По свидетельству Вадима Шершеневича, Сергей Есенин незадолго до своей смерти просил Мариенгофа: «Толя, когда будешь писать обо мне, не пиши скверно» ¹. Как же была исполнена эта просьба? Что значило, в понимании Есенина, писать «скверно»? Насколько объективен автор в «Романе без вранья»? Как его роман связан с поэмой «Чёрный человек»?

Судя по свидетельству, приведённому в тексте «Романа без вранья», Есенин впервые прочитал Мариенгофу свою поэму в августе 1923 года, после своего возвращения из-за границы и был буквально обескуражен его негативной оценкой: «плохо… совсем плохо… никуда не годится». В ответ Есенин с обидой заявил о том, что Максим Горький плакал, когда он ему читал «Чёрного человека»… Встречу после долгой разлуки друзья-имажинисты отметили «в каком-то богемном кабаке на Никитской» …, где «Есенин опьянел после первого стакана вина. Тяжело и мрачно скандалил: кого-то ударил, матерщинил». Мариенгоф впервые видел своего друга в таком состоянии. Когда он в квартиру на Богословском «внёс тяжелое, ломкое, непослушное тело», то вдруг «вспомнил поэму о «Чёрном человеке». Мариенгофу «стало страшно»². Так для автора «Романа без вранья» эта поэма стала своеобразной историей болезни Сергея Есенина, без знания которой он не смог бы написать правдиво о своём гениальном друге.

«Роман без вранья» был закончен в 1926 году и вышел Ленинграде в издательстве «Прибой» в 1927 году. В редакционном преди­словии к изданию обращалось внимание на особенности этого произведения и своеобразие авторской позиции: «…Автор не только даёт картины часто очень сочные, он тонкий психолог, тонкий наблюдатель, он не щадит героев своего романа, выворачивая наружу все стороны характера, он не щадит и себя. Поэтому в «Романе без вранья» чувствуется правдивость, искренность. Он верно и правдиво изображает сво­их героев, иногда несколько утрируя – некоторая гиперболичность вообще характерна для стиля автора…» (С. 3).

Принципиальная установка автора «Романа без вранья» обозначена в шестой главке: «А сейчас хочется добавить еще несколько чёрточек, пят­нышек несколько. Не пятнающих, но и не льстивых. Только холодная, чужая рука предпочтёт белила и румяна остальным краскам» (С.21-22).

Так в мемуарной прозе Мариенгофа нашли своё воплощение идеи, сформулированные в его теоретическом трактате «Буян-остров. Имажинизм» (1920): «соитие в образе чистого с нечистым». Свою задачу Мариенгоф видел в том, чтобы за счёт этого синтеза «глубже всадить в ладони читательского восприятия занозу образа» ³.

В второй главке «Романа без вранья» дана портретная характеристика Есенина, из которой следует вывод о разительном отличии внешнего есенинского облика: «схожесть с молоденьким хорошеньким парикмахером из провинции» и его внутренней сути: «умные голубые глаза», которые делали лицо умнее – и завитка, и си­ней поддёвочки, вышитого, как русское полотенце, ворота шёлковой рубаш­ки» (С. 12).

Таким образом, уже во время первой встречи Мариенгоф обратил вни­мание на то, что маска новокрестьянского поэта мало отвечала подлинной сущности Есенина. На самом деле, в «Романе без вранья» раз­рушается ряд устоявшихся стереотипов, связанных с восприятием Есенина в контексте его мифотворчества. Так, например, Мариенгоф раскрывает один из есенинских секретов, связанных с его умением подыгрывать окружающим, надевая на себя определенного образа одеяние и выступая в роли «рязанского Леля», мужичка, самородка из народа: «Говорил им, что еду в Ригу бочки катать… А какие там бочки – за ми­ровой славой в Санкт-Петербург приехал, за бронзовым монумен­том…» (С. 16).

Есенин с иронией рассказывал Мариенгофу о том, как входил в «русскую лите­ратуру»: «Тут, брат, дело надо было вести хитро. Пусть, думаю каждый считает: я его в русскую литературу ввёл. Им приятно, а мне наплевать. Городецкий ввёл? Ввёл. Клюев ввёл? Ввёл…Одним словом: и Мережковский с Гиппиусихой, и Блок, и Рюрик Ивнев…»(С.16). Этот эпизод из четвёртой главки «Романа без вранья можно считать своего рода завязкой основной сюжетной линии, связанной с раскрытием особенностей характера Сергея Есенина. По мнению автора, именно стремление к славе любой ценой во многом определили сложные перипетии его авантюрной творческой судьбы. Не случайно в «Чёрном человеке» Есенин называет лирического героя «авантюристом».
Особый интерес в «Романе без вранья» вызывают те главы, в которых Мариен­гоф раскрывает тайны творческой лаборатории Есенина. Во время многочисленных совместных поездок друзей-имажинистов по стране зарождались замыслы многих есенинских произведений. В тридцать второй главке очень живо передана атмосфера события, которое помогает понять, как рождалась поэма «Сорокоуст»: «По степи, вперегонки с нашим поездом, лупил обал­девший от страха перед паровозом рыжий тоненький жеребенок… Есенин подбадривал и подгонял скакуна. Версты две железный и живой конь бежали вровень. Потом четвероногий стал отставать, и мы потеряли его из вида. Есенин ходил сам не свой» (С.92). Надо отдать должное Мариенгофу: он понимал, что значило это состязание для его друга. Есенин здесь раскрывается особенно ярко как поэт, сумевший из малозначительного эпизода сделать глубокий вывод и соз­дать два контрастных символических образа: тонконогого красногривого жеребенка, отра­зившего очарование живой жизни природы, и бездушного поезда, воплотив­шего в себе достижения бездушного технического прогресса.

Рассказывая о своем друге как о великом поэте, Мариенгоф меняет иронический стиль повествования и с искренним восхищением признаёт: «А в прогоне от Минеральных вод до Баку Есениным написана лучшая из его поэм – «Сорокоуст». Жеребенок, пустившийся в тягу с нашим поездом, запечатлён в образе, полном значимости и лирики, глубоко вол­нующей» (С. 93).

Объясняя причины надлома есенинской души, Мариенгоф рассказал о сложных взаимоотношениях Есенина с Айседорой Дункан, которая, по его мнению, сыграла роковую роль в судьбе поэта. Изображая её танец, он создает запоминающийся образ «женщины-вамп»: «Узкое и розовое тело шарфа извивается в её руках. Она ломает ему хребет, беспокойными пальцами сдавливает горло…Есенин впоследствии стал её господином, её повелителем… И всё-таки он был только партнёром, похожим на тот ку­сок розовой материи – безвольный и трагический»(С.127). О сложных взаимоотношения с Дункан, которая была намного старше Есенина, сам поэт будет рефлексировать в поэме «Чёрный человек» таким образом: «Был он изящен, // К тому ж поэт,// Хоть с небольшой,// Но ухватистой силою. // И какую-то женщину, // Сорока с лишним лет, // Называл скверной девочкой //И своею милою» (3, 189-190).

На наш взгляд, стремление Мариенгофа писать о Есенине правду, какой бы горькой она ни была, соответствовало его представлению не писать «скверно». При этом в «Романе без вранья» многие эпатирующие заявления сделаны автором в традициях поэтики имажинизма с характерным «скрещиванием в образе» «чистого и нечистого», которым автор оставался верен и в прозе. Приведём для примера такое его утверждение: «Невероятнейшая чепуха, что искусство облагоражи­вает душу… Ни в одних есенинских стихах не было столько лирического те­пла, грусти и боли, как в тех, которые он писал в последние годы, полные чёрной жутью беспробудности, полного сердечного распада и ожесточённо­сти» (С. 66). Сам Есенин осознавал, в какую бездну падает. Об этом свидетельствует такое его заклинание в поэме-исповеди: «Чёрный человек! // Ты не смеешь этого! // Ты ведь не на службе // Живёшь водолазовой. // Что мне до жизни // Скандального поэта. // Пожалуйста, другим // Читай и рассказывай» (3, 190).⁴

Таким образом, «Ро­ман без вранья» стал своеобразным комментарием к поэме «Чёрный человек». Конечно, сложная и неоднозначная личность Есенина не умещается в образ ли­рического героя последней исповедальной его поэмы, но и понять личные причины его гибели без неё трудно. Можно сделать предположение о том, что проникновенное обращение, которым начинается поэма «Чёрный человек», адресовано было Анатолию, как самому близкому в то время другу Есенина. К сожалению, он не сразу, а только со временем понял всю гениальность этой трагической поэмы. Для Мариенгофа Есенин – это прежде всего живой человек со всеми своими достоинствами и недостатками. И в этом главное отличие его книги воспоминаний. Автор беспощадно вскрывает нарывы есенинской души, стремится правдиво рассказать о причинах той болезни, о которой Есенин так честно и пронзительно написал в поэме «Чёрный человек»: «Друг мой, друг мой, //Я очень и очень болен. // Сам не знаю, откуда взялась эта боль. // То ли ветер свистит // Над пустым и безлюдным полем, // То ль, как рощу в сентябрь, // Осыпает мозги алкоголь» (3,188).

Сам Есенин неоднократно подчеркивал, что не может писать без «жиз­ненной подкладки». Попытка выявить в нем «чёрного человека», которую предпринял Мариенгоф, аналогична стремлению поэта к самобичеванию и самоочищению, во многом определившему пафос поэмы «Чёрный человек». О той беспощадности, с которой он относился к самому себе, хорошо напи­сал Евгений Евтушенко: «Есенин самый русский поэт, потому что никто не умел так выпотрошить свою душу и даже самого себя обвинить так, как и худшему врагу в голову не приходило. Это не самоунижение, а самоочище­ние, превратившееся в необходимость»⁵.

Приведём в виде доказательства еще одну цитату из поэмы «Чёрный человек»: «Счастье, – говорил он, – // Есть ловкость ума и рук. // Все неловкие души // За несчастных всегда известны. // Это ничего, // Что много мук // Приносят изломанные // И лживые жесты…» (3,190). Вспомним в связи с этим парадоксальное утверждение Мариенгофа, которое шокировало многих по­читателей есенинской поэзии: «Я не знаю, что чаще Есенин претворял: жизнь в стихи или стихи в жизнь. Маска для него становилась лицом и лицо маской. Вскоре появилась поэма «Исповедь хулигана», за нею книга того же названия и вслед, через некоторые промежутки, «Москва кабацкая», «Любовь хулига­на» (С.64). В этом ряду была и поэма «Чёрный человек»…

Мариенгоф рассказал «без вранья», как маска, которую Есенин надевал на себя, постепенно стала прирастать к его лицу. В поэме «Чёрный человек» ли­рический герой пытается сорвать с себя эту маску, разбивая отразившее её зеркало. Разбитое зеркало – к несчастью…

Выявляя в Есенине всё то негативное, что явилось автобиографической основой его исповедальной поэзии, Мариенгоф своим «Романом без вранья» помогал понять нравственные причины личной трагедии поэта, которые при­вели его к самоубийству. А поэма «Чёрный человек» объясняла его причину: «Месяц умер. // Синеет в окошко рассвет. //Ах, ты, ночь! // Что-то ты ночь наковеркала! // Я в цилиндре стою. // Никого со мной нет. //Я один…// И – разбитое зеркало…»(3,194). Мариенгоф неоднократно подчеркивает, что Есенин в последний год торопил свою соб­ственную смерть. Только таким образом он мог избавиться от своего чёрного двойника. В «Романе без вранья» с искренней болью рассказано о том, как происходит страшная метаморфоза гениального поэта в «пьяное чудовище» (А. Блок): «Есенин до последней капли выпил бутылку шампанского. Жёлтая муть перелилась к нему в глаза…Узенькие кольца белков налились кровью. А черные дыры зрачков – страшным, голым безумием» (С. 152). Вспомним, какими увидел впервые «умные голубые» есенинские глаза Мариен­гоф в знаменательный день знакомства с поэтом. Глаза – зеркало души поэта, они наиболее зримо отразили его обострившуюся душевную болезнь. Автор «Романа без вранья» не скрывает своего потрясения, которое он испытывал, ви­дя последний акт есенинской трагедии: «Чёрные дыры сверкнули ненави­стью… Есенин хрипел. У меня холодело сердце. Многое утонет в памяти. Такое – никогда»(С. 152-153)

К финалу интонация «Романа без вранья» меняется. На смену свойственной Мариенгофу иронии приходит подлинный трагизм, который подчеркивается особым лаконизмом повество­вания. О есенинской смерти сказано пронзительно просто: «31 декабря 1925 года на Ваганьковском кладбище, в Москве, вырос маленький есенинский холмик» (С. 157). Самоубийство Есенина Мариенгоф воспринимает как страшный, но неотвратимый финал трагедии поэта, жизнь которого была принесена в жертву творчеству.

Б. Аверин в послесловии к сборнику Мариенгофа «Мой век, моя моло­дость, мои друзья и подруги» так определил особенности его мемуарной про­зы: «Романтиче­ское, возвышенное представление о сущности поэта и поэзии близко Мари­енгофу, но автор видит и другую сторону. Поэт не только творит вечные ценности. Он ещё страдает, ошибается, шутит и злится, заботится о гонораре, как-то устраивает свой быт… может быть самым обычным грешником. Эта сторона личности поэта для Мариенгофа не менее важна, чем первая… Если достаточно горькая правда жизни поэта не может поколебать его поэзии, его первого и лучшего «я», значит, это истинная поэзия. Так в романе Мариенгофа поэзия побеждает жизнь»⁶. На самом деле, Мариенгоф стремился отразить личность Есенина во всём её противоречивом единстве, чтобы соответствовать его жизнетворческому кредо: «Розу белую с черной жабой // Я хотел на земле повенчать», «Но коль черти в душе гнезди­лись, – Значит, ангелы жили в ней» (1,185-186). Таким образом, «Роман без вранья» стал «зеркальным отражением» Сергея Есенина. В этом его сходство с поэмой «Чёрный человек». «Тёмные пятна», во многом связанные с алкоголизмом, не затемнили личности Есенина, а, наоборот, подчеркнули всё то, что составляло его подлин­ное «я». «Чистое» в «Романе без вранья» побеждает «нечистое». А их искусный синтез определил не угасающий до сих пор интерес к одной из самых значимых книг о Есенине.

 

1. Шершеневич В. О друге. Есенин. Жизнь. Личность. Творчество.
2. Мариенгоф А. Роман без вранья. Издание второе. Л., 1928. С.144-145. Далее текст цитируется по этому изданию с указанием страниц в скобках.
3. Мариенгоф А. Буян – остров. Имажинизм // Поэты – имажинисты. СПб. 1997. С.34
4. Есенин С. Полное собрание сочинений в семи томах. Т. 3. С.189. М., 1995-2001. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием тома и страниц в скобках.
5. Евтушенко Е. Самый русский поэт // В мире Есенина; М., 1986. С. 103.
6. Аверин Б. Проза Мариенгофа //Роман без вранья; Циники; Мой век, моя