RSS RSS

Валерий СУХОВ. Лермонтовские демонические мотивы в творчестве имажинистов Сергея Есенина и Вадима Шершеневича

Имажинистов Сергея Есенина и Вадима Шершеневича сближал с Лермонтовым бунтарский дух творчества, выразившийся в стремлении отстоять свободу искусства в эпоху укрепления новой тоталитарной идеологии.  Лермонтовский демонизм, воплотивший в себе  «яд отрицания» и «холод сомнения» (В.Г. Белинский), явно импонировал имажинистам. Не случайно Шершеневич утверждал, что «в эпоху государственного коммунизма должно родиться в искусстве такое индивидуалистическое течение, как имажинизм. Это вытекает из вечной необходимости для искусства протеста и предугадывания…» 1

В творчестве Шершеневича в это время образ лермонтовского Демона получает новую интерпретацию в стихотворении «Ангел катастроф» (1921). Отражая трагедию России, которую терзал страшный голод, имажинист посредством необычных метафор  рисует такую картину: «Выщипывает рука голодухи / С подбородка Поволжья село за селом» (С.299).

О репрессиях Советской власти, одной из жертв которых стал Н. Гумилев, здесь сказано с пронзительным лаконизмом: «Как свечка в постав пред иконой, / К стенке поставлен поэт» (С.299). Шершеневич делает вывод о том, что  символом страшной эпохи и её апокалиптическим знаком становится «чёрный ангел катастроф»: «Над душой моей переселенца / Проплывает, скривясь, прозвенев / Бубенцом дурацким солнца, / Чёрный ангел катастроф!» (С. 300). Имажинистов с их характерным романтическим мироощущением, как и Лермонтова,  не могло не волновать то, что «немытая Россия» – «страна рабов, страна господ» вновь оказывается жертвой новой деспотии. Отсюда горькое признание Шершеневича: «О, великое наше холопство! / О, души мелкорослой галдеж! / Мы бормочем теперь непотребство, / Возжелав произнесть «Отче наш» (С.300).

Каждый из имажинистов по-своему выражал своё несогласие с Советской властью. Усложненный метафоризм их творчества был той маской, за которой скрывалось имажинистское фрондёрство. В этом отношении имаж Шершеневича «чёрный ангел катастроф», ставший оригинальной модификаций образа Демона, особо показателен с точки зрения новаторского переосмысления романтических традиций.

В имажинистский период у Есенина именно «хулиганство»  становится формой протеста «против умерщвления личности как живого»2. В стихотворении «Хулиган» (1919) Есенин сравнивает поэта с ветром.  В славянской мифологии «ветер наделялся свойствами демонического существа. Считалось, что с ветром летают души больших грешников» 3. В образе поэта-хулигана Есенин стремится обозначить  черты демонической личности, что характерно было для его романтического мировосприятия: «Бродит чёрная жуть по холмам, / Злобу ветра струит в наш сад. / Только сам я разбойник и хам / И по крови степной конокрад» (I, 154). Обращаясь к «безумному ветру», лирический герой заявляет: «Не сотрёт меня кличка «поэт», /Я и в песнях, как ты, хулиган» (I,154). Для Есенина, как и для Лермонтова, было очень характерно стремление соединить несоединимое в творчестве и в жизни.

Е.В. Логиновская справедливо подчёркивала: «Ярчайший образец романтизма, поэма «Демон» вся построена на антитезах… Но диалектическая сложность лермонтовского видения мира не ограничивается этим противопоставлением. Поливалентные образы и символы поэмы находятся в исключительно сложном соотношении, то переплетаясь, … то контрастируя, то сливаясь в новом синтезе» 4.   В есенинском  программном стихотворении «Мне осталась одна забава»(1923) в духе лермонтовского соединства образных антитез афористично было сформулировано человеческое и творческое кредо имажиниста:

Дар поэта – ласкать и карябать,
Роковая на нём печать.
Розу белую с чёрной жабой
Я хотел на земле повенчать (I,185).

Отметим, что в славянской мифологии с образом жабы связывают демоническое  начало: «Лягушка, жаба – нечистое животное, родственное змее и другим «гадам»…  Лягушка, семь лет не видевшая солнца, превращается в летающего змея…» 5.  П. А. Фролов в книге «Лермонтовские Тарханы» приводит  тарханскую версию зарождения лермонтовского сюжета о Демоне: «Вскоре обнаружилось, что змей и впрямь навещает вдову. … Летающий змей – злой дух, дьявол. Это он, воспользовавшись неутешным горем вдовы и ее временной слабостью, принимал обличье покойного, коварно обманывал измученную горем женщину…» 6.  Возможно, именно из мира народных преданий, что окружали Лермонтова в Тарханах и Есенина  в Константиново с детства, пришли демонические мотивы в их произведения. В этом смысле Есенин по своему национальному архетипу мышления был ближе к Лермонтову, чем его собрат-имажинист Шершеневич. Есенинская поэтическая формула гениально отразила характерное для имажинистов стремление соединить «чистое» и «нечистое» в образе, за что ратовал А. Мариенгоф в трактате «Буян-остров. Имажинизм» (1920), и отразить их   противостояние. Сопоставив его с противоборством Демона с ангелом за душу Тамары в поэме Лермонтова, мы можем отметить принципиальное сходство в трактовке извечной проблемы борьбы добра и зла. Образно говоря, и Лермонтов и Есенин отражают победу ангела над демоном:

Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились –
Значит, ангелы жили в ней (I,186).

Не случайно в финальных строках с потрясающей исповедальной силой  у Есенина воплощена идея  покаяния: «Я хочу при последней минуте / Попросить тех, кто будет со мной, – / Чтоб за все за грехи мои тяжкие, /  За неверие в благодать /  Положили меня в русской рубашке /  Под иконами умирать» (I, 186).

Демонический бунт против Бога и христианских истин привел Есенина в конечном итоге к внутренней раздвоенности, что нашло отражение в поэме «Чёрный человек» (1923-1925). Вспомним, как в его поэме «Инония» (1918) лирический герой уподоблялся богоборцу-демону: «Грозовой расплескались вьюгою / От плечей моих восемь крыл» (II,62). Можно предположить, что ироническое обыгрывание этого демонического мотива в духе самопародии мы видим в самом причудливом и гротесковом образе поэмы «Чёрный человек»: «Голова моя машет ушами, /Как крыльями птица, / Ей на шее ноги /Маячить больше невмочь» (III, 187).

Восприятие «Чёрного человека» как демонического двойника лирического героя поэмы помогает понять одну из главных причин нравственной трагедии и самого Есенина. В «Чёрном человеке» Есенин дал глубокое философское осмысление проблемы «двойничества», что позволило ему осознать роковой характер своей раздвоенности, которая привела поэта к гибели:
«Чёрный человек! / Ты – прескверный гость! / Эта слава давно/ Про тебя разносится». / Я взбешён, разъярён, / И летит моя трость / Прямо к морде его, / В переносицу» (III, 193).

Отметим сходство в символике синего света, который в традициях христианства ассоциируется с божественным началом, в «Демоне» Лермонтова и «Чёрном человеке» Есенина. У Лермонтова: «В пространстве синего эфира / Один из ангелов святых / Летел на крыльях золотых, /   И душу грешную от мира /   Он нёс в объятиях своих» 7.  «У Есенина: «…Месяц умер, / Синеет в окошко рассвет» (III,194).

У Лермонтова борьба «адского духа» с ангелом за душу Тамары завершается торжеством посланца Бога над Демоном: «И Ангел строгими очами / На искусителя взглянул / И, радостно взмахнув крылами, / В сиянье неба потонул. / И проклял Демон побежденный / Мечты безумные свои, / И вновь остался он, надменный, / Один, как прежде, во вселенной / Без упованья и любви!» (II, 402). Отметим, что и у Есенина лирический герой остаётся в конце поэмы в полном одиночестве: «Я один…» (III,194).   У поэм «Демон» и «Чёрный человек» – открытый финал. Сравнивая развязки   конфликтов, построенных на противостоянии между ангелом и Демоном в поэме Лермонтова и противоборством лирического героя со своим демоническим антиподом – «Чёрным человеком» в есенинской поэме, мы можем отметить в них определенные черты сходства. В. Н. Аношкина-Касаткина в статье «Религиозное добро и зло в поэме “Демон”» писала: «Эта поэма – предупреждение человеку о демонической опасности, о близости Злой силы, которая сторожит человека. Автор указал на оборотничество злого духа, именно Лермонтов создал антитезу пушкинскому Моцарту … Демон назван «Злым гением»…» 8.

На самом деле, Лермонтов и Есенин в своих поэмах отразили вечный процесс борьбы Добра и Зла в душе человека.  Их образная система художественно запечатлела духовное движение авторов, связанное со стремлением избавиться от демонов гордыни, индивидуализма, безверия, цинизма через обращение к Богу. По пути, проложенному Лермонтовым, через покаяние и «самоочищение» души шёл и Есенин к новому обретению веры. Не случайно, в октябре 1925 года, незадолго до того, как была закончена поэма «Чёрный человек», родились выстраданные и исповедальные  строки есенинского стихотворения «Ты ведь видишь, что небо серое…»: «Ты прости, что я в Бога не верую – / Я молюсь ему по ночам» (IV, 280).
Таким образом, «лермонтовский подтекст» итоговой  есенинской поэмы позволяет сделать вывод о многообразии форм творческого диалога Есенина с Лермонтовым  через  различные вариации и интерпретации   демонических мотивов.

Демоническое начало получило своеобразную   трансформацию и в поэме М. Ю. Лермонтова «Сашка» (1835-1839), многие мотивы которой нашли свое развитие в поэме С. Есенина «Чёрный человек». Так, например, Лермонтов характеризует своего героя Сашку с достаточной долей иронии: «Пусть скажет он, что бесом одержим / Был Саша, – я и тут согласен с ним, /Хотя божусь, приятель мой, повеса, / Взбесил бы иногда любого беса» (II, 298).  У Есенина в финале поэмы «Чёрный человек» демонический двойник своей дьявольской иронией доводит лирического героя  до крайнего бешенства. Он сам признаётся в этом: «Я взбешён, разъярен» (III, 193). Можно предположить, что одним из прообразов есенинского Чёрного человека был герой поэмы Лермонтова «Сашка» Зафир. Вот как рисует его внешний облик поэт:  «…Зафиром» наречён / Его арап. За ним повсюду он, / Как мрачный призрак, следовал, и что же? – / Все восхищались этой скверной рожей» (II, 317). Здесь, несомненно, Лермонтов намекает на образ чёрного человека из маленькой трагедии А. С. Пушкина «Моцарт и Сальери». Именно поэтому, как и Пушкин, Лермонтов сравнивает его с тенью: «И тот исчез быстрей китайской тени» (II, 317).

Лермонтов проводит прямые аналогии между Заиром и гётевским Мефистофелем, что ещё очевиднее проявляет его демоническую природу: «Он жил у Саши как служебный гений, / Домашний дух (по-русски домовой); / Как Мефистофель, быстрый и послушный, / Он исполнял безмолвно, равнодушно, / Добро и зло. Ему была закон /Лишь воля господина…» (II, 317-318).  Можно предположить, что образ Зафира в поэме Лермонтова «Сашка» – это своеобразная трансформация романтического образа Демона.  Зафир исполняет любую прихоть своего господина, потакая его слабостям и порокам. В конечном итоге это приводит к нравственному перерождению главного героя.  Неслучайно поэма Лермонтова «Сашка» обрывается на упоминании зеркала: «Везде фарфор китайский с серебром, / У зеркала…» (II, 325). В связи с этим мы не можем не вспомнить и есенинское «разбитое зеркало» в финале поэмы «Чёрный человек». Как известно, зеркало в «Славянской мифологии» помогало выявить демоническое начало и использовалось для защиты от нечистой силы.

Лермонтов в черновых набросках оставил запись: «написать сатирическую поэму: приключения демона» (IV, 344). Раскрывая тему демона, поэт прошёл сложный путь от возвеличивания демонического начала в душе человека до его иронического развенчивания. В этом направлении шёл и Есенин. Ранняя смерть помешала автору «Чёрного человека» выйти из демонического тупика.
Интересно отметить тот факт, что Шершеневич вновь   обратился к демоническим мотивам в постимажинистский период своего творчества. Так, например, в его стихотворении «Реминисценция» (1931) мы вновь встречаем знаковый демонический образ, которому придан особый трагический смысл: «И я не раз твой голос слышал, / О чёрный ангел катастроф» (С.353). Символический «пресиний плащ» его обладает страшной властью над человеком, отнимая у него жизнь: «Уже успел коснуться дважды / Моих избранниц ты плащом» (С.353).   Образ «чёрного ангела катастроф» из стихотворения «Реминисценции» перекликается с образом демона из раннего стихотворения Шершеневича «Берег», но его идейная нагрузка намного трагичнее. Лирический герой теперь связывает с ним приближение своей смерти и с отчаянием восклицает: «Сгинь, пропади, здесь место свято! / Кричу и бормочу одно:/ Иль нет тебя вблизи, проклятый, / Иль прибыл ты теперь за мной»(С.353).

Как известно, в последние годы жизни Шершеневич работал над переводами «Цветов зла» Шарля Бодлера. В переводе стихотворения «Гимн красоте» он воссоздает образ демона, который не отделим от гибельной сущности красоты. Характерное соединение противоположностей привлекало Шершеневича в творчестве французского «проклятого поэта», который, как известно, высоко ценил поэзию Лермонтова: «Приходишь ты из бездн иль с горнего селенья, / Краса? И божество, и ад в зрачке твоем…/ И Демон, точно пёс, за юбкою твоею; /Ты выйдешь к нам из бездн иль со звезды слетишь? …/Сирена ль, Ангел ли, иль Бог, иль Сатана ты» …» 9. Так Вадим Шершеневич «закольцевал» свой творческий путь, вновь обратившись незадолго до своей смерти к теме демона.

Рассмотрев в общих чертах развитие лермонтовских традиций, связанных с различными модификациями демонических мотивов в творчестве Есенина и Шершеневича как характерную для русского модернизма неоромантическую тенденцию, можно открыть дальнейшие перспективы исследований в данном направлении.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Валерий Сухов

СУХОВ Валерий Алексеевич (р. 1959) – поэт, литературовед, с 2004 года – член Союза писателей России. Окончил историко-филологический факультет ПГПИ имени В.Г. Белинского, после чего работал учителем в селе Павло-Куракино и Городищенском педагогическом училище. Свою педагогическую деятельность он совмещал с активной творческой работой, овладевая секретами поэтического мастерства под руководством своего наставника, поэта Николая Куленко, в литературном объединении «Поиск». С 1988 года Валерий Сухов работает на кафедре литературы и методики Пензенского государственного педагогического университета имени В.Г. Белинского. С этого времени его стихотворения часто публикуются на страницах пензенских газет «Молодой ленинец», «Пензенская правда», «Пензенские вести», «Наша Пенза». Поэт выступает с чтением своих произведений на пензенском радио и телевидении, на Лермонтовском празднике поэзии. В 1996 году Валерий Сухов окончил аспирантуру при Московском педагогическом университете, а в 1997 году получил звание кандидата филологических наук. Его работа стала первой диссертацией, посвящённой русскому имажинизму в России. 12 июня 2003 года, в День независимости России, на главной площади Городища впервые прозвучал гимн этого города, словами которого стало стихотворение Валерия Сухова, сочинённое им 23 года назад. В июне 2005 года поэт был награждён премией губернатора Пензенской области за достижения в литературе по итогам 2004 года. С июля 2006 года Валерий Сухов был включён в Общественный совет журнала «Сура». Он отвечает за творческие взаимосвязи издания с другими региональными литературными журналами. Кроме литературного творчества Валерий Сухов активно занимается научной деятельностью. Он неоднократно участвовал в международных научных конференциях, посвящённых изучению поэзии Сергея Есенина. В настоящее время Валерий Сухов изучает проблемы современного есениноведения и готовит монографию по теме, связанной с влиянием Михаила Лермонтова на есенинское творчество. Валерий Сухов – автор четырёх сборников стихов: «Вербное воскресенье» (Москва, 1995), «Благословение» (Пенза, 2000), «Неопалимая полынь» (Пенза, 2003), «Родное Архангельское» (Пенза, 2005). Тема большой и малой Родины – главная в творчестве поэта.

ПРИМЕЧАНИЯ

  1. Шершеневич В. Г. Листы имажиниста. Ярославль. 1997. С.21. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием страниц в скобках.
  2. Есенин С. А. Полн. собр.: соч. в 7. (9-ти кн.) М., 1995-2001. Т.V. С.  116.
  3. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М., 1995. С. 250.
  4. Логиновская Е. В. Поэма М. Ю. Лермонтова «Демон» М., 1977. С. 71.
  5. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М., 1995. С. 252.
  6. Фролов П. А. Лермонтовские Тарханы. Саратов. 1987. С. 227.
  7. Лермонтов М. Ю. Собр. соч. В 4 т. Л., 1980. Т. II. С. 401. Далее ссылки даются по этому изданию с указанием тома и страниц в скобках.
  8. Аношкина-Кастаткина В. Н. Религиозное добро и зло в поэме «Демон»//М.Ю. Лермонтов и православие. М., 2010. С.301.
  9. Бодлер Ш. Цветы зла. Перевод В. Шершеневича . М., 2007. С. 42.

Оставьте комментарий