На бабу Серёга охотился впервые, хотя был уже опытным добытчиком.

И на зелёного медведя ходил, и на огненного ежа бывало, и на лису-тирамису силки расставлял удачно. Однажды завалил даже целого дельфина в лесу — сохатого, на каждом роге не меньше пяти отростков! А вот на бабу ходить пока не случалось.

Старшие мужики объясняли, что охотиться на бабу не опаснее, чем, к примеру, на волосатую кобру. То есть риск для жизни есть, а иногда и выжить получается. Но вся штука в том, что вот ту же кобру изловишь — сложишь в камин, разожжёшь хорошенько — всю зиму тепло! И смысл понятен. И баба должна быть так же — со смыслом. А иначе бери себе девку ручную да и не страдай ерундой зря!

Серёга был мужик хоть и молодой, но с понятиями. Зря не страдал. Но и брать девку душа у него не лежала. Всю зиму он ходил по соседским сараям, присматриваясь к девичьим выводкам. Предлагали ему и рыжих, и чёрных, и золотистых, даже одну полосатую — из гибридных. Хорошенькие девки, ручные, к ногам льнут, ластятся, а всё не то.

– Ну что тебе, дураку, не подходит?! – ругался дядя Галыч, сердито сплёвывая чух-чух-кору. – Возьми уже первую, какая на тебя посмотрит, и воспитай под себя! Характера у девки всё равно же нет — разница только с мордочки.
– Вот, может, мордочки мне и не нравятся… – бормотал Серёга, и сам не особенно понимавший, в чём тут загвоздка. – Все они лисьи какие-то…
– А тебе что же — как у медведя харю надо, с пятаком и шипами?
– Не надо как у медведя. Бабу хочу! – ответил однажды Серёга решительно.

И сам тут же поверил. И понял, что не переубедится уже, пока хотя бы одну не изловит.

– Ого! Бабу ему, значит! – ответил тогда Галыч и покрутил верхнюю пару усов свирепо. – А смысл?!
– Ну на кой мне смысл, Галыч? А вот девку вашу мне точно не надо! Ни породистую, ни пятнистую, ни полосатую…
– На кой, на кой! А чтоб не рукой! – передразнил Галыч. – Дурак ты хвойный, Серёга… Баба без смысла — как член без коромысла!
– А член без коромысла — как сопля повисла! – бодро отозвался Серёга.

С дядей Галычем он сдружился давно, знал все его прибаутки назубок, мог и сам часами травить. А то и песню затянуть дня на три. Сказку с продолжением мог три года рассказывать — не пробовал пока, но знал точно, что смог бы. А вот без бабы, которую придумал себе по рассказам охотников и даже место отвёл ей мысленно в доме — на пушистой подстилке, у самой постели — без этой выдуманной бабы Серёга уже не мог.

Ясное дело, что Галыч, как ни противился дурной затее, но отпускать его на опасную охоту в одиночку не стал. Прихватил мешочек чух-чух-коры побольше, луковое ружьё, сеть конструкции «мать-перемать» – да и двинулся на рассвете в лес вместе с Серёгой. Сам Серёга гордо вышагивал впереди налегке, с одной только дубиной.

На пятый день охотничьих поисков задора у них поубавилось — охота не шла. Хотя по пути и удалось защекотать пару ценных мыльных бобров, что само по себе было редкой удачей. Их ароматные тушки Галыч аккуратно уложил в свой мешочек, без сожаления распихав чух-чух-кору, над которой так трясся обычно, по грязным карманам. И тут же предложил поворачивать обратно к дому.

– Сам видишь, Серёга, не идёт баба, не сезон… Да и ты — без смысла, с дубиной одной! Вернёмся, а там на следующий год попробуем…

Вопреки его ожиданиям, Серёга не спорил, не огрызался и не укорял. Просто кивнул молча и зашагал дальше.

– Да куда ж ты, ёж-поймёшь! – крикнул Галыч с досадой. – Давай хоть бобра поделим!
– Да забирай всё, – процедил Серёга сквозь зубы.

Дядя Галыч забежал вперёд него, ухватил за плечи, остановил — и отступил, смутившись. По щетинистой щеке Серёги бежала слеза. Не скупая и прозрачная, мужская, которую прилично испустить в компании, а стыдная — личная, с тёплым фиолетовым блеском.

– Эх, дурак ты хвойный… Ну ничего! Если рожа скисла — уже полсмысла! – подбодрил Галыч, отводя растроганно взгляд. – Ну, не реви! А то и я сейчас тут… что мы!… как фиолетовые эти, что ли…

И тут он присвистнул тихонько:

– Слышь, Серёга?.. А мы ведь прямо на бабьей тропе и стоим! След старый, но водопой у них тут поблизости, ус даю!
– Ты б не разбрасывался усами, Галыч! Всего-то шесть штук и осталось… – пробурчал Серёга, украдкой отирая щеку рукавом.

Но дядя Галыч уже не слушал его, а увлечённо шёл по тропе, вглядываясь в одному ему понятные приметы. Вдруг замерев, он поманил Серёгу рукой и забормотал сосредоточенно:

– А теперь слушай всерьёз! Самое опасное у дикой бабы — ядовитое жало под языком. Его мы, если повезёт, уже дома вырвем. А пока нужно хватать покрепче и сразу пасть ей заматывать плотно. Когти её тоже страшные, но после них рана хоть и долго, да заживает. А вот жало — ядовитое до жути, понял?
– Понял! – кивнул Серёга, чувствуя, как от азарта и страха волосы на затылке становятся колом.
– И баба должна быть дикая, чисто дикая. Если крикну, что одичалая это — беги, не связывайся!
– Так вроде ж все они дикие, Галыч?
– Все — как дерьмо в овсе! – ухмыльнулся дядя Галыч. – Один срёт, а все тянут в рот!
– Понял. Не все, значит…
– Вот то-то же! Та, которую уже ловили, а потом она опять в лес попала — одичалая считается. И эти — как собаки лесные, опаснее волков! Хитрые до жути и мужиков уже не боятся. Ловить станешь — не поймаешь, а поймаешь — до дому не доведёшь, в дом затащишь — не уснёшь от страха, а уснёшь — не проснёшься больше! Ты вообще кумекай, что не зря у нас на три сотни мужиков только у кузнеца Зверя баба и есть…

Серёга припомнил мысленно кузнеца и его суровую грудастую бабу. Девки в сараях выли и закрывали глаза от страха, когда она шла мимо, порыкивая и щурясь на прохожих. В узде её бешеный норов держал только кузнец. И если девка после смерти хозяина покорно и радостно шла в новый дом, то про кузнецову бабу все знали: случись с ним что — бед с ней не оберёшься. Хорошо, если сдохнет сама с тоски. А могла и взбеситься. Или сбежать в лес обратно, забыв своего кузнеца, как страшный и сладкий сон. И если однажды вдруг появится в её дикой привольной жизни другой мужик, то припомнит она ему и всё плохое, что было с кузнецом, и всё хорошее, чего она с его смертью лишилась…

– Двум бабам не бывать, а одной не миновать! – гаркнул Серёга, отгоняя мрачную мысль. – Давай, Галыч, веди по тропе!

Дядя Галыч молча кивнул и повёл его за собой. Бывалый добытчик, он тоже хоть и нехотя, но поддавался азарту охоты на редкую дичь. Вот поредели немного деревья, а вот тропа и правда сбежала с уклоном к реке — на водопой. Тут позади послышалось шуршание с треском веток, и Галыч ухватил Серёгу за ворот, увлекая за собой, в укромное место за поваленным деревом.

И на тропе показались бабы. Укутанные в длинные волосы, они казались крупнее и выше привычных девок. А может — и вправду были. Взгляд Серёги пробежался по цепочке из десятка стройных фигур и разочарованно заметался. Бабы были интересны, по-своему хороши, но ни одна из них не стоила ни пятидневного похода, ни долгих ночёвок на сырой весенней земле, ни даже прорвы чух-чух-коры, употреблённой за время этой охоты. Хорошо хоть, что попался тот мыльный бобёр, и домой теперь идти не с пустыми руками!

И тогда появилась она. Не выше и не толще других, те же руки да ноги, а только — другая. И за то, чтобы именно эта лежала на его пушистой подстилке, казалось простым и разумным отдать всех мыльных бобров этого леса и пол-Галыча в придачу. Серёга прикрыл глаза и понял, что не может вспомнить ни масти её, ни цвета глаз, ни хорошенькой мордочки. А только вся она стояла у него перед глазами — как лес, как весеннее солнце над лесом, как мир — целиком.

– Берегись, Серёга, я одичалую вижу… – прошипел Галыч, и стало ясно, что он давно уже тормошит младшего охотника, пихая в плечо.
– Не страшно, Галыч… Всё путём… – откликнулся Серёга рассеянно. – Главное, что свою бабу я приметил! Она! Ус даю…
– Нет у тебя ещё усов!
– Твой ус даю, Галыч — она!
– А ну, ткни пальцем, которая…
– Эта! – указал Серёга радостно.

И тут Галыч, забыв про всё, как новичок в первый раз на охоте, встал во весь рост и крутанул ладонью у виска, проорав с досадой:
– Дурень ты хвойный! Одичалую бабу он приметил! Тьфу! Ты ещё медведем камин растопи, а бобрами будем воду носить, да?!

Спугнутые криком бабы сбились в стайку у воды и взволнованно зашипели, поправляя длинные волосы. И только одичалая — та самая, его лес, солнце и мир — вышла вперёд, сердито оскалив белые клыки и щуря злые глаза.

– Эта! – снова сказал Серёга, прямо глядя охотнику в лицо и чувствуя, что не сможет и не захочет отступить.
– Мать-перемать! – завопил Галыч. – Да мать-перемать!!!

Серёга не сразу понял, что то не обычная прибаутка, а команда подать немедленно хитроумную сеть. А одичалая баба тем временем уже мчалась на них с оскаленной пастью, выставив длинные когти, и он, несмотря на весь страх, любовался ею с почти хозяйственной гордостью. Как хороша была посадка головы, как упруго перепрыгивала она препятствия и ловко приземлялась, как завораживал свет расширенных в ярости глаз, как блестели густые роскошные волосы…

А всё же Серёга был опытным охотником. И успел растянуть сеть «мать-перемать» и перехватить дубину в руке поудобнее. Но и баба оказалась хитра, безошибочно выбрав Галыча как жертву попроще. Прыгнув на охотника, она повалила его наземь и впилась острыми зубами в открытую шею. Галыч рычал и брыкался, пытаясь оторвать её от себя, но баба держалась крепко, как жручий репей. Пожалуй, тут бы и оборвалась славная жизнь лучшего в этих краях шутника, не подоспей Серёга вовремя набросить сеть…

«Мать-перемать» делалась из кукожи и была хороша тем, что выбраться из неё не мог никто. Кроме, конечно, самого охотника, вязавшего сеть и точно знавшего, в каких укромных местах крепкие кукожные узлы соединены обычной кожей. Надрежь там и сям — и сеть слетит, как и не было. Впрочем, случалось и охотнику попадать в собственную «мать-перемать» так крепко, что и тайных узлов не найдёшь, и со стыдом звать на помощь товарищей.

Но только никто не спешил одичалой бабе на помощь, и скрутившая её сеть держалась крепче, чем нос на лице — не сорвёшь. Сообразив это, баба перестала кататься по земле, зато исхитрилась и на редкость метко плюнула Галычу в глаз, чем напугала его до полусмерти.

– Ах ты ж ядовитая тварь! – взвыл охотник. – Серёга, помру я теперь! Век волка не видать — сдохну! Дай хоть зубы ей напоследок выбью, гадине!
– Ну дай гляну… ну какого ежа ты воешь, Галыч? Глаз цел, не течёт, не краснеет… ни следа яда не вижу!
– Тогда, может, и выживу… – смирился Галыч внезапно, но тут же дёрнулся и ухватился рукой за свою в кровь искусанную шею. – Давай теперь зубы ей бить!
– Не дам, – ответил Серёга так тихо, что сразу стало ясно: не даст.
– Ну так дай хоть посмотрим, что за дичь ты тут на меня добыл, как на приманку! Ах, хорошо, крепко её сетью скукожило!
– Вроде крепко, – согласился Серёга. – Ослабить бы…
– Ты слабину не давай раньше времени, успеешь ещё! Вон, смотри, говорю же тебе — одичалая… и ошейник на ней, и браслет на ноге хозяйский…

Обойдя кругом сеть с пойманной одичалой, Галыч поморщился и сердито зажевал горсть чух-чух-коры, добытую из кармана. Затем обернулся к реке, где по-прежнему стояли дикие бабы. Часть из них с любопытством и беспокойством поглядывала на мужиков, будто волнуясь, что будет дальше. А остальные уже плескались в воде, и длинные пряди волос плыли за ними, как ленивые змеи.

– Так, выходит, я всё-таки со смыслом ходил — раз баба споймалась? – спросил Серёга. – Старшие мужики ведь учат, что без смысла — никак… Дядь Галыч, когда же смысл нашёлся?!
– Смысл, смысл, – передразнил Галыч. – Выёживаются мужики перед молодёжью. Из всех нас бабу-то один кузнец Зверь изловил… А ты его спрашивал про этот смысл?
– Нет… – растерялся Серёга.
– А я вот — спрашивал!
– И что кузнец говорит?
– Что нет никакого смысла. И не было никогда. Ни в чём вообще. И что когда понимаешь вот это — будто пустая дыра в тебе появляется, аккурат размером с тебя. А потом — если не сопьёшься, конечно, и если зелёный медведь не заест! – заполняешь эту дыру, чтобы как-нибудь опять… быть что ли… Бабой заполняешь себя и Делом, которое для людей! Нет, постой… Или людьми для Дела?.. Запутал меня чёртов кузнец!
– Так, значит, смысл — в бабе? – неуверенно переспросил Серёга.
– Да откуда в бабе смысл?! В ней смысла не больше, чем в мыльном бобре! Или в тебе вот… Ты мыльным бобром когда моешься — пена идёт?
– Ну…
– Воот! Это значит что ли, что в бобре — пена?
– Да ну… нет пены в бобре, Галыч!
– Ага! В тебе, значит, пена-то?
– Да и во мне нету…
– А откуда берётся? Девается куда? Как запасти её?
– Да как пену запасёшь?!
– Воот! Никак. Вот и нет пены. Смысла то есть. Иногда только бывает.
– От бобра?
– Когда от бобра, когда от бабы, но чаще от Дела случается… Так что давай, пока эта одичалая в сети надёжно спутана, делом займёмся — дубина у тебя крепкая, осмыслим ею нормальную бабу какую-нибудь!
– Нет уж! Я — эту хочу.
– Я те яйца кручу, потому что хочу! – взвился Галыч. – Вот заладил! Нормальные ж бабы вон на водопое, девки почти! А ну, тресни одну, какая на тебя смотрит!
– Ни-на! – закричала вдруг одичалая баба и снова задёргалась, как бешеная. – Ни-на… на!
– Собачья похоть, зуб мне в локоть! – проорал Галыч то ли с ужасом, то ли с восторгом. – Ещё и говорящая! Ну тебе везёт — как лишай ползёт! Видно, и кличку свою помнит – «Нина»…
– Ни-на-да! – повторила баба чуть тише и чётче, мотнув головой.

Серёга сделал осторожно пару шагов, опустился перед ней на колени и медленно протянул руку ладонью вверх. Маленькая ладонь, протянувшаяся навстречу сквозь сеть, оказалась мягче и легче пены. Баба положила свою руку поверх серёгиной, и он кивнул Галычу:

– Эта!
– Не надо, значит, – усмехнулся Галыч, расправляя усы. – Значит, эта… Так вот что я тебе скажу, дурак ты хвойный!..
– Ну?
– А скажу я, что весь мыльный бобёр, что мы с тобой добыли — теперь мой! Порадую свой старый зад и другие печёнки! А ты теперь пену вон из бабы своей добывай!..

Серёга улыбнулся, готовясь ответить Галычу в тон, но тут все трое вздрогнули одновременно и втянули головы в плечи от дикого рыка и стона, разнёсшегося над лесом. Мощному первому голосу вторил другой — не менее звериный, а всё же тоньше и звонче.

– Зелёный медведь по весне гуляет, – пояснил Галыч, выдыхая спокойно. И подмигнул, ухмыляясь: – Похоже, со смыслом!