Всё? И прочерк меж датами – это
жизнь, что стала короткой чертой?
Смею думать, что в жизни поэта
смерть является лишь запятой.
Ибо Дух, воплотившийся в Слово,
не в земле, не в могиле, не тут, –
из пространства взирает такого
и земных не считает минут!

Илья Рейдерман

25 ноября поэту, экзистенциальному мыслителю, философу, культурологу, литературному и музыкальному критику Илье Исааковича Рейдерману исполнилось 85 лет. В этом же году он отметил 60 лет творческой деятельности. Автор 17 поэтических книг, первую свою книгу “Миг” опубликовал в 1975 г. В марте 2022 переехал из Одессы в Иерусалим, спасаясь от приближающейся войны, уже во второй раз. В первый раз он бежал с мамой Ханой Липовной Сородской из Одессы на последнем пароходе осенью 1941 г. Все, кто остались – погибнут. Обратно в Одессу вернуться тогда не смогли – квартиру заняли. Отец – пропал без вести, то есть погиб на фронте в первые же месяцы после мобилизации. Защищать их и судиться с новыми хозяевами сил и средств не было. Так Илья и попал с мамой в Дружковку, маленький городок в Донецкой области. Там было не детство и не школа – а в буквальном смысле школа выживания среди антисемитски настроенных детей. Но там же – были и встречи с первыми книгами и пластинками с классической музыкой. Только в них можно было жить и быть свободным, и находить родные души в своих Дальних собеседниках (особенным открытием тогда для юноши был Томас Манн, который стал проводником в европейскую культуру, был его первыми «университетами»). Там же были и первые поэтические опыты и первое литобъединение.

По-настоящему своих по духу Илья нашел уже в Перми, где поступил на филологический факультет, всерьез намереваясь стать не только поэтом, но и
литературоведом (на последних курсах занимался изучением Б. Брехта). На этом пути ему помогала литературовед проф. Римма Васильевна Комина. Упомяну его друзей-литературоведов по Пермскому филфаку: проф. Риту Соломоновну Спивак, автора рецензии-введения на его книгу Избранного; цветаеведа Лину Кертман, дочери известных профессоров: литературоведа Сарры Яковлевна Фрадкиной и историка Льва Ефимовича Кертмана, повлиявшего на Илью, в том числе заразив его философскими поисками. Ее воспоминания привожу после своего эссе.

Литературную эстафету, на важности которой всегда настаивал поэт – Илья принял от Анны Ахматовой, с которой встречался в ее последний приезд в Москву. Первое же, что спросила величественная, будто Императрица, Анна Андреевна: «Кто Ваш учитель?». Узнав, что Андрей Сергеев (друг И. Бродского, лауреат Букеровской премии), одобрила. Прослушав стихи, благословила: «Пишите, молодой человек, пишите». Но и добавила на будущее: «Пишущих хорошие стихи – много, а поэтов – мало», имея в виду поэтический путь, как судьбу, призвание, где жизнью своей оправдываешь звание поэта, если сможешь. И эта судьба не может быть легкой. Стихи рождаются из боли… честно, взаправду пережитой. Перефразируя Пастернака, можно сказать, что судьба Поэта: «…Не читки требует с актера, / А полной гибели всерьез.»

Так поэт и подхватил «эстафетную палочку» от Серебряного века. И потом старался длить «серебряную нить» русской поэзии. Также поэтом занимались Павел Антокольский и Анастасия Ивановна Цветаева, с которой поэт дружил вплоть до ее ухода. Ее весточки-ласточки так вдохновляли, почти воскрешали Илью к жизни, когда после Кишинева, где он работал в местной газете «Вечерний Кишинев» театральным критиком, и после Тираспольского драматического театра, где он работал завлитом и помощником режиссера – уже 40-летний поэт вернулся в конце 1970-х в Одессу. И оказался – в полном одиночестве, в некоем вакууме, ведь никто из местных литераторов его еще не знал, местная литературная «тусовка» давно сложилась из выросших и живших в Одессе поэтов. Да и писал Илья не в духе времени – не модно, не авангардно. Философских поэтов в России, как сказала подруга Ильи по Пермскому филфаку проф. Рита Соломоновна Спивак – можно сосчитать на пальцах одной руки. Илья же творил именно философскую лирику, мысля категориями вечности, а не временности. И – не находил себе средь современников места.

Об этом его стихи, пронизанные болью непризнания: «Великий поэт эпохи, / в которой великих нет.» И: «Время – утратило суть, / Время – скользит как ртуть. / Не современником будь! / Не с современником будь!»
Последнее четверостишие перекликается с любимым поэтом Ильи, на которого он так похож по мироощущению и жизни, как натянутой струне (и даже в чем-то – «птичьим» обликом) – с Осипом Мандельштамом: «Нет, никогда, ничей я не был современник…».
И вот, в ноябре 1980-го Евгению Михайловичу Голубовскому приходит внезапная весточка от Анастасии Ивановны Цветаевой: «Теперь в Одессе живет прекрасный поэт Илья Рейдерман, псевдоним Рудин. Обращаю Ваше внимание на его произведения…». Когда он издавал «Венки» Ахматовой, Пастернаку и Мандельштаму (конец 80-х, начало 90-х) – он неизменно печатал там стихи Ильи, посвященные поэтам. С 2000-х, когда начала выходить «Дерибасовская-Ришельевская», Евгений Михайлович начинает публиковать в журнале стихи и литературную критику Ильи, интервью с ним.
А потом, с 1990-го началась работа в художественном училище им. М.Б. Грекова, где юные сердца художниц и скульпторов так откликались на каждое сказанное им слово. Это были не просто лекции о литературе и религиоведении. Это был взрыв экзистенции, каждый раз совершенно новое откровение, и разбираемое произведение всегда соотносилось им с живой жизнью. И книги превращались в зов, призыв жить иначе: «Зов Бытия, что говорит: присутствуй!» Говорят, на те лекции сходилась творческая молодежь со всего города так, что негде было сесть…
Потом Илья основал свой литературно-философский клуб (первое название: «Итака», последнее: «Свободная школа философии и культуры»), действовавший в разном составе с 1990-го вплоть до начала войны. Потом, уже после потери жены Ольги и сына Карла – случилась Любовь. Книга стихов «Любофф…» (2009) посвящена юной музе и избраннице поэта Анастасии Зиневич, Асе, автору этих строк, что зашифровано в эпиграфе к книге: “Жизнь окликает меня/ и я отвечаю: АЗ”.

Так складывался свой Круг, в котором можно было дышать. «И наша задача, на самом деле, так себя выстроить в этой жизни, надышать вокруг себя такое личное пространство, в котором тебе хорошо, и в котором хорошо людям вокруг тебя», – любит повторять слова Л. Улицкой психолог, к.психол.н. Галина Авенировна Миккин (Таллин, Эстония), подруга Ильи, ставшая в последние годы частью Круга, как и ее подруга поэт Римма Запесоцкая (Германия). Этот Круг составляют и авторы замечательных откликов на стихи Ильи, опубликованных в этой подборке: философ проф. Виктор Аронович Малахов, экзистенциальный психолог Ирина Ивановна Власенко, литературовед Ирина Бенционовна Роднянская, которой Илья обязан появлением книги «Дело Духа», благословившей эту книгу и щедро откликавшейся на стихи, вошедшие в нее. Илья писал, что благодаря ее одобрению смог «освободиться» – окончательно решиться стать поэтом-философом. Ниже привожу её отклик:

Дорогой Илья Исаакович!
Приехав из Костромы, я не сразу смогла обратиться к Вашим стихам, но вот, наконец, нашлось время. Я уже писала вам, что название и Вашей новой книги, отвечающее замыслу, мне очень нравится. Стихи прочитала.  Недостаток некоторых из них – растянутость, можно бы сократить какие-то строки, когда  уже всё и так понятно. Мысленно я их разделила на дидактические и проблемные.  Дидактичность – вовсе не изъян, это черта Вашей мысли  и манеры. И там попадаются поистине афористичные строки. Я выписала: ” А внутренний голос нетрудно унять Сплошной круговою порукой” – это очень мудро. Или: “А крещенье – зверя укрощенье” – отлично сказано! Но я, конечно, больше откликаюсь на стихи “проблемные”. Назову навскидку. “Простой вопрос задай…”, “Разговор”, “Инопланетяне” (2-я часть). Из стихов связанных с  событием (крещением Аси), о котором Вы мне писали, показалось импровизационно   вылившимся  и очень  отозвалось “Преображение”.
Вообще, по-моему, книга у Вас складывается  естественно, сама собой и, значит, с ней всё будет хорошо.
Простите за краткость. С пожеланиями здоровья и радости Ваша И.Р.
10 сентября 2015 г.

В последней книге «Птичий крик души. Стихи для взрослых детей» есть много диагнозов нашему времени, которое, на самом деле – безвременье, ведь, как сокрушался Илья словами Гамлета: «распалась связь времен! / зачем же я связать ее рождён!». Та европейская культура, в которой прорисован облик человека, вектор его развития – от лица к Лику, к Личности, как воплотившемуся в плоти духу – отменена. Как и общее духовное поле, которое оно создавало для общения. И теперь – каждый сам по себе, в своем мирке. Новый обыватель обитает уже не в материальной реальности, а в виртуальности, его мирок даже не им выдуман, а создан для него, ему же – остаётся только нажать на кнопку и подключиться. Отсюда горькие стихи Ильи о превращении человека в «полуробота – полуобезьяну», из которого по капле вытекает жизнь, душа, экзистенция, как из проколотого воздушного шарика:

Как тяжко быть живым среди людей,
всего лишь притворившихся живыми.
Они глазами пялятся пустыми,
Просматривая выпуск новостей.

И другие стихи: «Люди влипли в свою эпоху, / словно в липкую ленту мухи”, «Я во времени настоящем / возмутительно ненастоящем», «Человек цифровой эпохи / с головы оцифрован до пят», «Человек. Подвид: исчезающий / Как снег тающий», «Я человек эпохи постмодерна», «Что-то случилось со мной и с тобой», «Меня убили – но не на войне», «НИКТО не должен ничего, / НИКТО не нужен никому», «В воскресенье город болен, / вирус в нём по вечерам». В стихотворении «Не выше и не ниже я растений» человек превращается в робота, уткнувшись в экран смартфона:

Ты, робот, тычешь в кнопки полусонно,
да и живёшь, не поднимая глаз.
Чтоб, заглянув в глаза, не угадали
твою от нас скрываемую суть:
не человек! Из кремния и стали!
Да биомассы гаденькой – чуть-чуть.

Поэт пророчил: и в стихах, и в лекциях. И жил на пределе, всегда помня о том, что жизнь – конечна. Жил и творил каждый раз и каждый день – как в последний. И так же – любил.
Илья ушел 26 октября 2022 за месяц до своего Дня Рождения. Ушел мужественно, в борьбе с последствиями многолетнего недуга – онкологии… До последнего надеясь на Чудо. Но …«Нет, весь я не умру», – предрекал и надеялся любимый Ильей Пушкин. О том же – пронзительный стих Ильи:

Господи, воля твоя: буду страдальцем.
Но умоляю: не дай умереть мне в тоске,
Господи, напиши мое имя – хоть пальцем
На прибрежном песке!
Хоть на песке напиши – и ветер его не развеет,
Жгучий воздух летящий недоуменно замрет.
И волна остановится, имя стереть не посмеет.
И птица, летящая в небе – имя прочтет.
Мысли мои – лишь песчинки в песочных часах?
Как мне обидна жизни моей быстротечность!
И неужели в итоге – бессмысленный прах?
Лаской Господнею дышит разверстая вечность.
Что меня переживет? Лишь костей моих кальций?
Или небесный клочок просиявшей души?
Господи, напиши мое имя – хоть пальцем…
На песке напиши.

Верю, что закончился только земной путь Поэта. Но душа его – бессмертная Душа, летит дальше. А Дух его – увековеченный поэтом в Слове – живет в нас, пока звучит в нас стихами. И пока мы – откликаемся.

Его ученица, художник и поэт Инесса Розенфельд (Потсдам), в рецензии на его Избранное очень точно сравнила Илью с Шагалом: «”Я жизнь прожил в предощущеньи чуда” – говорил о себе Марк Шагал. “И нет ответа на немой вопрос. / И словно жаль несбывшегося чуда…” – так завершает Илья Рейдерман свое стихотворение “Снежинки, что невидимы почти… ” – о тающем на лету мартовском снеге. Южный снег обречен. Но стихи, может быть, остаются.»

Памяти Ильи помещаю стихи, «подслушанные» в первые 40 дней, когда Душа Поэта, Душа моего Любимого – была рядом.

Анастасия ЗИНЕВИЧ

* * *
Сердце прыгает от радости,
Мягкий мячик мой – прими!
Ты спасла меня от старости.
Я – живой, печаль уйми.
Ты пришла, чтобы расслышать
Голос мой из-под земли.
Твой любимый снова дышит.
Мягкий мячик мой – прими.

* * *
Мне отчего-то весело и трудно,
Касаюсь твоих строчек, будто ран.
Мой маленький, какое это чудо –
Взбираться в небо по твоим слогам.
Ты так туда стремился… сделай это!
А я – чуть позже, правда!, догоню.
Не бойся! Там мы станем чистым светом,
Пронзающим космическую тьму.

Завершить свой некролог мне хотелось бы мемуаром подруги Ильи Лины Львовны Кертман – филолога, литературоведа, исследователя творчества М. Цветаевой, окончившей филологический факультет Пермского государственного университета в 1966 г., где училась вместе с Ильей.

 

Лина КЕРТМАН (Хайфа, Израиль)

Он, видите ли, был довольно странным
И непохожим на других. Да, все,
Все люди друг на друга непохожи.
Но он был непохож на всех других…

Иосиф Бродский

Я долго мучилась, не зная, как начать этот «предварительный мемуар» и суметь сказать в нем то главное, чем с юности запечатлелся в моей памяти будущий большой поэт Илья Рейдерман, – и тогда меня буквально спасли вот эти взятые в эпиграф строки Иосифа Бродского – давно знакомые, но именно сейчас как-то очень вовремя «попавшие на глаза». (Кстати, Илья написал очень сильные стихи «Памяти Иосифа Бродского»).

В чем и как он «был непохож на всех других» в главном деле Жизни, которое всегда чувствовал, говоря высоким слогом, своим «священным долгом», расскажут его стихи, а еще – тот настоящий «Читатель», в мечтах о котором поэт «бросает бутылку» в море, чтобы ее нашел тот, кто все поймет и почувствует, и на всё – самое разное, в разные годы написанное – откликнется на той самой волне, на которой писал поэт. Такой читатель может найтись – да и уже нашелся! – и как «друг в поколенье», и – «как читатель в потомстве».
Илья очень любил эти стихи Баратынского о «читателе в потомстве», часто вспоминал их в долгие годы, когда оставался мало известен и не встречал – во всяком случае, далеко не в полной мере – заслуженное признанье, и образ этой «брошенной в море» бутылки всю жизнь сопровождал его, обнадеживая и утешая в печалях.  Но даже сейчас, когда в разных издательствах вышло много его сборников, а в 2017 году большой итоговый “Из Глубины. Избранные стихотворения” (СПб, Алетейя),  – эта символическая бутылка еще не пришла в руки многих читателей, которые захотят и смогут по-настоящему погрузиться в нелегкий, но «вознаграждающий за усилия» мир поэта, почувствуют себя «на одной волне» с ним – и тогда профессионалы, которые, конечно же, найдутся среди новых читателей, смогут написать на достойном этой поэзии уровне.  (В последние годы лирика Ильи Рейдермана стала глубоко философской, его называют «поэтом – философом»). Надеюсь (уверена!), что всё это будет.

А пока хочу рассказать, как Илья был «непохож на всех других» просто «в Жизни, как она есть» – в нашей далекой молодости… В легендарных 60-х годах мы учились на одном факультете Пермского университета (конечно же, на филологическом!)  – правда, на разных курсах: я была еще робкой первокурсницей, а он – старшим, уже известным на факультете поэтом, автором многих статей в популярной, известной на весь университет большой стенгазете «Горьковец», шумно общительным и душевно открытым самым разным людям.  Илья «перескочил» через несколько курсов…
Со спонтанной и неожиданной первой встречи в коридорах Премского университета как-то естественно и сразу началась наша дружба, в которой было много прогулок, увлекательных разговоров, споров, стихов, которыми мы буквально «зачитывали» друг друга. Илья очень хорошо читал многие стихи – не только свои, которые, кстати, он чаще читал в компаниях, где поэты читали «по кругу», а допускавшиеся в их круг «не поэты» восхищенно (и часто – потрясенно…) слушали. В тех чтениях звучало немало трагических нот. С тех пор на всю жизнь запомнила строфу:

Я знаю – женщины умеют ранить.
Кого винить?  Виновны поезда.
Поэт неточен. Или слишком рано,
Но чаще – безнадёжно опоздал.

И безнадежно печальные глаза Ильи… Его глаза были необыкновенно выразительны, и самые разные, часто быстро сменяющие одна другую эмоции как-то на редкость непосредственно отражались в них: закончив читать самое грустное стихотворение, он как будто быстро «выныривал» из этого состояния – и улыбался чуть смущенной, неожиданно «детской» улыбкой.
Однажды он напел грустно ироническое:

Я умру, и не надо мне маршей,
Пусть почиет на мне тишина,
Не заплачет ни Надя, ни Маша…

Дальше не помню, но помню «утешительный юмор» мгновенных откликов «Нади и Маши»: «Заплачем, Илья! Не волнуйся – заплачем!» – Веселились…

А мне он чаще открывал других – своих любимых поэтов… Как жаль теперь, что не вела дневник – не всё сохранилось в памяти. Но очень помню, как выразительно, многое явно «пропуская через себя», он читал наизусть ВСЕ монологи Сирано де Бержерака (из Ростана). Какое многообразие интонаций звучало в сцене поединка –  в много раз повторяющейся (каждый раз – очень по-разному) строке: «Я попаду в конце посылки!..» – Тут был и гордый вызов, и лукавство, и страдание, и торжество… Он так вживался в состояние дуэлянта, что, вовсе не будучи в обычной жизни таким уж сильным и храбрым, по ходу монолога становился как будто даже физически сильнее. Однажды они исполнили всего «Сирано» дуэтом с нашей близкой подругой Надей Гашевой (тогда еще Пермяковой) – это было незабываемое впечатление. Как жаль, что тогда у нас не было никаких записывающих устройств! – Да и в голову это не приходило…
Ещё Илья открыл мне Бориса Слуцкого. Очень помню, как сильно и самозабвенно он читал «Лошади в океане», как сжалось сердце в страшном предчувствии уже на первых строках: «Лошади умеют плавать. Но – не хорошо. Недалеко».   То, что врезалось с тех пор в душу и память – помнится так, как будто это было вчера…
Читал Илья мне и Мандельштама, не так давно открытого им. Правда, до тех строк я тогда не доросла, в чём честно признавалась. Но хорошо помню, как мы – не одна я, а все, кто знал Илью, – впервые открывая цветаевские строки: «Ты запрокидываешь голову, / Затем, что ты гордец и враль» – как-то спонтанно, не сговариваясь – «мысленно видели» в этом спутнике человека, похожего на Илью Рейдермана. (Кстати, не уверена, что мы знали тогда, что это посвящено Мандельштаму). Узнав об этом, Илья весело и очень польщенно захохотал.

Мы знали о личных переживаниях друг друга (доверяли и делились), и однажды, зная об очень тяжелом моем настроении, он уверял меня, что при самых тяжелых переживаниях человек может быть счастливым просто «внутри себя», независимо ни от чего внешнего: «Ты владеешь такой ценностью, при которой просто не имеешь права быть несчастной. У тебя есть такое богатство…». – «Да о чем ты?! ЧТО у меня есть?» – Короткий ответ последовал после продолжительной паузы: «Юность!» – «И что в ней хорошего, когда всё так?..» – «Ты не понимаешь… Всё очень просто: надо посмотреть на небо, на деревья, на цветы… Просто посмотреть». – И как-то плавно перешел к своему внутреннему состоянию – как ему бывает хорошо, несмотря ни на что, особенно когда приходят стихи, какая СВОЯ музыка в нем звучит – иногда целыми днями, и как он бывает взволнован, когда она вдруг уходит: «Что это я третий день без музыки хожу?» Но она всегда возвращается…
Неловко признаваться, но тогда многое такое – особенно слишком «пафосное» начало монологов, но даже и про музыку тоже – звучало для моих ушей «абстрактным».  … И только долгие годы спустя –- после того, как мы надолго «потерялись» (Илья уехал с холодного Урала «по следам Пушкина» – в Кишинев, потом в Одессу) –  и вдруг неожиданно «нашлись», и я узнала много его написанных за эти годы стихов… И только тогда поняла, как ошибалась – никакого позерства в те далекие годы не было: всё, что он говорил, было очень искренне и абсолютно естественно для него – именно для него, «не похожего на всех других»! Что чувствовал, то и говорил. «Каждый пишет, как он дышит…». И он подтвердил верность тем словам всей своей жизнью, отданной высокой Поэзии.

Я еще успела сказать ему об этом понимании (не такими высокими словами, конечно) – в письмах, где много откликалась на его стихи.  Мы с Асей решили опубликовать эти отрывки из наших с Ильёй писем, чтобы помочь его стихам прийти к новым, еще не знающим их читателям.

А закончить это затянувшееся вступление мне хочется давними стихами молодого Ильи Рейдермана:

Бревно на двух столбах зовется «Бум»,
И две руки мои для равновесья.
И я иду, скольжу, шатаюсь наобум,
Последствия падения не взвеся.
Мне только бы дойти, дойти до края,
А что там – высота иль глубина?
Как дети, я судьбой своей играю,
А что случится – не моя вина.
Лишь в том вина, что я ступил на этот
Скрипучий, уводящий в детство брус,
Но эта песенка еще не спета.
Вы не грустите – я еще вернусь.

   Илья пел это с немного таинственной лукавой улыбкой… Но как много «новых» смыслов слышится в этом сейчас, когда высветилась вся высота и глубина его поэзии.

____________________________________________________________________________________

Илья РЕЙДЕРМАН (Одесса, Украина – Иерусалим, Израиль)

Простой вопрос задай: когда?
Ответить на него попробуй.
И вдруг поймёшь — стряслась беда.
Безвременье — чем дышит? Злобой.
Не слышат слов, не чтут имён.
Ослепло всё вокруг? Оглохло?
За веком век река времён
текла. И где она? Усохла?
Среди вселенской пустоты,
где существуешь по ошибке —
живых минут, живой воды,
живой бы чьей-нибудь улыбки!
Когда живёшь в конце времён
и тратишь время без разбора,
неважно, глуп ли ты, умён, —
нет времени для разговора.
Для слова, что звучит всерьёз,
пока мы, не испив из Леты,
ещё хотим задать вопрос,
ещё наивно ждём ответа.
15.08.15

Преображение
Асе Зиневич

Как больно образ входит в плоть,
её преображая!
Но смерть нам должно побороть,
бессмертие рожая.
Плоть станет вновь землёй, травой,
ей не уйти из круга.
Сиянье формы световой,
нагая правда духа.
В ней нет ни атома уже,
над ней не властно время.
…И чувствуешь в своей душе
неведомое бремя.
20.08.15

* * *
Человек умирает. Из груди вылетает птица.
Эта птица жила в нём – но он об этом не ведал,
не понимал, отчего ему небо снится,
и порой он парит над землёй вопреки всем бедам.
Ибо все мы, на самом деле, живём на стыке
двух пространств, двух стихий, – земной и небесной.
Оттого и тревожат порою нас птичьи крики –
и куда-то зовут из налаженной жизни тесной.
Как на волю просится птица! Дадим ей волю?
Ведь для этого нужно в отваге безумной – открыться.
А откроешься – может быть больно. Боимся боли,
когда из клетки грудной вылетает птица,
когда любовь – больше нас, больше наших объятий,
чтобы быть достойным её – нам не хватает величья.
И мы опускаем руки, говорим: «Как всё это некстати.
Человеку – да человечье! А птице – птичье!»
И зашиваем рану. И запираем клетку.
И замки повесим побольше и понадёжней.
…Видишь, какая-то птица – села на ветку?
И о чём-то кричит. И сердце болит безбожно.
3.03.14.

 

2 Responses to “Анастасия ЗИНЕВИЧ (РЕЙДЕРМАН). Дух, воплотившийся в Слово. К 85-летию и памяти Ильи Рейдермана (25.11.1937 – 26.10.2022)”

1. Неизвестный читатель says:

   February 13, 2023 at 8:16 pm

   ИЛЬЕ РЕЙДЕРМАНУ

   Прекрасно пишешь и завораживаешь
   души, цветы, зверей, устья рек.
   Без силков тайных улавливаешь.
   Бесконечно чистый во всём человек.
   Всё твоё – над нами
   в отменной свежести,
   (помимо радуг, облаков, туч)
   настоями мяты,
   рододендрона, жимолости,
   и слог твоей нежности так могуч.
   Настроенному твоим камертоном
   фальшивить нельзя никак,
   никогда, ни тоном, ни полутоном,
   ибо получен от тебя знак.
   Исподволь использовал
   твои мотивы-мелодии,
   различимые только теми,
   кто знает тебя, любя
   долевую пургу твоей просодии,
   которую любишь и которая любит тебя.
   Слушать и слышать твои откровения
   в преломлении через душу твою –
   неизъяснимое наслаждение,
   которое пью и никогда не допью.

   Reply
   • Ася Рейдерман says:

     June 6, 2023 at 12:44 pm

     Спасибо, дорогой читатель!

     Reply