Сложившаяся традиция справедливо соотносит всё лучшее, что было в нашей словесности, с творчеством А.С. Пушкина. В размышлениях об одесской литературной школе – это более чем разумно. Олег Губарь не раз писал, что все описания Одессы после Пушкина так или иначе использовали как безукоризненный источник Одесскую главу «Евгения Онегина». И «Зеленая лампа» одесситов в начале 20-го века воскрешала в памяти «Зеленую лампу» и «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств» начала 19-го века, связанных с участием Пушкина.

Но за 70 лет после высылки А.С. Пушкина из Одессы, большого, общероссийского писателя здесь работающего, здесь печатающегося, в городе не было. Пока в 1893 году в Одессу не переехал на работу в «Одесском листке» Влас Дорошевич.

Влас Михайлович Дорошевич. Удивительно непростая судьба сложилась у этого писателя, всегда настаивавшего на том, что он газетчик, а это означало и репортер, и рецензент, и интервьюер, но прежде всего – фельетонист. В том старом русском значении этого понятия, которое включало в себя и эссеистику, и памфлет, и очерки нравов …

Всеми этими средствами и жанрами журналистской, нет – писательской, профессии Влас Дорошевич владел превосходно.

И все же пора обозначить вехи его биографии.

Влас Сергеевич Соколов родился 5 января 1865 года в Москве.

Причем же здесь Дорошевич? – спросит нетерпеливый читатель.

Его мать Александра Урвановна Денисьева, выпускница Смольного института, дворянка, ставшая впоследствии писательницей, порвала со своей семьей, выйдя замуж за сына метранпажа московской типографии Сергея Соколова, человека богемного, пьющего… Более того, вышла замуж уже после того, как родился у нее незаконнорожденный сын. Я пересказываю не фабулу какого-нибудь неизвестного романа Дюма-отца, а трагическую реальную историю «из жизни». Денисьева (тогда еще не Соколова) едва родив ребенка, вынуждена была «по политическим мотивам», как утверждала в мемуарах дочь Власа Дорошевича, бежать за границу, оставив полугодовалого младенца в гостинице. Причем, написала записку, естественно, на французском языке о том, что ребенок еще не крещен, «прошу дать ему имя Влас в честь Блеза Паскаля».

И, действительно, дали. Полицейских, прибывших арестовывать Соколову, сопровождал понятой – коллежский секретарь Михаил Иванович Дорошевич, хоть и женатый, но бездетный. Он усыновил младенца, дал ему имя Влас, свое отчество – Михайлович, свою фамилию – Дорошевич.

Так, в том же 1865 году, летом, обрел второе рождение наш герой – Влас Михайлович Дорошевич.

У этой истории есть еще одно, нелепое, продолжение. Через 10 лет А.Соколова, вернувшись в Москву, через суд возвратила себе сына.

История, которую я изложил, – одна из версий. Причем, не самая ужасная. Ее придерживается известный исследователь творчества Власа Дорошевича Семен Букчин. Она восходит к мемуарам дочери Власа Михайловича Натальи Власьевны. Но есть и другая версия, опубликованная на основании архивных документов Н. Прозоровой. Александра Денисьева не бежала за границу, оставив в гостинице ребенка. Она предварительно сговорилась с Дорошевичами, заключила с ними договор, как бы уступила им навсегда своего незаконнорожденного ребенка. А впоследствии, став на ноги, через суды, отобрала мальчика, лишив его любимой семьи.

Так Влас Дорошевич, «приемыш», а потом и «ребенок двух семей», провел детство и отрочество.

Учился он во многих гимназиях, ни одну не окончил, много позже сдал экзамены экстерном, читал, думал и, пользуясь определением Максима Горького, пошел «в люди». Это означало, что перепробовал множество работ – был грузчиком, был землекопом, был корректором, актером, домашним учителем…

И в эти же юношеские годы начал писать, печататься в «Московском листке», «Стрекозе», в журнале «Волна». Гонорары были копеечные, но при огромной трудоспособности, постепенно на эти гонорары нештатного автора он и начал творческую жизнь.

Как только стал совершеннолетним, ушел от матери. Но за ее творчеством следил с интересом, многому у нее учился, во всяком случае, ранние его юморески показывают, что он читал и ее фельетоны, и ее роман «Синее домино». Кстати, название этого романа затем стало псевдонимом Александры Урвановны (чаще она себя величала Александрой Ивановной) Соколовой. Сам же Влас Дорошевич своим настоящим учителем считал Салтыкова-Щедрина. Так и написал в 1907 году в «Русском слове» о Щедрине, как о «великом и недосягаемом учителе русского журналиста».

В годы журналистского ученичества Влас Дорошевич в московских газетах и журналах познакомился с Антошей Чехонте, чтобы на всю жизнь сохранить дружбу с Антоном Павловичем Чеховым, который восхищался умом и талантом Дорошевича. На этого, уже ставшего заметным, но еще не полностью раскрывшего свой талант, перспективного юношу и обратил внимание издатель «Одесского листка» Василий Навроцкий, который стремился сделать свою газету самой читаемой и самой влиятельной на юге России.

Желания и стремления совпали. Дорошевич искал свободу и славу, Навроцкий поддерживал амбиции своих сотрудников. И вот 28-летний журналист в 1893 году принял предложение стать фельетонистом «Одесского листка», газеты, как тогда говорили, «либерального направления».

Дальше я расскажу, как начался, чем мог закончиться «одесский период» Власа Дорошевича, о скандале, вызванном первой же его публикацией. Но пока – в вехах жизни – главное сказать, что в Одессе он действительно расцвел, он стал всероссийским журналистом, писателем. Навроцкий щедро платил и дал возможность Дорошевичу объездить весь мир – командировки из Одессы! Так появились «Путевые и непутевые заметки» (Западноевропейские впечатления), «Америка». Но главное, что запомнила вся читающая Россия – книги очерков про поездку на Сахалин. Кстати, отправлялся он в командировку из Одессы на пароходе, который вез в ссылку каторжников.

Дорошевич вникал в быт, условия содержания, нравы каторги. Он не был сентиментален, но был человечен. И это высоко оценил Лев Толстой. Книга Дорошевича «Каторга», вышедшая в 1903 году, была изъята из публичных библиотек и запрещена для продажи.

Одесса стала местом третьего рождения Дорошевича – уже как Короля фельетонистов, как журналиста, побывавшего и в Китае, и в Индии, и в Японии, и на Ближнем Востоке, а значит, открывшему своему читателю весь многообразный мир.

Новый этап, по сути, самый длительный и хорошо изученный биографами мастера, начался в жизни Дорошевича с 1902 года. Крупнейший русский издатель Иван Сытин пригласил Власа Дорошевича стать во главе московской газеты «Русское слово». Усилиями и талантами Дорошевича это издание становится одной из самых популярных газет, уже не только на юге России, а по всей стране, вновь-таки рупором либеральных идей и настроений.

Вся Россия читает его сатирические повести «Вихрь», «Премьер. Завтрашняя быль (Фантазия)», «Гений». Да, Влас Дорошевич видел, что «верхи уже не могут», но выйти из этой ситуации он призывал всегда эволюционным, а не революционным путем, так как предвидел, во что на Руси превращается «Стенька-Разинщина».

Даже «сатириконцы», создавшие новую школу русского юмора, почтительно, с сыновьей любовью относились к Власу Дорошевичу. Он не был для них конкурентом, скорее, как и Щедрин, был учителем. И в 1912 году, в знак признательности, «Сатирикон» издает сборник рассказов В.Дорошевича «На смех».

Последний этап жизни Власа Дорошевича – трагический. Приветствуя Февральскую революцию, он не принял Октябрьский переворот.

Цикл фельетонов Дорошевича «При особом мнении» был резок, точен в прогнозах, нередко откровенно груб. «Стенька-Разинщина» – это фельетон о Владимире Ленине, в котором автор видел не «германского шпиона», о чем кричала буржуазная печать, а человека, настолько оторванного от реалий народной жизни, что готов ввергнуть (и ввергнул!) Россию в братоубийственную войну, в сокрушительный хаос.

Предсказание сбылось. Устав от хаоса, Дорошевич уезжает на юг, в Севастополь. Болеет. Живет лекциями о Французской революции, а был он книголюбом и собирал книги о французской буржуазной революции на всех европейских языках. Писать и в деникинскую, и в большевистскую печать отказался. Тяжело больным вернулся в 1920 году в Петроград, жил в пансионате, где и умер в одиночестве 22 февраля 1922 года.

Некрологов, по сути, не было. В эмиграции, узнав о смерти В.М.Дорошевича, с воспоминаниями о нем выступили Александр Амфитеатров и Надежда Теффи, в советской печати – Михаил Кольцов, Владимир Нарбут. Кстати, статья В.Нарбута, побывавшего у Дорошевича в Севастополе,а привел его поэт Г.Шенгели, была опубликована в одесском журнале «Театр» за 1922 год. Шенгели и сам написал о Дорошевиче. Его незаконченный, но замечательный очерк наконец то впервые напечатан.

Таковы в самом кратком изложении вехи жизненного пути Власа Михайловича Дорошевича.

Но, естественно, хочется больше рассказать об одесском периоде, ставшим поистине звездным в творчестве писателя.

Интересно, что очень рано, в 19 лет, на страницах газеты «Волна» (что за волна рокотала в Москве?!) Влас Дорошевич сформулировал свой главный принцип –

«оставаться верным здравому смыслу». И придерживался этого принципа всю жизнь:

«Заявлять о своих убеждениях я не буду, потому что у меня их нет. Я объявляю себя стоящим вне всяких партий, не принадлежащим ни к одной литературной корпорации и потому с большей свободой, основываясь только на здравом смысле, присущем всякому русскому человеку, буду судить о всех событиях общественной жизни, с калейдоскопической быстротой проходящих перед нами».

Его тянули к себе «левые», его поддержки просили «правые», а Дорошевич оставался верным своему, только своему здравому смыслу. И это была позиция честного, порядочного, умного человека.

И вот такой «внепартийный» незаангажированный Влас Дорошевич был приглашен в 1893 году Василием Навроцким в «Одесский листок».

Дорошевичу хотелось сразу заявить о себе, поэтому начинать нужно было остро, ярко, вызвать интерес одесской публики, чтобы первое же выступление и имя нового автора «Одесского листка», запомнилось надолго. И повод не заставил себя ждать. Одесса праздновала 15-летний юбилей службы на должности городского головы Григория Маразли. В Одессе мецената, благотворителя, филантропа Григория Маразли воспринимали как… солнце. Добавлю, что и сегодня память о Маразли, личности легендарной, жива в сердцах одесситов. Но Дорошевич был убежден, что и на солнце есть пятна. И высмеял болтливость городской Думы при Маразли, ее беспринципность, любовь самого Маразли к почестям.

Скандал разразился невероятный!.. «На ковер» вызывали и Василия Васильевича Навроцкого и Власа Михайловича Дорошевича. Задействованы были все – цензор, пропустивший фельетон, градоначальник П.Зеленый… И Дорошевич, только начавший работать в Одессе, решил, хлопнув дверью, с шумом покинуть Одессу. Правда, ненадолго. Вернувшись в столицу, работая в «Петербургской газете», он пишет фельетоны и для «Одесского листка», уже как столичный корреспондент этой газеты. А затем, по настойчивым приглашениям и предложениям Навроцкого, от которых трудно было отказаться, возвращается в Одессу.

Если подвести итог этим событиям, то можно сказать, что фельетон о Маразли остался в истории одесской журналистики, а сам Григорий Григорьевич Маразли навсегда остался в истории Южной Пальмиры.

Как же отнеслась читающая одесская публика к приезду Власа Дорошевича?

Я, как и обещал, возвращаюсь еще раз к свидетельству Льва Троцкого, в его книге «Моя жизнь», изданной впервые в Берлине в 1930 году и переизданной в Москве в 2001 году.

«В те дни высоко поднялась звезда фельетониста Дорошевича. Он стал в короткое время властителем дум, хотя писал о мелочах и нередко о пустяках. Но он был несомненный талант и дерзкой формой безобидных по существу фельетонов как бы приоткрывал отдушину из придавленной Зеленым Вторым Одессы. Я нетерпеливо набрасывался на утреннюю газету, ища подписи Дорошевича.

В увлечении его статьями сходились тогда и умеренные либеральные отцы, и еще не успевшие стать неумеренными дети. Любовь к слову сопровождала меня с ранних лет, то ослабевая, то нарастая, а вообще, несомненно, укрепляясь. Писатели, журналисты, артисты оставались для меня самым привлекательным миром, в который доступ открыт только самым избранным».

А вот как вспоминал свои первые впечатления, связанные с Дорошевичем, Корней Иванович Чуковский в письме от 12 апреля 1961 года литературоведу М.В. Теплинскому.

«Но неизгладимее первые впечатления о нем. Я был болен скарлатиной, мне было лет 12. Вдруг в «Одесском листке» объявление, что из столицы приезжает знаменитейший писатель Вл. Дорошевич, который будет печатать фельетон «За день». Это было колоссальной литературной сенсацией. Каждый день мне доставали «Одесский листок» – и я с тем восторгом, с каким читают величайшие произведения искусства, читал эти фельетоны — необыкновенно талантливые. До сих пор помню его поэму «Кому в Одессе жить хорошо»…

Я был бы, мягко говоря, не прав, если бы «забыл», что не всегда таким было отношение К.Чуковского к В.Дорошевичу.

В 1906 году Чуковский выступил со статьей «О Власе Дорошевиче» с подзаголовком – «Эпитафия», где Корней Иванович гневается, что Дорошевича «рассердили красные знамена», дескать, от них «кровавые тени ложатся на земле».

Опыт нашей жизни показал, что «здравый смысл» Власа Дорошевича был вернее революционного восторга Корнея Ивановича Чуковского. Как тут не вспомнить, что уже 1 января 1905 года, за неделю до «кровавого воскресенья», Дорошевич предупреждал:

«Привет тебе, великий исторический год!

Десятки, и сотни уходят в вечность серые, бесцветные, как мы…

Тебе суждена иная судьба.

Не надо быть пророком, чтобы предсказать это.

Ты останешься.

Тебя не забудут.

Никогда.

Великий, страшный год».

Революционность Корнея Ивановича спустя два-три года погасла. И уже не от Дорошевича, а от В.И. Ленина получил пощечину К.Чуковский, и этот урок запомнил на всю жизнь. В статье 1911 года «Наши упразднители» В.Ульянов-Ленин писал: «Чуковские и прочие либералы, а также тьма демократов-трудовиков «лягали» марксизм всегда».

Насколько справедливо это было по отношению к Корнею Чуковскому, обсуждать не в этой статье. Но вот Влас Дорошевич действительно «лягал» марксизм всегда. И в 1905, и в 1917 году.

Но вновь вернемся в Одессу 1894 года, когда Влас Дорошевич начал вести каждодневный фельетон «За день». Он глубоко вникает в жизнь горожан, его раздражают нувориши, он возвращается и возвращается к вечным проблемам Одессы: – состояние дорог, водопровода, мусорных свалок, его раздражает «потребительский» стиль жизни, огорчает «галантерейная» Одесса…

Вот отрывок из фельетона, написанного вслед за решением Думы отключать целые дома за неуплату денег домовладельцам за воду:

Мы рекомендуем основать общество «спасения погибающих от жажды…Шутки, однако, в сторону. В серьезных вещах не шутят. Речь идет о том, как заставить домовладельцев платить за воду. Комиссия и Дума полагают, что для этого самое лучшее – не давать пить жильцам. Мы знаем средство еще лучше. Не только не давать пить жильцам, но еще и кормить их при этом за городской счет селедками. Небось – заплатят! Вносим наш проект на рассмотрение Одесской городской думы…

Это писал Влас Дорошевич 16 (28) октября 1897 года в «Одесском листке», сто девятьнадцать лет назад, а похоже, что Думе еще предстоит рассмотреть это предложение сатирика.

И еще. Спасение погибающих. Не напоминает ли это вам, что спасение утопающих дело рук самих утопающих?

А впрочем, не буду же я пересказывать одесские фельетоны, которые слава Богу теперь нами опубликованы.. Более того, вы сможете убедиться, что даже в своих антиутопиях, где Дорошевич представляет себе наш город через сотню лет, читай, в1995 году, он не многим согрешил против истины.

Да, будут продавать Ланжерон! Да, будут похоронные конторы охотиться за еще живыми людьми, да будут архитекторы… А что и как будут проектировать архитекторы на пляжах, не хватило фантазии даже у Власа Михайловича Дорошевича.

Нужно ли объяснять, что почти сорок лет книги буржуазного В.Дорошевича не переиздавались. И лишь после хрущевской оттепели появились первые сборнички.

Познакомился я с его творчеством в шестидесятые годы благодаря письмам в редакцию «Комсомольской искры» москвича Владимира Покровского, предлагавшего еженедельно присылать в газету забытые фельетоны Дорошевича, чьим «духовным наследником» он представился. Гонорар за публикации просил для молодежной газеты по тем временам непомерный.

Раз или два опубликовали мы фельетоны из архива В.Покровского. Я показал эти письма Никите Брыгину, мечтавшему создать в Одессе литературный музей. Сам же отправился в Горьковку читать «Одесский листок» за 90-е годы 19 века, чтобы погрузиться в неведомого мне Дорошевича. Как ни удивительно, тогда в библиотеке имени Горького была и книга об Одессе и одесситах. Фельетон «Одесский язык» переписал в блокнот, и с тех пор он ходил по Одессе в «самиздате», пока в 1988 году я его не опубликовал в «Вечерней Одессе», а через два года в книге «Есть город у моря».

Рад, что впоследствии архив В.Покровского попал по указанию Н.А.Брыгина в Одесский литературный музей. А подлинным рыцарем Власа Дорошевича, открывшим его и для меня, и для многих почитателей, стал на долгие годы исследователь из Минска Семен Владимирович Букчин, инициатор издания книг В.Дорошевича, автор монографии «Влас Дорошевич. Судьба фельетониста». Забавно, что С.В. Букчин переписывался и бывал у того же В. Покровского, о котором речь шла чуть выше И сразу же хочу сказать слова благодарности и В.Покровскому, и С.Букчину (его книга была моим путеводителем по Дорошевичу). И завотделом искусств «публички», Татьяне Щуровой, нашедшей в одесской периодике статью В.Нарбута, и писателю Вадиму Перельмутеру, предоставившему еще неопубликованный им очерк Г. Шенгели.

.

Что же привнес в русскую литературу Влас Дорошевич, что и сегодня, спустя 125 лет со времени его появления в одесской прессе, его можно считать учителем одесской литературной школы.

Власа Дорошевича был изобретателем «короткой строки», а точнее фразы без тяжелых придаточных предложений, без свивающихся в словесный канат причастных и деепричастных оборотов. Этот прием подхватит Петр Пильский (читайте его фельетон «Одесса»), потом Юрий Олеша, Илья Ильф.

Виртуозом короткой строки стал прозаик Михаил Жванецкий….

Влас Дорошевич на годы сформулировал принцип, какой должна быть хорошая газета. Сформулировал не как скучный наставник, а как легкий, остроумный фельетонист. Я бы и сегодня редакторам газет и телесайтов советовал довериться его опыту.

Утром вы садитесь за чай. И к вам входит ваш добрый знакомый. Он занимательный, он интересный человек. Он должен быть приличен, воспитан, приятно, если к тому же и остроумен.

Он рассказывает вам, что нового на свете. Рассказывает интересно, рассказывает увлекательно. Он ни на минуту не дает вам скучать. Вы с интересом слушаете о самых сухих, но важных предметах. Высказывает вам свои взгляды на вещи. Вовсе нет надобности, чтобы вы с ним во всем соглашались. Но то, что он говорит, должно быть основательно, продуманно, веско. Вы иногда не соглашаетесь, но выслушиваете его со вниманием, интересом, как умного и приятного противника. Он заставляет вас несколько раз улыбнуться меткому слову. И уходит, оставляя впечатление с удовольствием проведенного получаса. Вот что такое газета. Газета…

Вы сидите у себя дома. К вам приходит человек, для которого не существует расстояний.

Он говорит вам:

– Бросьте на минутку заниматься своей жизнью. Займемся чужой. Жизнью всего мира.

Он берет вас за руку и ведет туда, где сейчас интересно.

Война, парламент, празднества, катастрофа, уголовный процесс, театр, ученое заседание. Там-то происходит то-то.

Он ведет вас туда, показывает вам, как это происходит, делает вас очевидцем.

И вы сами присутствуете, видите, как, где и что происходит.

И полчаса поживши мировой жизнью, остаетесь полны мыслей, волнений и чувств.

Вот что такое газета.

Убежден, что и сегодня в этой миниатюре Дорошевича урок на все времена.

И все же могу представить себе такую ситуацию. Прочитав книгу «Одесса, одесситы и одесситки» кто-либо из одесситов может сказать:

– А ведь Дорошевич не был влюблен в Одессу. Любил Москву, Петербург, а Одессу критиковал и критиковал.

Да любовный роман был не типичным. Дорошевич чувствовал себя врачом, который ставит диагноз, а потом побуждает общество лечить болезнь.

А должен ли врач любить пациента? Или должен быть отличным диагностом и решительным лекарем?

Я родился и вырос в семье врача и не раз слышал, что родственников и близких друзей не лечат, а доверяют это холодным профессионалам.

Таким, не очень холодным, пусть и не влюбленным в Одессу, высоким профессионалом и оказался Влас Дорошевич. Он любил театр. Но что делать, если в одесских театрах его могли порадовать только гастролеры. А сами одесситы часто предпочитали игру в «винт» своему театру. Слава Богу, что у Дорошевича хватило добродушия, чтобы посмеиваться над недостатками, а не рубить с плеча и пытаться их выкорчевывать.

Тот же «одесский язык». Дорошевич заметил его особенности, весело написав об этом. А любили одесский язык Бабель и Багрицкий, Катаев и Олеша.

Гимн Одесскому языку написал Владимир Жаботинский, и не в романе «Пятеро», а в фельетоне, опубликованном в 1930 году в Париже.

Я намеренно не цитировал фельетон Власа Дорошевича «Одесский язык» в надежде, что читатель сам его найдет и прочтет фельетон Владимира Жаботинского процитирую:

Рыбаки на Ланжероне, различая разные направления и температуры ветра, называли один ветер «широкий» (итальянцы так произносят «сирокко» – через “ш”), а другой – «тармонтан», то есть трамонтана. Особый вид баранки или бублика назывался семитатью; булка – франзолью; вобла – таранью; кукуруза – пшенкой; дельфин – «морской свиньей»; креветки – рачками; крабы – раками, а улитка – лавриком…

….И грамматика была не совсем та. «Пальто» мы склоняли: родительный – пальта, множественное число пОльта. О том, что мы склоняли наречие «туда», знали и северяне, и очень над этим смеялись – и напрасно. Очень удобный, убористый оборот…

Но и после того, что были прочитаны эти строки, я повторю то, что писал раньше. В.Жаботинский – тоже прилежный ученик школы Власа Дорошевича, как и Л.Троцкий, и К.Чуковский. Это фундамент, на котором вырастала одесская литературная школа, со своей метафорической образностью, со своим языком, своим биением пульса, называемом «короткой строкой».

Урок Дорошевича был усвоен, развит, доведен почти до совершенства стихов в прозе. Читайте Жванецкого! Важно, что был усвоен не только стиль, но и принцип руководствоваться «здравым смыслом».

Всегда ли это помогает жить? Увы, нет.

В 1922 году, в Петрограде, в нищете, в одиночестве умер Влас Михайлович Дорошевич. Здравый смысл не помог, когда пришла Стенько-Разинщина…

Король умер. Но мы читаем его книги. И нам, как и 125 лет назад,когда в Одессу приехал Дорошевич, интересно, а порой смешно. Фельетон – жанр не самый долговечный. Но здравый смысл и в Одессе остается здравым смыслом ,юмор остается юмором.

Король умер. Слишком рано, в 1922 году, были произнесены эти слова.

Да здравствует король!

Да здравствует здравый смысл.

И короткая строка.

И способность предвидеть будущее.

И смеяться над человеческими пороками.

И верить, что смех – это жизнь.

Для тех, кто дочитал текст до конца, хочу верить, что такие найдутся, книгу Власа Дорошевича можно приобрести во Всемирном клубе одесситов.