Вторая книга стихов поэта, прозаика и редактора Анны Маркиной "Осветление" разделена на пять частей. Попробуем кратко рассмотреть каждую из них. Первую – "Трещины" – можно назвать вводной: она намечает, как и положено начальному элементу композиции, исходную точку движения. Сюжетного или, как в случае "Осветления", экзистенциального. Не зря эта часть называется "Трещины" – она определяет исходное состояние лирической героини книги как полностью раздробленное, рассеянное в окружающих деталях. Отсутствие внутренней целостности явлено как причина даже не бездействия, а неспособности на поступок как таковой:

На обреченность переходит речь моя
и лопается мыльным пузырем.

На этом фоне важность обретает мотив напрасного труда, тщетного усилия. Причём как героини, так и других людей или высших сил, потому что конечное действие априори невыполнимо:

людям принес и светится
отдал но знал же ведь
что предстоит ей в хлебнице
высохнуть зачерстветь.

Вот это "высохнуть зачерстветь" выражает степень энтропии, которой подвержен художественный мир первой части "Осветления". Зацикленность стихового сюжета вокруг одного события или образа подчёркивает тщетность усилий изменить заложенный миропорядок. Внутреннее изменение в подобных условиях невозможно, в попытках сохранить себя речь идёт максимум о герметизации ещё не успевшего распасться, но не о создании нового. Героиня повторяет, как мантру, слова: "Не порваться, не порваться, // Не порваться только бы". Но они бесполезны – она уже порвалась, и осколки, частички её разнесло по округе. Нам предстоит долгий путь сбора этих частичек, намеченный в конце "Трещин". Всё-таки человек в пространстве книги Маркиной стремится к обновлению и возрождению:

Все вычистить — от сердца до каемки,
до каждого слепого рычажка,
чтоб заново запели шестеренки
мелодию высокого прыжка.

Смысловые границы между "Трещинами" и "Вместо солнца", следующей частью книги, довольно условные. Начинается она всё с того же состояния раздробленности, замкнутости в себе, отсутствия надежды:

Все, что делает нас, по чуть-чуть убивает.

И поэтому будь наготове:
потерять, изогнуться, сломаться, разбиться,
не суметь устоять на обтесанном слове.

Однако эта беспросветность быстро заканчивается, и на её место приходят уже по-иному воспринимающиеся мучения. Это всё ещё страдание, как и в "Трещинах", но уже с надеждой на грядущее освобождение и соединение с собой. Привычный лирической героине безысходный мир рушится с появлением в нём Другого:

но потом распустился свет потом появился ты
в гиблом царстве ядерной мерзлоты
закачался мир на цепочках твоих шагов
разошелся звон вышли воды из берегов.

Поиск Другого становится важным мотивом для "Вместо солнца" и повторяется ещё в нескольких стихотворениях. В этом ключ к спасению и перерождению героини, потому что её личный ад расширяется, впуская в себя Другого, и становится неспособен на него воздействовать. А значит разрушается парадигма отсутствия целостности и, как следствие, отсутствия полноценной (по крайней мере, эмоциональной и духовной) жизни. Этой частью "Осветления" можно было бы проиллюстрировать философский тезис о существовании человека только при условии существования Другого.

Полноценный Другой здесь появляется (как минимум, мы можем заметить его тень), и по тому, насколько тесно его след в книге переплетён с любовным мотивом, можно судить о степени его близости к лирической героине. Можно сказать, что она исцеляется любовью. Поэтому и Каренина в последнем стихотворении этой части, вопреки своему сюжету, говорит:

"Я больше не умру.
И вы, вы все, вы тоже не умрете!
Не прислоняйтесь, господа, к стеклу".

"По жёрдочке" выходит за пределы переживаний отдельного человека. Её главная объект – "маленький человек", а основной мотив – бессилие его перед системой. И не только true "маленького человека", как тот же Башмачкин (мелькающий, кстати, в этой части), но и любого человека в принципе. Никто не способен противится воле власти, и поэтому бабушки выгнаны из музеев и театров, человек не едет из Анадыря в Коктебель, а лирическая героиня не может укрыться от инфоливня.

Эта же модель насилия одного субъекта над другим и выдачи этого насилия за абсолютно обыденную и нормальную вещь переносится с государства и человека на человека и человека. Получается стихотворение "Маша и медведь" о нездоровых отношениях супругов, которые настолько погрязли в быту и привычке, что не могут ни разойтись, ни воплотить в реальность "сказку", о которой мечтают.

Сгущена идея о поломанном системой человеке в стихотворении "Жердочка-человечек":

Силу теряет венчик.
Черным исписан лист.
Жердочка-человечек,
Как по тебе прошлись!

Таким образом, и название – "По жёрдочке" – намекает на человеческие мучения, и "по жёрдочке" приравнивается к "по человеку" (проехались, например). Но сам человек при этом остаётся важен именно своей крохотностью, незначительностью, потому что именно на его плечах, а не плечах системы лежит ответственность за духовную жизнь страны. Тема России и гражданского самосознания здесь очень субъектна, носителями национальной идеи и культуры оказываются обычные люди, а не государственные чины. Не зря же без бабушек в музеях и театрах "культура стоит пустая".

Часть "От и до" посвящена прошлому героини, причём не столько воспоминаниям о нём, сколько его осмыслению из того состояния, в котором героиня находится "сейчас", уже исцелившаяся или близкая к этому. До этого мы могли догадываться, что большая часть её психологических проблем связана с травмами, полученными много лет назад. Но после "От и до" мы в этом уверены, потому что можно видеть, как героиня залечивает старые раны. Отпуская былые ошибки (или то, что ими казалось), она принимает свою инаковость и замечает наконец, для чего предназначена:

Но учти, осмотрев все вокруг, от и до,
Не поймешь, как другие свивают гнездо.
Вместо веточек — строки (не свяжешь концов),
И весь лес, и все жители — вместо птенцов.

Тема отцов и детей не могла не появиться в этой части. Родители, которые оказались совсем не теми, кем их видели дети, пока были малы. Дети, которые не оправдали ожидания родителей. Героиня хочет вернуться в детство для того, чтобы не понимать всего, что давит на неё сейчас:

Тучи, тучи, ветер мглистый.
Кто нас не упас?
Мать становится Алисой.
Папа — Карабас.

Но неидеальность и родителей, и детей оказывается преодолена взаимным чувством. Снова происходит исцеление любовью, как во "Вместо солнца". Пропасть между поколениями оказывается непреодолима, но хотя бы проницаема:

Переходишь молчание вброд.
Прополов небольшой огород,
уезжаешь в столичное пекло
от их дома, где печка чадит,
где надежда берется в кредит,
от малюсенькой точки на карте.
И о маме скучаешь сильней,
и обрубки усталых корней
волочишь через темень плацкарта.

Последняя часть "Осветления" называется "Музыка". Её можно назвать самой торжественной и самой жизнеутверждающей во всей книге, потому что предмет её разговора – поэзия. Радость соединения поэта со словом превосходит все земные печали, и героиня окончательно обретает мудрость смотреть на психологические проблемы и житейские неурядицы отстранённо, сверху, как на не самую важную в своей жизни вещь. Познание, заключённое в музыке слов (пришедшей из стихов Мандельштама, следы влияния которого и тут, и там можно заметить в "Осветлении"), обладает даже более разрушительным эффектом, чем любовь:

фанерный звук в концертах полумертвый
и режиссер, на музыку не чистый, —
однажды просто сцену уступают
словам, не обреченным тормозами.
И музыка дорогу прорезает,
слепая.

В этой части впервые очень много улыбок – и всё они означают встречу поэта и слова. Значит всё-таки настаёт момент полного исцеления героини, становления из не-до-конца-себя собою, и она наконец способна улыбаться. Суть этого сложного явления выражена каждый раз очень просто, то через абстрактного поэта, то вообще через сказочного волка:

Ловись, всезначащая рыбка,
в речной холодной суете!
Сидит замерзший волк с улыбкой
и рыбку тянет на хвосте.

А в самом последнем стихотворении книги идея о том, чтобы увидеть себя в глазах Другого, и о познании через поэзию соединяются. Два пути к исцелению становятся одним путём – путём любви к литературе, которая в своей надмирности есть то же самое, что и Другой. Именно поэтому слова стихов говорят о себе: "Мы зеркало, мы чудо отражений". И в этом есть элемент написания книги о самой этой книге, потому что "Осветление" – точно такое же зеркало, и методичная работа по собиранию осколков собственной индивидуальности не просто описана в книге, а происходит по мере её написания. Это не отчёт о проделанной работе, не документ – а сама работа жизни и магия слов, спасшая человека на наших глазах, почти "в прямом эфире".