгу стихов Ратушинской прочесть Рейгану. Тот посмотрел на фото девочки, прочел стихи, за которые она получила срок. Ему было про что поговорить с Горбачевым.
Четыре с половиной года из семи отсидела Ратушинская. Отпустили тяжело больной. Тэтчер пригласила на лечение в Англию. Выпустили. И тут же лишили гражданства.
Так что, когда мы в Одессе выпускали книгу Иры, она находилась в Англии. И вообще это была таинственная история. Как-то в один из дней ко мне в кабинет «Вечерки» зашел незнакомый человек. Назвал свою фамилию – Бородкин Владимир Михайлович. И говорит – мне порекомендовали вас, сказали, что только вы сможете написать предисловие к книге Ратушинской. Первое ощущение – какая-то провокация. Но. А вдруг что-то реальное. Нельзя упустить такой шанс. Разговорились. Мой собеседник только вернулся из Лондона, где познакомился с Ирой и Игорем. У них к тому времени родились дети.
И тут КГБ «просчитался». Если книга будет издана в Одессе, Ирина Борисовна дает и новые, нигде не публиковавшиеся стихи. И книга вышла. В серии «Библиотека одесской литературы». Лишь в 1998 году Ира и Игорь вернулись в Москву. У Ратушинской вышло несколько романов. Один из них – «Одесситы», она писала сценарии для телесериалов, больше 40 серий «Моя прекрасная няня» написаны ею.
Те, кто видел кинофильм «Интонации большой Одессы», думаю, запомнили эпизод у нее дома в Москве. Уже тогда она боролась с раком. В июне 2017 года из Москвы пришла печальная весть. Кончился земной путь Ирины Ратушинской.
Покажу еще одно ее стихотворение, написанное в зоне. Запомните ее такой, какой она предстает в этом замечательном тексте.
А если не спится – считай до ста,
И гони эти мысли прочь.
Я знаю: меня уже не достать
И уже ничем не помочь.
Так не рви, сгорая в ночном бреду,
Белый бинт последнего сна!
Может быть, я скоро опять приду –
И тогда ты меня узнай.
Я буду ребенком или кустом –
С ладошками нет нежней,
А ты нагадай мне с хорошим концом
Сказку – да подлинней.
Я буду травою или песком –
Чтобы было теплей обнять,
Но если я буду голодным псом –
Ты накорми меня.
Я цыганкой дерзко схвачу за рукав,
Или птицей метнусь к окну –
Но ты меня не гони, узнав,
Ведь я просто так – взглянуть.
А однажды в снег или, может, в дождь
Ты в каких-то чужих краях
На котенка озябшего набредешь –
И опять это буду я.
И кого угодно, в любой беде,
Тебе будет дано спасти.
А я к тому времени буду везде,
Везде на твоем пути.
Октябрь 85
ЖХ – 385/2 ПКТ
Сегодня – день памяти жертв политических репрессий. Это не только про тридцатые, это не только про восьмидесятые-девяностые…
Об Авторе: Евгений Голубовский
Евгений Михайлович Голубовский (5 декабря 1936 – 6 августа 2023) Журналист, составитель и комментатор многих книг, связанных с историей, культурой Одессы. Родился в Одессе 5 декабря 1936 года. Окончил Одесский политехнический институт, где в 1956 году устроил со своими друзьями вечер-диспут, посвящённый искусству — от импрессионизма до кубизма, что было воспринято властью как акция против официального искусства соцреализма. Только вмешательство И. Эренбурга и Б. Полевого спасло от исключения из института. В штате газет «Комсомольская искра», затем «Вечерняя Одесса» работал с 1965 года. Вице-президент Всемирного клуба одесситов (президент Михаил Жванецкий). 15 лет редактор газеты клуба «Всемирные Одесские новости», последние пять лет одновременно заместитель редактора историко-краеведческого и литературно-художественного альманаха «Дерибасовская-Ришельевская». Редактор и составитель многих книг по истории культуры, литературной жизни Одессы. Публикуется в журналах России, Украины, США, Израиля. Член Национального союза журналистов Украины. Председатель Общественного совета Музея современного искусства Одессы. Лауреат журналистских премий.