RSS RSS

avatar

Валерий Сухов

СУХОВ Валерий Алексеевич (р. 1959) – поэт, литературовед, с 2004 года – член Союза писателей России. Окончил историко-филологический факультет ПГПИ имени В.Г. Белинского, после чего работал учителем в селе Павло-Куракино и Городищенском педагогическом училище. Свою педагогическую деятельность он совмещал с активной творческой работой, овладевая секретами поэтического мастерства под руководством своего наставника, поэта Николая Куленко, в литературном объединении «Поиск». С 1988 года Валерий Сухов работает на кафедре литературы и методики Пензенского государственного педагогического университета имени В.Г. Белинского. С этого времени его стихотворения часто публикуются на страницах пензенских газет «Молодой ленинец», «Пензенская правда», «Пензенские вести», «Наша Пенза». Поэт выступает с чтением своих произведений на пензенском радио и телевидении, на Лермонтовском празднике поэзии. В 1996 году Валерий Сухов окончил аспирантуру при Московском педагогическом университете, а в 1997 году получил звание кандидата филологических наук. Его работа стала первой диссертацией, посвящённой русскому имажинизму в России. 12 июня 2003 года, в День независимости России, на главной площади Городища впервые прозвучал гимн этого города, словами которого стало стихотворение Валерия Сухова, сочинённое им 23 года назад. В июне 2005 года поэт был награждён премией губернатора Пензенской области за достижения в литературе по итогам 2004 года. С июля 2006 года Валерий Сухов был включён в Общественный совет журнала «Сура». Он отвечает за творческие взаимосвязи издания с другими региональными литературными журналами. Кроме литературного творчества Валерий Сухов активно занимается научной деятельностью. Он неоднократно участвовал в международных научных конференциях, посвящённых изучению поэзии Сергея Есенина. В настоящее время Валерий Сухов изучает проблемы современного есениноведения и готовит монографию по теме, связанной с влиянием Михаила Лермонтова на есенинское творчество. Валерий Сухов – автор четырёх сборников стихов: «Вербное воскресенье» (Москва, 1995), «Благословение» (Пенза, 2000), «Неопалимая полынь» (Пенза, 2003), «Родное Архангельское» (Пенза, 2005). Тема большой и малой Родины – главная в творчестве поэта.

Валерий Сухов: Публикации в Гостиной

    Валерий СУХОВ. «…будешь писать обо мне, не пиши скверно». Есенин в «Романе без вранья» Анатолия Мариенгофа

    По свидетельству Вадима Шершеневича, Сергей Есенин незадолго до своей смерти просил Мариенгофа: «Толя, когда будешь писать обо мне, не пиши скверно» 1. Как же была исполнена эта просьба? Что значило, в понимании Есенина, писать «скверно»? Насколько объективен автор в «Романе без вранья»? Как его роман связан с поэмой «Чёрный человек»?

    Судя по свидетельству, приведённому в тексте «Романа без вранья», Есенин впервые прочитал Мариенгофу свою поэму в августе 1923 года, после своего возвращения из-за границы и был буквально обескуражен его негативной оценкой: «плохо… совсем плохо… никуда не годится». В ответ Есенин с обидой заявил о том, что Максим Горький плакал, когда он ему читал «Чёрного человека»… Встречу после долгой разлуки друзья-имажинисты отметили «в каком-то богемном кабаке на Никитской» …, где «Есенин опьянел после первого стакана вина. Тяжело и мрачно скандалил: кого-то ударил, матерщинил». Мариенгоф впервые видел своего друга в таком состоянии. Когда он в квартиру на Богословском «внёс тяжелое, ломкое, непослушное тело», то вдруг «вспомнил поэму о «Чёрном человеке». Мариенгофу «стало страшно»2. Так для автора «Романа без вранья» эта поэма стала своеобразной историей болезни Сергея Есенина, без знания которой он не смог бы написать правдиво о своём гениальном друге.

    «Роман без вранья» был закончен в 1926 году и вышел Ленинграде в издательстве «Прибой» в 1927 году. В редакционном преди­словии к изданию обращалось внимание на особенности этого произведения и своеобразие авторской позиции: «…Автор не только даёт картины часто очень сочные, он тонкий психолог, тонкий наблюдатель, он не щадит героев своего романа, выворачивая наружу все стороны характера, он не щадит и себя. Поэтому в «Романе без вранья» чувствуется правдивость, искренность. Он верно и правдиво изображает сво­их героев, иногда несколько утрируя – некоторая гиперболичность вообще характерна для стиля автора…» (С. 3).

    Принципиальная установка автора «Романа без вранья» обозначена в шестой главке: «А сейчас хочется добавить еще несколько чёрточек, пят­нышек несколько. Не пятнающих, но и не льстивых. Только холодная, чужая рука предпочтёт белила и румяна остальным краскам» (С.21-22).

    Так в мемуарной прозе Мариенгофа нашли своё воплощение идеи, сформулированные в его теоретическом трактате «Буян-остров. Имажинизм» (1920): «соитие в образе чистого с нечистым». Свою задачу Мариенгоф видел в том, чтобы за счёт этого синтеза «глубже всадить в ладони читательского восприятия занозу образа» 3.

    В второй главке «Романа без вранья» дана портретная характеристика Есенина, из которой следует вывод о разительном отличии внешнего есенинского облика: «схожесть с молоденьким хорошеньким парикмахером из провинции» и его внутренней сути: «умные голубые глаза», которые делали лицо умнее – и завитка, и си­ней поддёвочки, вышитого, как русское полотенце, ворота шёлковой рубаш­ки» (С. 12).

    Таким образом, уже во время первой встречи Мариенгоф обратил вни­мание на то, что маска новокрестьянского поэта мало отвечала подлинной сущности Есенина. На самом деле, в «Романе без вранья» раз­рушается ряд устоявшихся стереотипов, связанных с восприятием Есенина в контексте его мифотворчества. Так, например, Мариенгоф раскрывает один из есенинских секретов, связанных с его умением подыгрывать окружающим, надевая на себя определенного образа одеяние и выступая в роли «рязанского Леля», мужичка, самородка из народа: «Говорил им, что еду в Ригу бочки катать… А какие там бочки – за ми­ровой славой в Санкт-Петербург приехал, за бронзовым монумен­том…» (С. 16).

    Есенин с иронией рассказывал Мариенгофу о том, как входил в «русскую лите­ратуру»: «Тут, брат, дело надо было вести хитро. Пусть, думаю каждый считает: я его в русскую литературу ввёл. Им приятно, а мне наплевать. Городецкий ввёл? Ввёл. Клюев ввёл? Ввёл…Одним словом: и Мережковский с Гиппиусихой, и Блок, и Рюрик Ивнев…»(С.16). Этот эпизод из четвёртой главки «Романа без вранья можно считать своего рода завязкой основной сюжетной линии, связанной с раскрытием особенностей характера Сергея Есенина. По мнению автора, именно стремление к славе любой ценой во многом определили сложные перипетии его авантюрной творческой судьбы. Не случайно в «Чёрном человеке» Есенин называет лирического героя «авантюристом».
    Особый интерес в «Романе без вранья» вызывают те главы, в которых Мариен­гоф раскрывает тайны творческой лаборатории Есенина. Во время многочисленных совместных поездок друзей-имажинистов по стране зарождались замыслы многих есенинских произведений. В тридцать второй главке очень живо передана атмосфера события, которое помогает понять, как рождалась поэма «Сорокоуст»: «По степи, вперегонки с нашим поездом, лупил обал­девший от страха перед паровозом рыжий тоненький жеребенок… Есенин подбадривал и подгонял скакуна. Версты две железный и живой конь бежали вровень. Потом четвероногий стал отставать, и мы потеряли его из вида. Есенин ходил сам не свой» (С.92). Надо отдать должное Мариенгофу: он понимал, что значило это состязание для его друга. Есенин здесь раскрывается особенно ярко как поэт, сумевший из малозначительного эпизода сделать глубокий вывод и соз­дать два контрастных символических образа: тонконогого красногривого жеребенка, отра­зившего очарование живой жизни природы, и бездушного поезда, воплотив­шего в себе достижения бездушного технического прогресса.

    Рассказывая о своем друге как о великом поэте, Мариенгоф меняет иронический стиль повествования и с искренним восхищением признаёт: «А в прогоне от Минеральных вод до Баку Есениным написана лучшая из его поэм – «Сорокоуст». Жеребенок, пустившийся в тягу с нашим поездом, запечатлён в образе, полном значимости и лирики, глубоко вол­нующей» (С. 93).

    Объясняя причины надлома есенинской души, Мариенгоф рассказал о сложных взаимоотношениях Есенина с Айседорой Дункан, которая, по его мнению, сыграла роковую роль в судьбе поэта. Изображая её танец, он создает запоминающийся образ «женщины-вамп»: «Узкое и розовое тело шарфа извивается в её руках. Она ломает ему хребет, беспокойными пальцами сдавливает горло…Есенин впоследствии стал её господином, её повелителем… И всё-таки он был только партнёром, похожим на тот ку­сок розовой материи – безвольный и трагический»(С.127). О сложных взаимоотношения с Дункан, которая была намного старше Есенина, сам поэт будет рефлексировать в поэме «Чёрный человек» таким образом: «Был он изящен, // К тому ж поэт,// Хоть с небольшой,// Но ухватистой силою. // И какую-то женщину, // Сорока с лишним лет, // Называл скверной девочкой //И своею милою» (3, 189-190).

    На наш взгляд, стремление Мариенгофа писать о Есенине правду, какой бы горькой она ни была, соответствовало его представлению не писать «скверно». При этом в «Романе без вранья» многие эпатирующие заявления сделаны автором в традициях поэтики имажинизма с характерным «скрещиванием в образе» «чистого и нечистого», которым автор оставался верен и в прозе. Приведём для примера такое его утверждение: «Невероятнейшая чепуха, что искусство облагоражи­вает душу… Ни в одних есенинских стихах не было столько лирического те­пла, грусти и боли, как в тех, которые он писал в последние годы, полные чёрной жутью беспробудности, полного сердечного распада и ожесточённо­сти» (С. 66). Сам Есенин осознавал, в какую бездну падает. Об этом свидетельствует такое его заклинание в поэме-исповеди: «Чёрный человек! // Ты не смеешь этого! // Ты ведь не на службе // Живёшь водолазовой. // Что мне до жизни // Скандального поэта. // Пожалуйста, другим // Читай и рассказывай» (3, 190).4

    Таким образом, «Ро­ман без вранья» стал своеобразным комментарием к поэме «Чёрный человек». Конечно, сложная и неоднозначная личность Есенина не умещается в образ ли­рического героя последней исповедальной его поэмы, но и понять личные причины его гибели без неё трудно. Можно сделать предположение о том, что проникновенное обращение, которым начинается поэма «Чёрный человек», адресовано было Анатолию, как самому близкому в то время другу Есенина. К сожалению, он не сразу, а только со временем понял всю гениальность этой трагической поэмы. Для Мариенгофа Есенин – это прежде всего живой человек со всеми своими достоинствами и недостатками. И в этом главное отличие его книги воспоминаний. Автор беспощадно вскрывает нарывы есенинской души, стремится правдиво рассказать о причинах той болезни, о которой Есенин так честно и пронзительно написал в поэме «Чёрный человек»: «Друг мой, друг мой, //Я очень и очень болен. // Сам не знаю, откуда взялась эта боль. // То ли ветер свистит // Над пустым и безлюдным полем, // То ль, как рощу в сентябрь, // Осыпает мозги алкоголь» (3,188).

    Сам Есенин неоднократно подчеркивал, что не может писать без «жиз­ненной подкладки». Попытка выявить в нем «чёрного человека», которую предпринял Мариенгоф, аналогична стремлению поэта к самобичеванию и самоочищению, во многом определившему пафос поэмы «Чёрный человек». О той беспощадности, с которой он относился к самому себе, хорошо напи­сал Евгений Евтушенко: «Есенин самый русский поэт, потому что никто не умел так выпотрошить свою душу и даже самого себя обвинить так, как и худшему врагу в голову не приходило. Это не самоунижение, а самоочище­ние, превратившееся в необходимость»5.

    Приведём в виде доказательства еще одну цитату из поэмы «Чёрный человек»: «Счастье, – говорил он, – // Есть ловкость ума и рук. // Все неловкие души // За несчастных всегда известны. // Это ничего, // Что много мук // Приносят изломанные // И лживые жесты…» (3,190). Вспомним в связи с этим парадоксальное утверждение Мариенгофа, которое шокировало многих по­читателей есенинской поэзии: «Я не знаю, что чаще Есенин претворял: жизнь в стихи или стихи в жизнь. Маска для него становилась лицом и лицо маской. Вскоре появилась поэма «Исповедь хулигана», за нею книга того же названия и вслед, через некоторые промежутки, «Москва кабацкая», «Любовь хулига­на» (С.64). В этом ряду была и поэма «Чёрный человек»…

    Мариенгоф рассказал «без вранья», как маска, которую Есенин надевал на себя, постепенно стала прирастать к его лицу. В поэме «Чёрный человек» ли­рический герой пытается сорвать с себя эту маску, разбивая отразившее её зеркало. Разбитое зеркало – к несчастью…

    Выявляя в Есенине всё то негативное, что явилось автобиографической основой его исповедальной поэзии, Мариенгоф своим «Романом без вранья» помогал понять нравственные причины личной трагедии поэта, которые при­вели его к самоубийству. А поэма «Чёрный человек» объясняла его причину: «Месяц умер. // Синеет в окошко рассвет. //Ах, ты, ночь! // Что-то ты ночь наковеркала! // Я в цилиндре стою. // Никого со мной нет. //Я один…// И – разбитое зеркало…»(3,194). Мариенгоф неоднократно подчеркивает, что Есенин в последний год торопил свою соб­ственную смерть. Только таким образом он мог избавиться от своего чёрного двойника. В «Романе без вранья» с искренней болью рассказано о том, как происходит страшная метаморфоза гениального поэта в «пьяное чудовище» (А. Блок): «Есенин до последней капли выпил бутылку шампанского. Жёлтая муть перелилась к нему в глаза…Узенькие кольца белков налились кровью. А черные дыры зрачков – страшным, голым безумием» (С. 152). Вспомним, какими увидел впервые «умные голубые» есенинские глаза Мариен­гоф в знаменательный день знакомства с поэтом. Глаза – зеркало души поэта, они наиболее зримо отразили его обострившуюся душевную болезнь. Автор «Романа без вранья» не скрывает своего потрясения, которое он испытывал, ви­дя последний акт есенинской трагедии: «Чёрные дыры сверкнули ненави­стью… Есенин хрипел. У меня холодело сердце. Многое утонет в памяти. Такое – никогда»(С. 152-153)

    Читать дальше 'Валерий СУХОВ. «…будешь писать обо мне, не пиши скверно». Есенин в «Романе без вранья» Анатолия Мариенгофа'»

    Валерий СУХОВ. Под кроной густой синевы…

    ЗАКАТ НА СУРЕ

    Уменьшается день заметно.
    За холмами – маячит осень.
    И озябла Сура от ветра,
    Одеваясь в туман белёсый.

    За рекою закат алеет,
    Созревая кустом рябины.
    Об июле душа жалеет
    Иль о жизни неуловимой?

    Так из рук она ускользает,
    Как из бредня худого – щука.
    И одна лишь кукушка знает:
    Где излука? Когда разлука?

     

    Читать дальше 'Валерий СУХОВ. Под кроной густой синевы…'»

    Валерий СУХОВ. «Не назад к Пушкину, а вперёд от Пушкина»

    Пушкинские традиции в творческом осмыслении Анатолия Мариенгофа

    В творческих исканиях поэта-имажиниста А. Мариенгофа особую роль сыграло обращение к пушкинским традициям. Эпатажный призыв кубофутуристов  «бросить Пушкина… с Парохода современности» получил своё развитие в утверждении В. Шершеневича, сделанном в трактате «2×2=5» (1920): «Когда мы отрицаем Пушкина, Блока, Гёте и др. за их несовершенность, на нас сначала изумлённо глазеют, потом те, кто не махнул безнадёжно рукой, пробуют доказать: ведь это прекрасно. Пусть это было прекрасно, но ныне это не искусство» 1. Оценивая искусство прошлого с позиций имажинистского «самоцельного образа», Шершеневич делал далеко идущий вывод: «с появлением имажинизма оно превратилось в «мнимую величину» (П.И. С.23).

    Рассчитанное на эпатаж ниспровержение Пушкина превращалось в способ утверждения имажинистского принципа «образ как самоцель», «образ как тема и содержание» (П.И. С.27). Но вскоре имажинисты поняли, что для утверждения своих идей им необходим авторитет Пушкина. В связи с этим вполне уместно вспомнить один характерный эпизод из истории имажинистских эпатажей, который приводил М. Ройзман в своих воспоминаниях о Есенине: «Художник Дид Ладо сообщил о том, что по просьбе Шершеневича и Мариенгофа написал картонный плакатик: «Я с имажинистами» — и ухитрился повесить его на шею памятнику Пушкина. Узнав об этом, Сергей рассердился и велел его сейчас же сорвать. Это была первая чёрная кошка, которая пробежала между Есениным и левым крылом имажинизма» 2.

    Читать дальше 'Валерий СУХОВ. «Не назад к Пушкину, а вперёд от Пушкина»'»

    Валерий СУХОВ. Лермонтовские демонические мотивы в творчестве имажинистов Сергея Есенина и Вадима Шершеневича

    Имажинистов Сергея Есенина и Вадима Шершеневича сближал с Лермонтовым бунтарский дух творчества, выразившийся в стремлении отстоять свободу искусства в эпоху укрепления новой тоталитарной идеологии.  Лермонтовский демонизм, воплотивший в себе  «яд отрицания» и «холод сомнения» (В.Г. Белинский), явно импонировал имажинистам. Не случайно Шершеневич утверждал, что «в эпоху государственного коммунизма должно родиться в искусстве такое индивидуалистическое течение, как имажинизм. Это вытекает из вечной необходимости для искусства протеста и предугадывания…» 1

    В творчестве Шершеневича в это время образ лермонтовского Демона получает новую интерпретацию в стихотворении «Ангел катастроф» (1921). Отражая трагедию России, которую терзал страшный голод, имажинист посредством необычных метафор  рисует такую картину: «Выщипывает рука голодухи / С подбородка Поволжья село за селом» (С.299). Читать дальше 'Валерий СУХОВ. Лермонтовские демонические мотивы в творчестве имажинистов Сергея Есенина и Вадима Шершеневича'»

    Валерий СУХОВ. Библейский и мифологический подтексты романа М.Ю. Лермонтова «Вадим» и трагедии С. А. Есенина «Пугачёв»

    Содержание неоконченного романа М. Ю. Лермонтова «Вадим» и «трагедии в стихах» С. А. Есенина «Пугачёв» не ограничивается лишь изображением одного пугачёвского бунта. Библейский и мифологический подтексты, позволяющие провести определенные творческие параллели между двумя этими произведениями, заключают в себе глубокий пророческий смысл. Не случайно в Лермонтовской энциклопедии подчеркивается, что «черты идеологического, философского романа преобладают в «Вадиме» над приметами исторического повествования <…>» 1Характеризуя особенности есенинской трагедии, есениновед Н. И. Шубникова–Гусева проницательно отмечает, что «историческим или историко-документальным характером есенинский «Пугачев» не исчерпывается, напротив, эта поэма созвучна не только событиям, происходящим в послереволюционной России, но имеет универсальное значение» 2

    Читать дальше 'Валерий СУХОВ. Библейский и мифологический подтексты романа М.Ю. Лермонтова «Вадим» и трагедии С. А. Есенина «Пугачёв»'»

    Валерий Сухов. М.Ю. Лермонтов и С.А. Есенин: творческий диалог

    Проблема изучения творческого диалога поэтов, связанная развитием традиций и их интерпретации – одна из наиболее актуальных задач современного литературоведения. В «Лермонтовской энциклопедии» особо подчеркивается: в «творчестве зрелого Есенина традиции Лермонтова получили новаторское воплощение, проявляясь не столько генетически <…> сколько типологически…».1

    Читать дальше 'Валерий Сухов. М.Ю. Лермонтов и С.А. Есенин: творческий диалог'»

    Валерий СУХОВ. Cергей Есенин – «русский Байрон». Байронические мотивы в есенинских «маленьких поэмах» 1924-1925 годов

    Cергей Есенин      Интерес к романтической личности Байрона у Есенина зародился ещё в начале его творческого пути, когда поэт стремился создать соответствующий имидж. Его знакомый В. С. Чернявский вспоминал: «В наружности Сергея – под разными последовательными влияниями – скоро проявился внешне профессиональный отпечаток… Некоторые советовали ему, отпустив подлиннее свои льняные кудри, носить поэтическую бархатную куртку под Байрона. Но народный поддёвочный стиль восторжествовал»1 Байронический подтекст можно открыть в «маленьких поэмах», созданных Есениным в зрелый период творчества в 1924 -1925 годах. На это обратила внимание критик В. Дынник, проницательно отметившая, что в поэме «Возвращение на родину» «…на фоне мирного, неприглядного быта рязанской деревни повторяется ситуация из «Чайльд-Гарольда»… деревня встречает его, как «угрюмого пилигрима». В личной судьбе своей, в отчуждённом одиночестве среди родного когда-то села, поэт умеет показать трагический смысл смены поколений». 2 Исследователь зарубежной литературы А. Д. Михайлов, сравнив многочисленные переводы поэмы «Паломничество Чайльд Гарольда» на русский язык, пришёл к выводу, что Сергей Есенин хорошо знал эту поэму Байрона. 3

    Читать дальше 'Валерий СУХОВ. Cергей Есенин – «русский Байрон». Байронические мотивы в есенинских «маленьких поэмах» 1924-1925 годов'»

    Валерий Сухов. Холмы земные. Стихи разных лет

    Сухов_Холмы земные_ОбложкаВ книгу известного пензенского поэта Валерия Сухова вошли стихи разных лет и статьи литературных критиков о его творчестве.
    © В. А. Сухов, Пенза, 2019.

    ДЕТИ РОССИИ
    Мы – заблудшие дети России.
    Сколько раз нас сбивали с пути
    Новоявленные мессии!
    Новопризванные вожди!

    Возносились они над нами
    И калифами были на час.
    Русь насиловали, распинали!
    А она – молилась за нас.

    Чтоб бесовством переболели
    И душой исцелились навек.
    Перед Родиной на колени
    Упадём покаянно в снег.

    Посреди её бездорожья
    На распятии всех путей.
    И Россия, как Матерь Божья,
    Не оставит своих детей.

    1991

    Читать