Известны два пушкинских автографа стихотворения, черновой и перебеленный, под последним стоит авторская дата: 9 ноября 1828 года. А впервые стихотворение опубликовано в «Северных цветах на 1832 год» в конце 1831 года под названием «Анчар, древо яда». Опубликовано в следующей редакции:

В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.

Природа жаждущих степей
Его в день зноя  породила
И зелень мертвую ветвей
И корни ядом напоила.

Яд каплет сквозь его кору,
К полудню растопясь от зною,
И застывает ввечеру
Густой прозрачною смолою.

К нему и птица не летит
И тигр нейдет — лишь вихорь черный
На древо смерти набежит
И мчится прочь, уже тлетворный.

И если туча оросит,
Блуждая, лист его дремучий,
С его ветвей, уж ядовит,
Стекает дождь в песок горючий.

Но человека человек
Послал к анчару властным взглядом:
И тот послушно в путь потек
И к утру возвратился с ядом.

Принес он смертную смолу
Да ветвь с увядшими листами,
И пот по бледному челу
Струился хладными ручьями;

Принес — и ослабел и лег
Под сводом шалаша на лыки,
И умер бедный раб у ног
Непобедимого владыки.

А Царь тем ядом напитал
Свои послушливые стрелы
И с ними гибель разослал
К соседям в чуждые пределы. ¹

    В первом стихе последней строфы  (33 стих) – «Царь» в отличие от текстов чернового и перебеленного автографов, где было «князь». В собрании стихотворений Пушкина 1832 года (часть третья), вышедшем 31 марта того же года² , возвращен вариант автографов 1828 года.
Не многим более полутора месяцев до этого, а именно 13 февраля 1832 года³ , вышли из печати «Стихотворения из “Северных цветов 1832 года”» Пушкина, где повторена редакция «Северных цветов». История и статус этого издания подробно рассмотрены в недавно вышедшем комментированном издании того же названия⁴  .

Таким образом, на протяжении трёх месяцев «Анчар» был опубликован трижды, но в двух разных вариантах: два раза «Царь» и один раз «князь».
По этому поводу в советское время развернулась острая полемика. Так, Н. В. Измайлов⁵ настаивал на варианте черновых автографов, а Д. Д. Благой⁶  считал, что нужно руководствоваться публикацией в «Северных цветах».

В третьем томе 16-томного Полн. собр. соч. Пушкина (1937 –1949) «Анчар» дан со словом «князь» в первом стихе заключительной строфы. Однако в дополнительном 17-м томе (1959 год) указано, что стих 33 стихотворения «Анчар» следует печатать по «первой публикации стихотворения» в “Северных цветах”: «царь» вместо «князь»⁷ .
В 10-томном Полн. собр. соч. под редакцией Б. В. Томашевского, напротив, сохранен  первоначальный вариант: «князь», а не «царь».
Таким образом, вопрос о том, как все-таки должна публиковаться первая строка заключительной строфы «Анчара», до сих пор остается открытым.

____________

Не менее интересным и важным представляется вопрос: почему при публикации в «Северных цветах» «князь» оказался заменен Пушкиным на «Царь»?

По мнению идеологически заряженных комментаторов советского времени, рассматривавших творчество Пушкина в отрыве от важнейших фактов его биографии, именно это позволяло видеть в «Анчаре» «одно из величайших созданий гражданской лирики Пушкина»⁸ , имевшее «важнейшее значение для определения общественно-политической позиции Пушкина в годы после разгрома декабрьского восстания»⁹  – так писал Д. Д. Благой.

В унисон с ним А Н. П. Смирнов-Сокольский считал, что в публикации стихотворения «Северными цветами» со словом «Царь», обнажалась «политическая сущность одного из самых смелых и вольнолюбивых стихотворений Пушкина»¹⁰ .

На самом деле, если исходить из биографических сведений об отношениях поэта и императора в 1831 – 1832 годах, политический выпад в адрес Николая I со стороны Пушкина представляется совершенно невероятным.

Дело в том, что личность и деятельность императора импонируют Пушкину в эти годы, а порой вызывают искреннее восхищение, как например, приезд царя в холерную Москву в конце сентября 1830 года, чтобы морально поддержать москвичей, быть с ним в эти трудные дни (см. анонимно опубликованное пушкинское стихотворение «Герой»). То же во время холерного бунта лета 1831 года в Петербурге.

Так, в письме Нащокину от 26 июня 1831 года, сообщая о бунте, Пушкин пишет: «Государь сам явился на месте бунта и усмирил его. Дело обошлось без пушек, дай Бог, чтоб и без кнута» (14, 181).

О том же и еще более пафосно сообщается П. А. Осиповой в письме от 29 июня 1831 года: «Государь говорил с народом. Чернь слушала на коленях – тишина – один царский голос как звон святой раздавался на площади» (14, 184).

И в дневниковой записи от 26 июля 1831 года находим сообщение о холерном бунте в военных поселениях Новгородской губернии: «Государь говорил с депутатами мятежников, послал их назад <…> и обещал к ним приехать. “Тогда я вас прощу”, – сказал он им. Кажется, всё усмирено, а если нет еще, то всё усмириться присутствием Государя»¹¹ .

Доверительность в отношениях поэта с царем подтверждается и их личным общением – напрямую или через Бенкендорфа. В виду затруднительного материального положения Пушкин обращается к Николаю I с просьбой разрешить ему издавать «политический и литературный журнал» или, что «более соответствовало бы» его «занятиям и склонностям» — уточняет Пушкин – «заняться историческими изысканиями» в архивах и библиотеках дворца с целью написания истории Петра I. В письме от 21 июля (или около этого числа) 1831 года он пишет: «Если Государю Императору угодно будет употребить перо мое, то буду стараться с точностию и усердием исполнять волю Его Величества и готов служить ему по мере моих способностей» (14, 256).

Любопытно, что в письме Нащокину, (14, 196-197) от того же числа, о занятиях историей Петра I сообщается уже как о решенном деле: «…зимою зароюсь в архивы, куда вход дозволен мне Царем». И тут же Пушкин добавляет, что царь с ним «милостив и любезен»¹² .

То же и в письме Плетневу от 22 июля 1831 г. (14, 197-198) – Пушкин пишет, что царь взял его «в службу», дал жалованье, открыл архивы и, вообще, «очень мил» по отношению к нему.
При этом частично процитированное письмо Бенкендорфу явилось лишь бюрократической формальностью: вопрос о работе в архивах был уже решен Николаем I. Пушкин еще до этого письма встретился с царём на прогулке в Царском Селе и обсудил возможность получения доступа в архивы для написания упомянутого исторического труда¹³ .
Плетнев письмом от 25 июля 1831 года (14, 199) восхищается тем, что царь «балует» Пушкина, Глинка письмом от 28 июля (14, 200) просит «предстательствовать» за него перед царем¹⁴ . То есть Пушкин окончательно воспринимается друзьями и знакомыми как человек приближенный ко двору.

Интересен и важен для наших дальнейших рассуждений и следующий эпизод из царскосельской жизни Пушкина летом 1831 года. Николай I, так же находящийся в это время в Царском Селе, интересуется его стихами «Клеветникам России», и посылает за ними к Жуковскому, о чем Жуковский сообщает в своем письме от второй половины (не ранее 16) августа 1831 года (14, 208) Пушкину и предлагает ему переписать стихи и для императрицы. Значит, слух об этих стихах распространился среди патриотически настроенной публики по Царскому Селу, где находятся в это время и двор, и Пушкин, и Жуковский¹⁵ .

Как известно, Вяземский назвал эти стихи Пушкина «шинельной поэзией», и действительно, пушкинская позиция по поводу Польского восстания 1830 – 1831 годов полностью совпадала с официальной. Но не в связи с близостью ко двору и желания соответствовать политической линии двора, —пушкинская позиция по польскому вопросу проистекала из его собственной концепции истории России. И здесь он был государственником и даже, по определению Георгия Федотова¹⁶, «певцом империи».

С учётом всего перечисленного утверждения советских пушкиноведов о существовании злободневного антимонархического подтекста в «Анчаре» выглядят надуманными.

Совершенно прав был Н. В. Измайлов, утверждавший, что стихотворение не содержит политического подтекста: «…мрачное и загадочное творение Пушкина, — „Анчар, древо яда“ — этот таинственный образ, порожденный в далеких пустынях Востока, прошедший
на пути к творческой обработке его нашим поэтом через истолкование науки и поэзии Запада»¹⁷ .

То же провозглашается и в другом месте его исследования: «Пушкин старался придать ему (стихотворению «Анчар». – В.Е.) вполне конкретные, этнографически-локализованные черты, выдерживая в духе восточной легенды, а не отвлеченной аллегории»¹⁸ .

Эта же мысль увенчивает исследование Измайлова:

«Проблема судьбы, проблема отношения человека к роковым силам, движущим мир, — лежат ли они за пределами человеческого сознания или воплощаются в государственной необходимости, — всегда мучительно занимала Пушкина. 1828 год особенно был наполнен тяжелыми думами об этой проблеме, воплощенными в «Воспоминании», в «стансах о жизни» («26 мая»), и в других вещах. «Анчар» — одно из выражений раздумья о ней поэта — выражение грандиозное и трагическое, благодаря грандиозности и красочности образов»¹⁹ .

Глубоко обоснованную трактовку «Анчара» именно в этом ключе дал не так давно Валентин Непомнящий, который также рассмотрел «Анчар» в едином контексте с другими стихотворениями, такими, как  «Пророк», «Поэт», «Близ мест, где царствует Венеция златая…», «Дар напрасный, дар случайный…». По утверждению Непомнящего, мир предстает в «Анчаре» полностью «обезбоженным», управляемым «властью смертной “природы” и обездушенной воли человека, совместно заменяющих Бога». «Анчар», по мысли Непомнящего, написан «не в тонах лирического разочарования (отсылка к стихотворению «Дар напрасный, дар случайный. – В.Е.), пусть самого отчаянного, а как страшная фантазия, своего рода антиутопия, – с холодным ужасом и подчеркнуто дистанцированно»²⁰

.
Добавим к этому, что внешний антураж в «Анчаре» (в пустыне чахлой и скупой») в точности тот же, что и в «Пророке» («в пустыне мрачной»), при этом в «Анчаре» нет Бога, как это подчёркнуто Валентином Непомнящим…

Но вернемся к поставленному нами вопросу, почему при публикации стихотворения в «Северных цветах», «князь» был заменен Пушкиным на «Царя»?
Н.В. Измайлов в упомянутой работе считал, что «князь», исключал всякие побочные применения, возникающие при редакции «Анчара» со словом «Царь», и не позволял отвлечься от глубинного философского смысла стихотворения, что могло бы иметь место при другой редакции.
Но, с другой стороны, задумаемся, какое отношение может иметь этимологически связанное со славянством (и Европой) наименование «князь» к Востоку? Никакого. Напротив, царями в славянской книжной культуре называются многие правители прошлого, в первую очередь, упоминаемые в Библии, запечатлевшей события из жизни восточных народов.
И вот летом-осенью 1831 года, готовя публикацию стихотворения в «Северных цветах на 1832 год», Пушкин решает заменить вынужденный в определенный степени (дабы избегнуть применений, нарушающих логический строй стихотворения), титул «князь», к тому же еще и необоснованный контекстом, на более подходящий и этнически достоверный в данном случае титул «царь». Он считает, что облечен, как это показано нами выше, достаточным доверием при дворе,  чтобы у Николая  I или у кого-то в его окружении возникли совершенно безосновательные, с пушкинской точки зрения, политические ассоциации, связанные со словом «Царь».
___________

Однако публикация «Анчара» в «Северных цветах» на 1832 год  совпала с рядом внутри политических и внешне политических событий.
Всё это обстоятельно рассмотрено в упомянутом в начале нашей статьи современном комментированном издании «Пушкин. Стихотворения из “Cеверных цветов» 1832 года.
Именно в конце 1831 – начале 1832 года III отделение начало уделять повышенное внимание печатной продукции и в том числе периодическим изданиям. Так, 7 февраля 1832 года датировано письмо Бенкендорфа министру народного просвещения К. А. Ливену о запрещении журнала Киреевского «Европеец».
В тот же день, 7 февраля 1832 года²¹ Пушкин получил следующее довольно резкое письмо от шефа III отделения: ««Генерал-адъютант Бенкендорф покорнейше просит Александра Сергеевича Пушкина, доставить ему объяснение, по какому случаю помещены в изданном на сей 1832 год альманахе под названием Северные Цветы некоторые стихотворения его, и между прочим Анчар, древо яда, без предварительного испрошения на напечатание оных Высочайшего дозволения» (15, 10, курсив подлинника).
При этом, заметим, из всех стихотворений, опубликованных в «Северных цветах», названо в письме лишь «Анчар, древо яда», и, как станет ясно из дальнейшего контекста статьи, именно «древо яда» и насторожило Бенкендорфа.²²

Таким образом, Вопрос об «Анчаре» возник в ситуации ужесточения цензурной политики.

В ответном письме от того же 7 февраля²³Пушкин оправдывается в том, что опубликовал стихотворение без царского согласия: «Я всегда твердо был уверен, что Высочайшая милость, коей неожиданно был я удостоин, не лишает меня и права, данного Государем всем его подданным: печатать с дозволения цензуры» (15, 10, курсив подлинника).
И в черновом письме Пушкина Бенкендорфу от 18 – 24 февраля 1832 года речь опять идет исключительно о цензуре и нелепых цензурных «подразумениях». В частности, категорически возражая против желания Бенкендорфа взять на себя (на III отделение) цензуру его стихотворений, Пушкин пишет: «Подвергаясь один особой, от Вас единственно зависящей цензуре — я, вопреки права, данного Государем²⁴ , изо всех писателей буду подвержен самой стеснительной цензуре, ибо весьма простым образом — сия цензура будет смотреть на меня с предубеждением и находить везде тайные применения, allusions  и затруднительности — а обвинения в применениях и подразумениях не имеют ни границ, ни оправданий, если под словом дерево будут разуметь конституцию, а под словом стрела самодержавие» (15, 13-14, курсив подлинника).

При этом важно отметить, что начинается упомянутое черновое письмо с просьбы разрешить к печати «одно стихотворение»: «По приказанию Вашего Превосходительства препровождаю к Вам одно стихотворение, взятое от меня в альманах и уже пропущенное цензурой.
Я остановил его печатание до Вашего разрешения» (15, 13-14, курсив мой. – В.Е.).

Под стихотворением, конечно, имелся в виду «Анчар», а под «приказанием» Бенкендорфа – требование предоставить ему текст «Анчара».
Как и когда Пушкин ознакомил Бенкендорфа с текстом «Анчара» мы не знаем – письмо-то, частично процитированное нами, черновое. Но, заметим, что «Стихотворения из “Северных цветов 1832 года”», вышли из печати 13 февраля и «Анчар» опубликован там со словом «Царь» и под тем же названием, что и в «Северных цветах»: «Анчар, древо яда».  По-видимому, небольшой тираж издания, предназначенный для распространения лишь среди друзей поэта, успокоил сомнения Бенкендорфа .

Следовательно, под изданием, упомянутом в черновом пушкинском письме, «печатание» которого Пушкин мог остановить, подразумевалось собрание стихотворений Пушкина 1832 года, уже подписанное в печать 20 января. К этому изданию мы обратимся чуть позже.
Что же касается переписки, черновое письмо от 18 – 24 февраля 1832 года, осталось в бумагах Пушкина, а Бенкендорф получил от него другое письмо, датированное 24 февраля, но совсем иного содержания:

«С чувством глубочайшего благоговения принял я книгу, Всемилостивейше пожалованную мне Его Императорским Величеством. Драгоценный знак Царского ко мне благоволения возбудит во мне силы для совершения предпринимаемого мною труда и который будет ознаменован, если не талантом, то по крайней мере усердием и добросовестностию» (15, 14-15).
Дело в том, что 17 февраля с сопроводительным письмом Бенкендорфа Пушкину было доставлено, по указанию Николая I, в качестве личного подарка впервые в истории России осуществленное “Полное собрание законов Российской империи” в 55 томах»²⁵.

Подарок царя в момент нелицеприятных объяснений с Бенкендорфом об «Анчаре» позволяет предположить, что выговор за публикацию стихотворения без одобрения царя (только с разрешения обычной цензуры), скорее всего, явился личной инициативой Бенкендорфа или, во всяком случае, царь не придал этому факту серьезного значения.
А подарок царя Пушкину – еще одно подтверждение императорского благорасположения, особенно важного в существующей внешнеполитической ситуации, связанной с польским вопросом.{efn_note]См.: Вогман В. М. Пушкин и Николай I. Исследование и материалы, М.- СПб.: Нестор-История, 2019.[/efn_note]
______________

Итак, издание собрания стихотворений 1832 года, уже подписанное в печать 20 января, было приостановлено Пушкиным.
А внешнеполитическая ситуация состояла в том, что в период Польского восстания 1830 – 1831 годов и после его жестокого подавления в начале осени 1831 года, Россия подвергалась в Европе ожесточенной критике, одной из центральных тем которой оказалась холера в русской армии, что убедительно исследовано А.А. Долининым в не столь давней его статье об «Анчаре»²⁶.
Автор обращает внимание на взаимосвязанность холерных бунтов в России (где в отравлении воды молва обвиняла поляков) с распространением холеры в Польше, которую заносила к ним русская армия, сплошь пораженная холерой. Польская и европейская пропаганда обвиняла Николая I в том, что он намеренно отправлял в Польшу зараженных солдат. Эти обвинения были поддержаны либеральными политиками и деятелями культуры Западной Европы,  сочувствовавшими восставшей Польше.
«На фоне этой холерной топики совершенно закономерным представляется прямое уподобление Российской империи легендарному упасу, “древу яда”, использованное видным английским поэтом и государственным деятелем Томасом Кембеллом» , – сообщает А.А. Долинин.

В ведомствах Бенкендорфа и Нессельроде не могли не обратить внимание на «подозрительное сходство “Анчара, древа яда” с антирусской риторикой Кембелла»  и других защитников Польши.     То есть, пушкинский миф об «Анчаре» по стечению обстоятельств неожиданно совпал с «антирусской риторикой» в Европе.

Вряд ли в Польше или в Европе успели прочесть пушкинское стихотворение, недавно опубликованное в «Северных цветах» на 1832 год, во всяком случае таких сведений мы не имеем, но факт остается фактом –
содержание «Анчара» оказалось в определенной степени созвучным событиям Русско-Польского противостояния начала тридцатых годов ХIХ века.
Таким образом, претензии власти к «Анчару» были связаны с нежелательными конкретными применениями в совершенно ином направлении, нежели представлялось советским идеологически ангажированным пушкиноведам.

Поэтому автор «Клеветников России», по-видимому, не испытал никаких внутренних колебаний, давая распоряжение П. А. Плетневу, занимавшемуся изданием собрания его стихотворений 1832 года, внести в текст «Анчара» необходимые изменения: перед текстом стихотворения была введена дата 1828, часть заголовка «древо яда» перенесена в подстрочное примечание и «Царь» исправлен на «князь» .

Иначе говоря, как и в случае со стихотворением «Клеветникам России», позиция Пушкина в связи с «Анчаром» полностью совпадала с внешнеполитической линией власти.
При этом возникшая возможность политического применения содержания «Анчара» к Польским событиям, никак не соответствовавшая авторскому замыслу, убеждает нас в правоте Н.В. Измайлова, считавшего вариант стихотворения с «князем» предпочтительным по отношению к редакции стихотворения в «Северных  цветах», где «князь» был заменен на «Царя».

В свете изложенного, окончательная редакция «Анчара», опубликованная в собрании стихотворений Пушкина 1832 года («князь», а не «Царь»), в полной мере отражает последнюю авторскую волю Пушкина, которую следует учитывать при новых изданиях этого стихотворения.
_______________
* опубликовано в 2021 в ВЛ, вып.1

1. Единственная публикация «Анчара», где вместо «гневом» читаем: «зноем».
2. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина в 4 т. Т. 3. М.: Слово, 1999. С.464.
3. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина в 4 т. Т. 3, С. 450.
4. См.: Пушкин «Стихотворения из “Северных цветов 1832 года”» под общей редакцией Дэвида М. Бетеа, М.: Новое издательство, 2016, С.5-32.
5. Измайлов Н. В. Из истории пушкинского текста «Анчар, древо яда» // Пушкин и его современники, вып. XXXI – XXXII, Л.: Отдел. Русского языка и словесности Академии Наук СССР, 1927, С.6, 9, 14.
6. Благой Д. Д. Творческий путь Пушкина (1826 – 1830). М.: Сов. писатель, 1967, С.180 – 202.
7. Пушкин А. С. Полное собр. соч. в 17 тт., Т.17, М.: Воскресение, 1997, С.30. В дальнейшем все ссылки даются по этому изданию в тексте: в скобках арабскими цифрами указывается номер тома и номер страницы
8. Благой Д. Д. Творческий путь Пушкина (1826 – 1830), с.159.
9. Благой Д. Д. Творческий путь Пушкина (1826 – 1830), с.180.
10. Смирнов-Сокольский Н. П. Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина, С.302.
11. Пушкин А. С. Полное собр. соч. в 10 тт., Т. VIII, Л.: Наука, С.19.
12. Позднее, в письме от 3 сентября 1831 г. Пушкин вновь сообщит Нащокину эту новость.
13. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина в 4 тт., Т.3, М.: Слово, 1999, С.362.
14. См. Переписку.
15. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина в 4 т. Т. 3, С. 373.
16. Федотов Георгий Петрович (1886–1951) — русский религиозный философ.
17. Измайлов Н. В. Из истории пушкинского текста «Анчар, древо яда», С.4.
18. Измайлов Н. В. Из истории пушкинского текста «Анчар, древо яда», С.7
19. Измайлов Н. В. Из истории пушкинского текста «Анчар, древо яда», С.13-14.
20. Примечания к сихотворению «Анчар» // Пушкин А.С. Собрание сочинений, размещенных в хронологическом порядке, М.: ИМЛИ РАН, 2019, Т.VI, С.481.
21. В упомянутом современном  комментированном издании «Стихотворения из “Северных цветов 1832 года”», сомнения.Н. П. Смирноав-Сокольского относительно даты письма обстоятельно рассмотрены и отвергнуты как несостоятельные – см. С.23-25.
22. Так же воспринимается эта ситуация и в упомянутом комментированном издании Стихотворения из “Северных цветов 1832 года”».
23. В письме Пушкина ошибочно поставлена дата 7 января: январь кончился, но Пушкин автоматически еще датирует письмо январем.
24. 8 сентября 1826 года во время личной встречи с Пушкиным во дворце Чудова монастыря в Кремля Николай I вызвался быть цензором Пушкина.
25. Официальное собрание всех действующих законодательных актов Российской империи, расположенных в тематическом порядке, впервые созданное при Николае I в 1826–1830 годах. Для составления этого собрания законов Николаем I в 1826 году было создано II Отделение собственной его императорского величества канцелярии, которое работало под неофициальным руководством М. М. Сперанского вплоть до 1830 года.
26. Долинин А.А. Из разысканий вокруг «Анчара» – В кн.: А.А. Долинин. Пушкин и Англия. Цикл статей. М.: НЛО, 2007.