…Только сейчас я поняла, что дебют Битова в свое время прозевала; его книжка «Большой шар» в1963 году не попала мне в руки. И лишь в 1968-м моя близкая приятельница-однокашница Анна Фрумкина (впоследствии не раз выступавшая в печати по другим поводам) передала мне, видимо, купленную ею книгу рассказов «Аптекарский остров» с многозначительным возгласом: «Смотри!» Да, там уже были сплошные шедевры: «Большой шар», «Бабушкина пиала», «Дверь», послужившая началом романа-пунктира о Монахове, и, главное, дивный рассказ, давший название сборнику и впоследствии издававшийся под титлом «Но-га». Тогда, в той обстановке, мне было важно и то, что передо мной оказался не советский (в духе шестидесятничества), не антисоветский, а совершенно внесоветский писатель. Я не сразу осознала это разительное впечатление; помог умница-«маргинал» Сергей Чудаков, заметивший мне, что у Битова социальные роли вторичны по сравнению с оголенно-экзистенциальными: мальчик, женщина, отец, сын и т.п. Сегодняшним поколениям не понять уже, как это было ново и дерзко, пуще всякого диссидентства.

С тех пор я «запала» на писателя Битова и, в роли литературного критика, кажется, не пропускала случая отозваться на каждую его творческую инициативу. Он стал моим главным «поколенческим» автором, по которому я сверяла часы собственного умонастроения. (Сейчас определенно уверилась, что Битов – крупнейший и важнейший новый прозаик второй полвины минувшего века). Роман «Пушкинский дом», который стал для меня, должно быть, тем же, чем для сомышленников Лермонтова «Герой нашего времени», я прочитала еще в самиздате и в первой большой статье об Андрее вынуждена была давать аттестации его персонажам, утаивая, откуда они вообще взялись. (Это было еще до гонений на писателя за участие в «Метрополе», помянутых им в «Ожидании обезьян». В разгар этих гонений, помнится, у меня сняли даже невинную статейку в журнале «Детская литература» с его запретным именем). Ну и времечко! Между тем я люблю это время = время семидесятников, внутренне совершенно свободных от смягченных реликтов официальной идеологии – время Маканина, Чухонцева, Кушнера и, понятно, Битова; Аверинцева, наконец, – время, с которым я стараюсь себя отождествить.

Андрей Битов, предполагаю, относился с неким одобрением к тому, что я писала о нем и как его прозу понимала. Иначе он не попросил бы меня срочно сладить послесловие к своему довольно позднему собранию повестей «Обоснованная ревность», что в жуткой спешке и было исполнено. Иначе не предложил бы присудить мне Новую Пушкинскую премию (о чем догадываюсь, хотя мне неведомы тайны совещательной комнаты жюри). Иначе не пригласил бы в 2007 году на свой юбилей в Питер. (Боже, какое было счастье – с гостями из Армении и Грузии, с общим выражением искреннейшей любви к юбиляру, прежде всего – самих питерцев, гордящихся таким земляком и понимающим его масштаб, – с праздничным фейерверком в финале!). Однако личное наше знакомство (я даже не помню, кто и когда ему способствовал) было не слишком близким и весьма пунктирным.

К сожалению, я не оставила никаких записей о двух сценках, когда Битов, недолгое время живя по соседству, побывал у меня дома, – а сценки были забавные: с моей приставучей кошкой, избравшей его объектом своих ласк, со случайной молодой гостьей из Рязани, пресерьезно гадавшей ему по руке. Но в кратких телефонных беседах и в его выступлениях по телеящику я прислушивалась к каждому его слову, потому что его мысль была почти всегда совершенно самобытна и вместе с тем совершенно точна – редкостное сочетание… Ирина Сурат замечательно рассказала, как Битов непрерывно думал. У него был поистине философский ум. Ибо философ – это тот, кто из удивления перед Бытием, задает ему фундаментальные вопросы (так, по крайней мере, считали в античности).

Когда я, прочитав «Человека в пейзаже» (вошедшего потом в особо ценимую автором трилогию «Оглашенные»), сказала ему,что его мысли удивительно совпадают с важнейшей и блистательной статьей Владимира Соловьева «Красота в природе», он, даже с некоторым раздражением, ответил, что ничего подобного не читал и читать не станет, потому что к трактатообразным текстам не восприимчив. А между тем он – стихийный, но неуклонный последователь Платона (определяющее имя для русской мысли), потому что каждое свое впечатление оценивающе сверяет с подлинником (его слово!), врожденно хранимым в его сознании и воображении, – не с чем иным, как с платоновскими эйдосами-идеями. И это многократно артикулируемый мотив в его прозе,в том числе сюжетной. Он ставит мучавший Дж. Беркли философский вопрос о солипсизме и путях его преодоления, когда сокрушается насчет невозможности изнутри познать инотелесное (опять-таки его слово) человеческое существо, того, кто «не-я» (еще один сквозной мотив Битова-писателя). Он демонстрирует ограниченность позитивизма в аналитическом изображении доктора Давина (не Дарвина ли?) и психодраме его отношений со «свалившимся с Луны» ангелическим Гумми, обладателем истинного зрения (рассказ «О – цифра или буква?» из «Преподавателя симметрии»). А в совокупности новелл «Преподавателя…» Битов завещал нам полногласный образец философского романа, – много ли их в нашей литературе со времен Владимира Одоевского? – романа, только еще разгадываемого (см. послесловие Ирины Сурат к этой прощальной книге).

Напоследок – быть может, главное. Да, я мало знала Андрея Битова лично. Но я хорошо знаю его в лицо, как всякий его преданный читатель. Потому что его тексты любого жанра – это «полная открытость» (сам так сказал), которая, оставляя в некой тени эмпирическую биографию автора как частного человека, делает ясно видимой его душу; она-то просматривается до самой завязи, со всеми ее озарениями и нескрываемыми срывами, осчастливленная вдохновением и обремененная заплечным «узелком грехов», скорбно уносимым в посмертие.

Неподкупно «застигнувший себя», Битов поставил вопрос о человеческой честности художника перед самим собой и перед ему внимающими с таким максимализмом, какого не знала наша литература, быть может, со времен Лермонтова.

Просмотр для печати

Об Авторе: Ирина Роднянская

Роднянская Ирина Бенционовна – критик и публицист. Окончила Московский библиотечный институт. Печатается как критик с 1956 г. Автор книг "Социология контркультуры" (в соавторстве с Ю.Н.Давыдовым. 1980), "Художник в поисках истины" (1989). "Литературное семилетие" (1994), "Книжный сад" (1995), "Движение литературы" (2006), "Мысли о поэзии в нулевые годы" (2010). Автор статей о современной литературе, русской классике, русской философии. Заведовала отделом критики журнала "Новый мир". Участвовала в создании знаменитой "Философской энциклопедии" вместе с Сергеем Аверинцевым, Ренатой Гальцевой, Юрием Поповым и другими. Лауреат премии Александра Солженицына за 2014 год. Входит в редколлегию журнала «Гостиная» (отдел критики).

• Публикации в Гостиной (17)