RSS RSS

Елена ЛИТИНСКАЯ. Любовь и химия. Повесть

Нине было тридцать пять лет. Судьба одарила её всем, о чём может мечтать ещё молодая (разумеется, по современным стандартам) женщина среднего класса из эмигрантской среды второго поколения, рождённая в Америке. Да и вообще – любая женщина, не иммигрантка. Привлекательная внешность, отличное здоровье, любящий и любимый муж с солидной   зарплатой программиста высокого класса, обожаемая десятилетняя дочь, достойная и надежная работа учителем ESL в одной из бруклинских школ престижного района Манхэттен-Бич, отличная двухэтажная квартира – кондо не так далеко от работы и ещё многие другие блага, которые она не ценила, а воспринимала как должное. Словно у неё по-другому и быть не могло. Так и плыла Нина по реке жизни, сконцентрированная исключительно на себе и своей благополучной семье, не очень-то замечая горести и беды вокруг. А когда замечала, сочувствовала, конечно, но была уверена почему-то, что такое (невезение, несчастье, неудача, болезнь, горе и т.д.) могут случиться с кем угодно, но только не с ней и не в её семье, что, как говорится, она застрахована от всего негативного, горького, страшного. Ведь она – примерная жена и мать, добрая к своим ученикам, коллегам-учителям и к людям, вообще, а, следовательно, по закону справедливости, в который Нина искренне верила, она принадлежала к группе избранных, любимых Богом (если он есть) или судьбой. Словом, как поётся в одной популярной песне, если мы заменим местоимение «us» (нас) на местоимение «me» (меня): God is watching me from the distance (Бог наблюдает за мной на расстоянии).

На школьные зимние каникулы они поехали втроём – с мужем и дочерью – отдохнуть на Арубу. Давно мечтали и наконец выбрались. Красавица Аруба, жемчужина Карибского моря, всем хороша, правда, климат (по сравнению с другими островами этого региона) жарковат даже для Нининого отличного здоровья и любви поваляться на пляже и позагорать. Первые дни Нина наслаждалась купанием и плаванием (а плавала она, как рыбка или заправская пловчиха, не страшась ни волн, ни глубины).

– Ты – моя золотая рыбка! – любовно называл свою золотоволосую жену муж Миша. – Только, наоборот, это я готов исполнять все твои желания.

«Пока готов, а вот что будет потом, когда твоя “золотая рыбка” постареет и поседеет, мы не знаем…», – подумала Нина.

Нина любовалась пальмами и пляжем из коралловых песчинок, переливающимися на солнце бирюзовыми водами океана, нежно розовыми длинноногими фламинго, важно разгуливающими по платному островку Ренессанс и благосклонно принимающими угощение из рук восхищённых туристов.

– Если на Земле и есть рай, то это – Аруба, – как-то с восторгом сказала Нина мужу.

– Ну, что ж, дорогая, значит, мы с тобой – в раю. Слава богу, здесь пока ещё наши тела, а не только души, – добавил с ухмылкой муж.

Но блаженствовала Нина, увы, не долго. В самый разгар отдыха она стала замечать, что быстро устаёт, начинает кружиться голова, пропал аппетит и побаливает низ живота. По утрам она всё ещё ходила на пляж, так как обожала плавать в теплых водах океана, но после ланча никуда уже не выползала. Днём сидела в своём номере с плотно задернутыми шторами, а вечером – на балконе в шезлонге. Но чаще всего Нина просто лежала в кровати, тупо уставившись в потолок или в стену, и мучительно думала: «Предчувствую, что надвигается что-то ужасное. Что со мной? Такого раньше не бывало. Похоже, этот рай поспешно ускользает от меня за горизонт и, возможно, жизнь обернётся уж не адом ли… За что? Почему? Что я такого грешного совершила? Все меня любят, правда, некоторые, наверное, завидуют. О таких, как я говорили, что она, мол, родилась с серебряной ложкой во рту или под счастливой звездой. Разве я заслужила такой несправедливый и даже жестокий поворот судьбы?!»

– Что с тобой? – обеспокоенно спрашивал муж. – Ты какая-то вялая, грустная, отрешённая, совсем не та, что прежде. Молчишь, почти никуда не выходишь. Всё больше лежишь. Плохое настроение? Заболела? Уж не беременна ли? Я совсем не против завести малыша – братика нашей Аннушке. Может, обратимся к местному гинекологу или просто эскулапу?

– Нет, нет! Я не беременна! Это абсолютно исключено. И не нужно никаких врачей. Я, видимо, просто перегрелась на солнце или подхватила какой-то местный вирус. Вот отлежусь немного, и всё пройдёт, – с деланным оптимизмом уверяла мужа Нина.

– Ты уверена?

– Да, да! Не волнуйся, милый. Зачем ходить к местным врачишкам и платить бешеные деньги, когда мы уже через пару дней возвращаемся домой. И если надо будет лечиться, то у меня же от школы прекрасная медицинская страховка. К тому же, мне сегодня намного лучше, чем вчера, да, да, честное слово, намного лучше, – приврала Нина для Мишиного (да и своего) успокоения. – Может, и без лечения так, само пройдёт?

– Не знаю. Хотелось бы, но не думаю. Мы с тобой вместе 12 лет, и я тебя такой болезненной, беспомощной, с отрешённым взглядом никогда не видел. Я в растерянности, – сказал муж, помрачнел и в недоумении развёл руками.

Прошло ещё несколько дней, но лучше Нине, увы, не становилось. Напротив, прибавились ещё другие неприятные симптомы: покалывание в сердце, боль под левой лопаткой, сердечная аритмия и тахикардия. Нина с ужасом некогда «безнадёжно здоровой» (как с завистью говорила о ней одна подруга) женщины, которая и простудой-то редко болела и никогда не делала прививки от гриппа, стала осознавать, что, видимо, серьёзно больна. Наступил и для неё черёд страданий.

Нина принимала валокордин и тайленол, но лучше ей не становилось. Она уже не ходила на пляж, пропускала завтрак, так как кусок буквально в горло не лез. А за обедом Нина едва перехватывала пару кусочков курицы или рыбы с отварными овощами, запивала всё некрепким чаем или просто минеральной водой и, не дождавшись окончания обеда, покидала мужа и дочь (мол, и без меня закончите есть, а я лучше пойду прилягу) и плелась к себе в номер, держась за стену.

Муж с дочерью, обеспокоенные её состоянием, пытались из солидарности отказаться от пляжа и остаться в номере, но Нина намеренно гнала их на пляж, понимая, что они ей не только ничем не в состоянии помочь, но даже, наоборот, будут её нервировать своей обеспокоенностью и жалостью в глазах, что только ухудшит её состояние.

– Идите, идите на пляж, купайтесь, немного позагорайте, только не перегрейтесь на солнце. И поезжайте на экскурсию, наслаждайтесь Арубой! Похоже, в этот земной рай мы больше никогда  не попадём. По крайней мере, я не попаду вместе с вами. И прежде всего я не хочу портить ваш отпуск! – говорила Нина и прикрывала глаза, притворяясь, что засыпает.

В конце концов наступил день отлёта. Нина пыталась привести себя в презентабельный для туриста вид, как умела, придать бледному лицу более здоровый оттенок, навести какой-то марафет при помощи пудры и румян, подкрасить губы, глаза, уложить волосы, надеть что-то красивое, яркое, отвлекающее внимание от неестественного для Нины намалёванного облика, под которым притаилась болезнь. Ничего не помогало. В зеркале на Нину смотрела раскрашенная клоунская маска: исхудавшая, постаревшая лет на десять женщина, с желто-пергаментным цветом лица, упрямо проступавшим сквозь макияж, с синяками и морщинками под глазами и неестественно накрашенными в кроваво-красный цвет губами. Нина спрашивала себя: «Кто это нелепое, одиозное, вульгарное, вызывающее недоумение и жалость создание? Неужели я?» Хотелось плакать, но она сдерживалась, как могла, чтобы не огорчать и без того расстроенных мужа и дочку.

Они вернулись в Бруклин. На работу Нина не вышла, хотя у неё ещё оставались какие-то силы. Нина позвонила в школу и сказала, чтобы искали ей замену, так как она берёт больничный. На сколько? Возможно, надолго. Нина не хотела пугать своим видом коллег-учителей и учеников и вызывать досужие  сплетни и бестактные вопросы. Некоторые обеспокоенные коллеги всё же звонили Нине домой выразить сочувствие и узнать, что случилось. Ведь она прежде никогда не болела. К телефону Нина не подходила. На все звонки отвечал муж, наводя тень на плетень, и благодарил коллег за сочувствие. Впрочем, он и сам в то время ничего толком не знал и не понимал в Нининой болезни.

Нина записалась на приём к своему терапевту, у которого проходила ежегодные медосмотры. Визиты к врачу в прежние времена всегда заканчивались восторженно одобрительной репликой со стороны доктора: «Вы, Нина, абсолютно здоровы! Даже холестерин и без таблеток у вас в норме. Не знаю, как это у вас получается, но, видимо, вы ведете правильный образ жизни. А может, это просто хорошая наследственность. Я восхищаюсь Вашим здоровым видом. Моя помощь Вам сейчас абсолютно не нужна. Приходите через год. Словом, так держать!»

На сей раз врач при виде Нины не смогла скрыть удивления и даже некой   печали и жалости к пациентке… И пошли тесты за тестами, бесконечные анализы, направления к докторам-специалистам. После месяца изматывающих визитов к гастроэнтерологу, урологу, невропатологу и гинекологу, всевозможных рентгенов и УЗИ Нине поставили малоутешительный диагноз:  рак обоих придатков – под вопросом. Подтвердить этот диагноз можно было двумя способами: сделать биопсию, что опасно, так как, если это рак, то больные клетки могут растечься и проникнуть за пределы придатков. Или прооперировать и всё подозрительно канцерогенное просто удалить. Второй вариант врач считал более правильным, хоть и более жёстким для ещё молодой женщины, способной зачать и родить.

Нина так устала от хождений по врачам, что у неё не было сил даже поплакать в подушку. Муж отреагировал на её возможный диагноз-приговор гробовым молчанием. Обнял жену, погладил по голове, поцеловал в волосы.

– Ну, что же ты молчишь, Мишенька? Скажи что-нибудь. Утешь меня!

– Господи, ну что тут скажешь? Надо делать операцию, и как можно скорее, пока эта гадость не расползлась дальше по телу метастазами.

– Они меня разрежут и выпотрошат, как селёдку к обеду, и я уже буду среднего рода, ни женщина, ни мужчина. Ха-ха-ха! Твоей золотой рыбке вскроют брюхо, – Нина засмеялась нервно-деланным смехом. – Ну, и как же ты будешь любить это некое бесполое существо, твою, так называемую, жену?

– Господи, Ниночка, что ты такое говоришь? Какое ещё такое бесполое существо? Они тебя вылечат, и ты забудешь про операцию и снова будешь прежней, моей любимой женщиной. Неужели ты думаешь, что, если они удалят у тебя какие-то внутренние органы, я тебя буду меньше любить? Кроме того, тебе могут назначить омолаживающие гормоны, ну, там разные… Я в этом ничего не понимаю.

– Удалят не какие-то другие, а важные женские органы. И да, ты прав. Посадят на гормоны. И стану я своего рода искусственной женщиной. Ты будешь продолжать меня так же любить? Ой ли?! Посмотрим… Я-то, может, и забуду со временем привыкну, но ты… нет, ты не забудешь. И ещё одно важное… Ты всегда хотел второго ребёнка, сына. А я, если выживу, уже буду искалеченным пустоцветом и не смогу ни забеременеть, ни родить.

– Какой пустоцвет? О чём ты говоришь? Чушь какая-то! Я люблю тебя, тебя, мою дорогую женщину, а не родильную машину. И… мы, если захотим, всегда сможем усыновить ребёнка, мальчика. А пока я ничего не хочу ни знать, ни слышать о будущих детях! Надо действовать решительно! Будем делать операцию и чем быстрей, тем лучше. Как говорится: делай, что должно, и будь, что будет!

Нина посмотрела на мужа благодарным взглядом и подумала: «Мне несказанно повезло. Миша не только мой любимый мужчина, но также всё понимающий, благородный человек. Недаром я вышла за него замуж, а ведь были и другие претенденты…».

 

* * *

По рекомендации терапевта Нина и Миша обратились к одному из лучших хирургов-онкологов-гинекологов в городе, доктору Александру Павлову. (Аlexander Pavloff). Доктор тоже был из эмигрантской семьи, и, также, как и Нина, родился, вырос и получил образование и опыт работы в Америке. Ему было на вид лет сорок, сорок пять, но он уже заведовал отделением лапароскопической хирургии в одном из лучших госпиталей города.

Операция продолжалась три часа. Когда Нина отошла от наркоза и открыла глаза, она увидела у своей кровати доктора Павлова. Он подошёл к ней, видимо, хотел улыбнуться, чтобы подбодрить пациентку. Но улыбка  получилась какая-то вымученная, неестественная. В общем-то, не к месту она была и не ко времени, эта улыбка!

– Да, к сожалению, предварительный тест показал, что это был рак, как я и предполагал. Но мы, слава Богу, всё убрали вовремя. Думаю, что болезнь была на стадии первой или второй. Посылаем на подробную гистологию. Я оставляю Вас на ночь в госпитале, а утром, если не будет осложнений, выпишу домой на восстановление. Мы здесь в госпитале пациентов даже после такой сложной операции долго, увы, не держим. Только, если, не дай Бог, возникнут какие-либо осложнения. Такие суровые правила нам диктует страховка. Когда получу подробный результат анализа, я Вам позвоню. Да… не исключаю, что всё же, несмотря на раннюю стадию рака, придётся делать химиотерапию, чтобы убить единичные клетки, которые мы, возможно, не смогли увидеть в брюшине и избежать их размножения и возврата заболевания», – добавил доктор. – «Химия – дело тяжёлое. Я заранее предупреждаю, чтобы это не было для Вас шоком. В коридоре ваш муж… дожидается, переживает. Хочет Вас видеть. А Вы, Вы хотите его сейчас увидеть? Вы готовы?» – спросил доктор.

– Нет, я пока никого не хочу видеть! Ни мужа, ни дочь. Никого! Мне надо побыть одной и… подумать о моей дальнейшей судьбе, – чётко сказала Нина, внимательно посмотрела на доктора и отметила про себя, какой у него усталый вид и грустные ярко-синие глаза. Не голубые, а именно синие. Такой редкий цвет глаз увидишь, пожалуй, на известной картине Матисса «Синие глаза» или на иллюстрациях к детским сказкам. 

– Как скажете, – произнёс доктор и добавил: – Не терзайте себя мучительными раздумьями, Нина. Пройдёт время, вы выздоровеете, и жизнь наладится… Не совсем прежняя, конечно, но жизнь! Ведь Вы ещё так молоды! И ставить на себе крест непозволительно рано.

– Хорошо. Постараюсь не терзать себя, – ответила Нина, а сама с горечью подумала: «Легко сказать, да трудно сделать! Что бы ты, успешный, синеглазый, «довольный собой, своим обедом и женой», Джек-Потрошитель женских органов, понимал в моей будущей жизни?! Покромсал одну женщину, перешёл к другой. И так каждый день. Синеглазый мясник!».

Потом, не попрощавшись с хирургом, Нина демонстративно отвернулась от доктора и заплакала от жалости к себе. Свет в палате был приглушен, и на стене отразилась застывшая Нинина тень. «Скоро только тень от меня и останется», – подумала Нина, – «и я стану жительницей подземного царства Аида. Недаром я в детстве так увлекалась древне-греческой мифологией. Доувлекалась…»

В госпитале Нина провела жуткую, бессонную ночь. Отходил наркоз, боль усиливалась. Нине дали сильное обезболивающее и успокоительное, чтобы она могла уснуть. Но не тут-то было! Какой там сон?! Нинина соседка по палате, пожилая женщина, оказалась, что называется, не в себе. Она то бормотала что-то по-испански, то напевала какие-то мелодии, то смеялась, то просто выла. Да так жалобно, по-собачьи.

Нина какое-то время терпела это завывание, затыкая уши ватой, но вскоре её терпение лопнуло, и она громко и грубо высказалась, (выпустила пар), правда по-русски, осознавая, разумеется, что та по-русски не понимает:

– Да заткнись ты уже, старая грымза! И без твоих завываний тошно. Спи давай и дай вздремнуть мне! О Господи! Вот уж не повезло с соседкой по палате, так не повезло!

Но то ли грубый тон Нининых слов подействовал на старуху, то ли она устала петь и подвывать, но очень скоро умолкла и захрапела, да так громко, с присвистом, переливами и бульканьем, как храпят отработавшие смену мужики, что уж лучше бы продолжала выть. Тут уже Нина ничего не могла поделать. Храп – дело естественное. Хотелось всё же придушить бабку полотенцем. Но Нина устала сопротивляться неблагоприятным обстоятельствам и всяческим препонам к покою и от бессилия неожиданно сама задремала. Сквозь дрёму Нина увидела прекрасную Арубу, пальмы шелестящие листьями от лёгкого жаркого ветерка, безоблачное небо прозрачной голубизны и коралловый песок, по которому безмятежно-величаво разгуливали розовые фламинго и среди них почему-то затесался синеглазый доктор Александр Павлов. Он был в плавках, и тело у него было мускулистым и крепким, видимо, накаченным в спортзале. Павлов бегал за птицами, пытался поймать одну из них и приговаривал: «Вот сейчас поймаю и выпотрошу к обеду!»

«Это же надо! Ну и чушь мне снится!» – подумала удивлённо Нина.  

 

* * *

На утро пришла медсестра, измерила температуру и спросила Нину, как она себя чувствует, на что Нина ответила:

– Боли пока не чувствую. Будете сегодня выписывать?

– Да, дадим Вам сейчас и с собой, на всякий случай, сильное болеутоляющее, выписку из истории болезни и дальнейшие предписания. Позавтракаете и можете звонить мужу, чтобы он за Вами приехал. Завтракать хотите? Вам надо набираться сил и мужества, Нина! Предстоит долгий путь к выздоровлению.

– Я знаю. Спасибо, но что-то мне завтракать не хочется. Разве что выпить чаю… с каким-нибудь лёгким коржиком?

– Хорошо! Сейчас Вам принесут чаю с булочкой. Коржиков у нас, кажется, нет, да и нельзя Вам ничего жёсткого после операции.

– Ладно, давайте булочку. В общем, я так поняла, что могу одеваться. А доктор Pavloff  разве не придёт на утренний обход? – спросила Нина. Ей почему-то захотелось его снова увидеть и заглянуть в эти невероятной синевы глаза. Она про себя уже называла этого доктора «синеглазым эскулапом», а не «потрошителем женских органов».

– Обычно он перед выпиской приходит посмотреть на своих пациентов и проверить, всё ли в порядке, но сейчас у него внеочередная операция. Так что не знаю, думаю, что он не сможет сегодня Вас увидеть. Если у Вас не будет никаких послеоперационных осложнений, Вы придете к нему на проверку через четыре недели. Если будут проблемы, какие-либо осложнения, звоните, приезжайте, – сказала медсестра и пошла за бумагами для выписки.

Нина приняла таблетку тайленола с кодеином и начала одеваться. Соседка по палате пробудилась, неожиданно дружелюбно помахала Нине иссохшими коричневыми артритными пальцами и сказала Hello! и Good buy! Видимо, она ничего не помнила о вчерашнем инциденте.

«Деменция – прекрасное лекарство от прошлых неприятностей и дурных мыслей. Каждый день начинать с чистого листа. Счастливый, безмятежный возврат в детство», – подумала то ли с грустью, то ли с завистью Нина.

Нина позвонила мужу на мобильный. Оказывается, он уже час, как приехал и дожидался разрешения войти к жене в палату. Доктор так и не появился, хотя Нина ждала его. Зато мужу разрешили забрать Нину домой.

 

* * *

 

Дома Нина сразу разделась, умылась и легла в постель. Не в общую с мужем постель, а в кровать в гостевой комнате. Комната была заранее приготовлена для Нины и идеально убрана (ни пылинки, ни соринки). Свежевыстиранное, выглаженное белье, полуприкрытые шторы, стакан с водой на тумбочке, зеркальце, расчёска…

«Как Миша добр и предусмотрителен! Когда это он успел всё продумать и подготовить? Да, мой муж – золотой человек! Только вот жена его подвела: оказалась безнадёжно больной. Безнадёжно ли? Может, ещё всё не так уж плохо? Может, я ещё восстану из пепла?» – промелькнуло в Нининой, одурманенной кодеином голове, и она снова погрузилась в сон. Проспала она 10 часов подряд и проснулась от дикой боли в животе.

– Миша, Мишенька! Принеси мне моё лекарство, пожалуйста! Сил нет терпеть боль, прокричала, вернее, прохрипела Нина.

Миша немедленно появился, так как дверь в спальню была, на всякий случай, открыта настежь, и принёс Нине болеутоляющее.

В три часа пришла из школы дочка Аннушка, заскочила в комнату к маме, обняла её и заплакала:

– Мамочка, что с тобой? Тебе плохо? Ты заболела? Ведь ты выздоровеешь, ты не умрёшь! Я так люблю тебя, мамулечка! Не умирай, пожалуйста!

– И я так люблю тебя, моя родная! Не плачь! Я обязательно поправлюсь. Умирать мне нельзя, хотя бы ради вас с папой.

– Обещаешь?

– Обещаю, моя родная!

Аннушка уткнулась зарёванным личиком в Нинины колени и продолжала всхлипывать.

 

* * *

Процесс восстановления после операции был длительным и тяжёлым. Врачи рекомендовали не привыкать к кодеину, постепенно перейти на сильной дозы тайленол и вставать с постели, не залёживаться, чтобы не было спаек и чтобы тренировать мышцы ног. Ходить сначала по дому, а потом через несколько недель начать выбираться на улицу, если позволит погода.

А боль то затихала, то возвращалась с новой силой. Нине хотелось выть, она буквально лезла на стенку, но послушно сошла с кодеина и перешла на чистый тайленол. Муж был рядом, в соседней комнате. Ему дали разрешение работать из дому. Он покупал продукты и готовил еду сам, кормил Нину, как маленькую девочку, приговаривая: «Ниночка, тебе надо есть, хоть немного, через «не хочу». Иначе силы не восстановятся, и ты не сможешь перенести «химию». От слова «химия» Нину начинало трясти.

– Пожалуйста, не напоминай мне о химии! Я хочу хоть на время забыть об этом предстоящем кошмаре!

– Почему кошмаре? Многие проходят химию. Да, нелегко! Зато потом выздоравливают. Наступает длительная ремиссия. А некоторые вообще забывают о том, что когда-то болели этой… болезнью. – Миша не любил произносить слово «рак».

– Ладно, не буду тебе об этом напоминать! Договорились.

Нина послушно начала вставать с постели и ходить по комнате, а потом и по всей квартире. Постепенно боль затихала, а потом и вовсе почти ушла, только иногда напоминая об операции.

Через месяц Миша повёз Нину на визит к доктору Павлову. Доктор  вместе со своей ассистенткой осмотрели Нинины маленькие после лапароскопии  швы, и оба врача пришли к выводу, что всё заживает быстро и как полагается по протоколу, без осложнений. Потом разговор зашёл о предстоящей химии.

– Я назначаю Вам 6 сеансов химиотерапии. Это не много, но и не мало. Посмотрим, как Вы всё это будете переносить. Придете ко мне после третьего сеанса. Моя помощница даст Вам бумаги с предписаниями и диетой. У Вас есть ко мне какие-то вопросы? – сказал доктор и сверкнул синевой своих глаз.

– Пока вопросов нет. Но ведь я всегда смогу Вам позвонить? – с надеждой спросила Нина.

– Да, конечно! Звоните! Если не я, то моя ассистентка ответит на все Ваши вопросы. Не беспокойтесь. Всё будет хорошо! Повторяю, вы ведь ещё так молоды, и стадия болезни, слава Богу, только вторая. Мы вовремя всё убрали. Организм сильный. Вы непременно справитесь, – сказал доктор и ободряюще улыбнулся. Улыбка у него была такая же красивая, сияющая, как и глаза.

                «Какой он красивый, деликатный, душевный и никакой он не Джек-Потрошитель!» – подумала Нина, почувствовав явную симпатию к доктору.

                – Какой замечательный у меня доктор! Правда, Миша? – сказала она мужу на пике восторженных эмоций.

                – Обычный хороший хирург. Ничего особенного не нахожу. Терпеть не могу, когда русские фамилии уродуют на немецкий лад, чтобы звучало более по-немецки что ли. Ну уж никак не по-английски. Подумаешь, Павлофф! Тоже мне немецкий аристократ русского происхождения! Обычный Павлов. Так и буду его называть. Интересно, это он сам свою фамилию переделал или его родители-эмигранты. А ты, ты так на него смотрела, так пялилась, прямо глаз не могла отвести! Уж не влюбилась ли ты в своего доктора? А? Понимаю. Это бывает… Своего рода Пигмалион и Галатея.

– Ты с ума сошёл, Мишка! Какой Пигмалион, какая Галатея! В моём состоянии только влюбляться и заводить романы. Кроме того, ты же знаешь, как я тебя люблю и никто другой мне не нужен. Да и кому я теперь нужна… с пустым нутром после этой чёртовой операции!? А ты что, ревнуешь меня к доктору? Даже не смешно!

– Да, ревную. Кто любит, тот ревнует, – так, кажется, звучит поговорка.

– Не знаю насчёт поговорки, но ревность в данном клиническом случае абсолютная глупость.

– Так. Всё, прекратили дурацкие, пессимистические разговоры. Сколько можно повторять! Ты нужна мне в любом виде. Я тебя люблю! Вбей себе это в твою упрямую золотую головку.

– Всё. Молчу. Вбила. Обещаю больше не возникать на тему твоей, нашей любви, – сказала Нина, обняла мужа и с нежностью поцеловала в щёку.

 

* * *

Перед первой химией Нина не спала всю ночь. Снотворное и успокоительное не помогло. Запихнув в себя кусок хлеба с маслом и запив кипячёной водой, Нина оделась в широкий велюровый спортивный костюм, сказала Мише, что готова «идти на эшафот», и они поехали в госпиталь. Перед процедурой медсестра долго не могла найти подходящую вену для вливания. Исколола Нине обе кисти рук. Наконец позвали более опытную медсестру, которая без труда нашла вену и взяла анализ крови, чтобы убедиться, что с Ниниными показателями всё в порядке и пациентка может проходить лечение.  Результат анализа крови был готов через 15 минут. Анализы оказались неплохие, хотя Нина втайне надеялась, что окажется непригодной, и «экзекуцию» отменят. Затем Нину провели в процедурную.

Большая комната, была разделена на маленькие отсеки, для privacy (личного пространства). Каждый отсек – за занавеской, в каждом – удобное кресло, которое раскладывалось так, чтобы можно было полулежать и поставить ноги на специальную подставку для ног. Молодая медсестра водрузила сбоку от Нины огромную металлическую стойку на колёсиках. Стойка была оборудована несколькими крючками, на которых висели пластиковые пакеты с лекарствами. И «экзекуция» началась… Пакеты быстро опорожнялись, вливая содержимое в Нинино утомлённое после бессонной ночи тело, и сменялись новыми. Приходила медсестра, открывала занавеску и проверяла Нинино давление и пульс, снимала пустые пакетики, вешала  полные. Нина поглядывала на часы, но время двигалось вперёд, как нарочно, замедленно. Или Нине так казалось.

На пару минут занавеска оставалась приоткрытой, и Нина могла видеть женщину напротив, такую же страдалицу. Но почему-то вид у неё был, по сравнению с Ниной, отнюдь не страдальческий. Это была темнокожая женщина средних лет, видимо, уже сидевшая в этом роковом кресле не в первый раз и привыкшая к  химиотерапии. Голова её была покрыта каким-то замысловатым ярким тюрбаном.

– Бедная женщина. У неё, наверное, уже вылезли все волосы, – с состраданием подумала Нина. – Интересно, а когда облысею я? А может, произойдёт чудо, и я вовсе не потеряю свои золотые кудри, которые Миша так любит… любил? Господи, сделай чудо! – молилась Нина, хотя до сего времени не очень-то была верующей и посетила храм, может два или три раза за все свои тридцать пять лет. Так, больше из любопытства.

Женщина, сидевшая за занавеской напротив, казалась абсолютно спокойной. Она увлеченно читала какой-то роман в мягкой обложке, сменяя это занятие вязанием шарфика. Занавеска открывалась и закрывалась. Женщина визави продолжала удивлять Нину. Наступило время ланча. Она то с аппетитом ела куриную ножку с печёной картошкой, то пила сок с булочкой, то мирно дремала. Нина продолжала удивляться и даже позавидовала хладнокровию этой женщины.

– Я бы так не смогла! – подумала она. – О Боже, дай мне силы и пошли спокойствие!

Нина предположила, что ей будет не до еды и принесла из дому всего несколько овсяных печенюшек и бутылочку с водой. На большее её фантазии не хватило. Как ни странно, во время процедуры у неё появился какой-то аппетит, и она с удовольствием умяла два печеньица и выпила пару глотков воды.

Пытка вливаниями продолжалась в течение пяти часов. Нинино тело быстро наполнялось жидкостью, и она вместе с металлической стойкой на колёсиках постоянно бегала в туалет, который, благо, был рядом. Она устала, и ей страшно хотелось прислонить голову к подушке и уснуть, так же безмятежно вздремнуть, как та темнокожая женщина за занавеской напротив. Глаза закрывались, но сон упрямо не шёл к Нине. Она так и просидела все пять с половиной часов, не вздремнув ни на минуту. Где-то около трёх часов дня пытка химией закончилась.

– Ну, вот и всё на сегодня. Можете возвращаться домой. За вами кто-нибудь приехал?

– Надеюсь. Сейчас позвоню мужу, – ответила Нина.

Мужа в процедурную не пустили, чтобы, не дай Бог, не занёс инфекцию. Он стоял у лифта, нервно переминался с ноги на ногу и ждал Нину. Нина прижалась к нему, как к спасительному источнику исцеления и утешения. Она не плакала и ничего не говорила. Просто очень устала и безумно хотела домой.

Приехали домой в четыре часа. Нина что-то перекусила, разделась, бросила всю одежду в грязное белье, чтобы дома и духа химии не было, приняла лёгкий душ, легла в кровать и тут же уснула. Проспала Нина десять часов. Проснулась отдохнувшей, сказала: «Подумаешь, химия! Все всё врут. Я прекрасно себя чувствую!»

Так продолжалось до вечера, а потом накатил настоящий кошмар. Поднялась высокая температура, началась тахикардия, аритмия и покалывание в пальцах ног и рук. Всё тело ломило. К горлу подступала тошнота.

– Нет, Мишенька! Я больше на эту кошмарную процедуру не поеду. Она просто убьёт меня. Как-нибудь обойдусь. А если нет, значит умру. Ведь конец у всех один – смерть. Раньше или позже. Жаль только, что вас с Аннушкой оставлю… Но ты непременно найдёшь себе новую, здоровую жену. Во всяком случае, я бы этого хотела.

– Так! Опять глупости говоришь! Бунт и депрессия. Не хочу ничего слышать. Какая такая новая жена? Не сходи с ума! Мы выберемся из этого омута. Медсестра сказала, что надо много пить, чтобы всю лишнюю гадость вымыть из организма. Сейчас принесу тебе воды.

Миша принёс воды. Он не ожидал такой сильной реакции. Не знал, что сказать, чего ждать. В конце концов, произнёс:

– Да, ещё помнишь, твой любимый доктор Павлофф (который Павлов) предупредил, что так плохо бывает только в самом начале после первой химии, а потом тебе будут вливать меньшую дозу, реакция организма на лекарства ослабнет, и тебе станет лучше? Ниночка, дорогая моя, любимая. Если б я только мог взять часть твоей боли и перенести её на себя!

– А я слышала, что первая химия самая лёгкая, а потом становится всё тяжелее и тяжелее. Боже, только бы вытерпеть и не сломаться. И чтобы помогло, чтобы знать, за что страдать. Да, и не думай переносить часть моей боли на себя! Какой абсурд! Достаточно мне одной корчиться. Кто-то ведь должен быть здоровым в нашей семье, присматривать за Аннушкой и за домом, вести хозяйство, – резонно заметила Нина.

– Кстати, о доме и хозяйстве. Я нашёл домработницу по рекомендации. Говорят, отличная женщина, добрая, работящая. Я провёл с ней так называемое рабочее интервью. Она и уберёт, и сготовит и за тобой присмотрит. А за Аннушкой я как-нибудь сам присмотрю. Я же теперь из дому работаю. Зовут эту женщину Олеся. Она приехала из Прикарпатья, как раз ищет работу с проживанием. Поместим её в маленькой спальне. У нас, слава Богу их целых четыре. Олеся должна завтра прийти.

– Хорошо! Олеся – так Олеся. Ты – молодец! Всё предусмотрел. Когда же ты успел?

– Когда ты в госпитале лежала.

Уже в который раз Нина подумала, как ей повезло с мужем, и на короткое время успокоилась.

 

* * *

Лучше не становилось. Всю неделю Нина лежала в постели в каком-то тумане, полуспала, полубодрствовала, вставала только по нужде, что-то ела, пила воду, то звала Мишу, то поминала недобрым словом доктора Павлова, который ей прописал этот кошмар, то хвалила его, возлагая надежды на положительный исход лечения.

На восьмой день ей полегчало, она решительно встала с постели, приняла душ, привела себя в порядок, как могла, поела наконец нормальный полноценный завтрак, который приготовила новая домработница, симпатичная кареглазая, чернобровая, шустрая украинка Олеся. Одинокая, незамужняя Олеся по профессии была воспитательницей детского сада, но в тех краях, откуда она приехала, детсадовским работникам платили копейки. Олеся выиграла гринкарту и отправилась в Америку на ловлю приличного заработка и, может быть, если подфартит, личного счастья. На вид женщине было где-то лет под сорок. Ну, может, чуть больше. Она тихо и плавно влилась в их семью. Целый день без устали трудилась по дому: убирала, готовила, ухаживала за Ниной, мало говорила, больше делала, вставала ранним утром, уходила на отдых в восемь часов вечера. По воскресеньям исправно посещала церковную службу в православном храме на Оушен-Авеню.

Без пятнадцати восемь вечера Олеся вежливо спрашивала хозяев: «Я вам больше не нужна?» И получив ответ от Миши: «Конечно нет, Вы и так напахались за целый день, идите отдыхайте, Олеся!», – уходила к себе в спальню.

Перед сном Олеся читала романы в мягкой обложке взятые из местной библиотеки на Шипсхед-Бей, иногда смотрела маленький телевизор, который ей установил Миша. Ровно в одиннадцать часов вечера Олеся ложилась спать.

Нина на время отвлеклась от своих болезненных симптомов и, наконец, обратила внимание на эту женщину.

 «Что ж, она и вправду хороша, так и пышет здоровьем, особенно, в сравнении с моим теперешним кошмарным внешним видом. А ведь я буду выглядеть ещё хуже, когда вылезут волосы. Я буду похожа на лысый манекен. И тогда Миша…». – Нина не хотела углубляться в размышления на тему, что будет думать и чувствовать Миша при виде лысой жены. Жила сегодняшним днём, старалась, как могла, не зацикливаться на дне завтрашнем, не думать о том, какие ещё сюрпризы ее ожидают.

На третью неделю после начала химии Нина пошла в ванную комнату умыться и причесаться. Провела расчёской по волосам и увидела, что её густые золотистые волосы полезли клоками. «Ну вот! Началось!» – подумала она с грустью, всплакнула, взяла ножницы и решительно обрезала волосы под очень короткий пятимиллиметровый ежик, потом пошла в спальню, отыскала в шкафу шёлковый платок и повязала его на манер гоголевской Солохи. В таком виде она села к завтраку. Ни муж, ни Олеся вопросов не задавали. Всё было и так ясно. Только удивлённая Аннушка спросила:

– Мамочка, почему ты в платочке? Ты вымыла голову и не хочешь сушить волосы феном?

– Да, солнышко моё. Я теперь чаще буду мыть голову и ходить в платочке, чтобы не простудиться. Говорят, сушить волосы феном вредно.

 

* * *

Прошла первая химия, за ней вторая и третья. Каждый раз первая неделя была мучительной, потом становилось легче. После третьей процедуры у Нины был назначен визит к доктору Павлову.

Доктор заглянул в Нинину историю болезни, потом посмотрел на Нину и многозначительно произнёс:

– Ну, что ж, всё идёт как по маслу. Ещё три сеанса, и мы будем делать скен.

– Нет, доктор! Шесть сеансов я не выдержу. Максимум четыре. Я больше не смогу. Четыре сеанса – и точка! А там будь, что будет!

– Я настоятельно рекомендую шесть, но, если Вы настаиваете, пусть будет четыре. Заставить Вас я не могу, но предупреждаю, что, возможно, четырёх сеансов не достаточно, и болезнь снова вернётся, но будет атаковать уже с большей силой, – сказал доктор и снова посмотрел на Нину пристальным взглядом, в котором Нина уловила не просто беспокойство и заботу о пациентке, а нечто большее, личное… Словно взгляд  Пигмалиона, которому не давали возможность завершить оживление своей Галатеи. – Ну же, постарайтесь, Нина. Вы так мужественно прошли половину испытаний. Дальше будет легче.

– А я чувствую, что легче не станет. Я вконец измотана… и так больше не могу. Лучше снова заболеть и потом умереть, чем продолжать этот кошмар.

– Ну что ж, Ниночка, тут я умываю руки. Раз Вы так решили, четвертая химия будет последней. Очень жаль! Следующий раз приходите на финальный скен, – произнёс завершающую фразу доктор, попрощался с Ниной и, опустив свои синие глаза долу, зарылся в бумагах, давая Нине понять, что визит окончен.

– Ну, что сказал наш Пигмалион? Какой вердикт он вынес? – поинтересовался Михаил не без некоторой доли иронии.

– Пигмалион был против моего решения, но я настояла на том, что следующий сеанс будет последним.

– Я не знаю, что тут сказать. С одной стороны, доктор прав. С другой – не могу больше смотреть, как ты мучаешься. Это твоя болезнь, твое тело, твои чувства. Следовательно, твоё слово решающее. Я умываю руки и полагаюсь на Бога, в которого, как ты знаешь, не верю. А впрочем, кто его знает! Может, Всевышний и существует? Сидит там себе высоко на троне и играет нашими судьбами, будто карты тянет из колоды. Кому жизнь вытянет, кому болезнь, кому смерть… Но тебе он обязательно вытянет карту жить. Я в этом абсолютно уверен.

 

* * *

Дома их ждал вкусный обед, приготовленный умелой и заботливой рукой Олеси. Та, казалось, искренне сочувствовала Нине, к тому же она как-то сумела найти подход ко всем членам семьи. Даже избалованная десятилетняя Аннушка полюбила неглупую и ласковую с ребёнком домработницу.

– А где твой муж и дети? Ты одна сюда приехала в Америку? – спросила как-то Олесю по-детски бесцеремонно Аннушка.

– Солнышко ты моё! У меня когда-то был муж, да сплыл. А детей мы не завели. Не успели.

– Так ты совсем одна на целом белом свете? – с сочувствием и даже печалью в голосе спросила Аннушка.

– Да, девонька. Вот вы теперь моя семья. Ты не против?

– Я совсем не против. Ты хорошая, добрая, красивая и готовишь вкусно! Но… может, у тебя ещё будет муж и свои дети? – с надеждой добавила умненькая не по летам девочка.

– Ох, ты моя золотая! Всё может быть. На то воля Божья.

– А папа говорит, что Бога нет, что его люди выдумали, чтобы было кому-то помолиться, пожаловаться на плохую жизнь и у Бога что-то попросить.

– Твой папа умный, интеллигентный человек. Я глубоко уважаю его мнение. Но я всё же верю в Бога! И давай не будем больше об этом. Хорошо, девонька? – закончила философскую беседу Олеся. Потом добавила: «А хочешь, я возьму тебя с собой в воскресенье в церковь? Мы помолимся о мамином здоровье?»

– Не хочу. Папе это не понравится. Мама и так поправится. Её доктор Павлов вылечит.

– Да, конечно, ты права, моя маленькая умница. Не будем огорчать твоего папу. Ему и так тяжело приходится.

 

* * *

Четвёртый сеанс химии завершился. Казалось, всё. Но доктору чудом удалось уговорить Нину прийти еще на два сеанса.

– Уверяю Вас, Ниночка! Эти сеансы будут короткими и самыми лёгкими, – убеждал Нину доктор. И Нина неожиданно согласилась. Сама того не осознавая, она хотела иметь возможность ещё несколько раз увидеть доктора и взглянуть в его синие глаза.

– Ну, вот и умница! – похвалил Нину доктор. – Закончите лечение, забудете о нем, как о страшном сне, и через несколько недель у Вас снова начнут расти ваши прекрасные золотые волосы. Впрочем, иногда новые волосы меняют свой цвет, – добавил доктор. Но я надеюсь, что вы останетесь по-прежнему златовлаской.

– Господи, хоть какого угодно цвета, только бы выросли новые волосы! Надоело видеть себя в зеркале лысым манекеном! – произнесла в сердцах Нина.

Доктор не обманул Нину. Последние два сеанса были намного короче и прошли почти без болезненных последствий.

– Ну, вот и всё! – сказал доктор, – приходите ко мне через два месяца на проверку. Роскошной шевелюры ещё не будет, но коротенький ёжик Вам обеспечен, гарантирую. А знаете что? Давайте пойдем с вами и вашим мужем на ланч и отпразднуем окончание лечения. Надеюсь, муж против не будет?

– Муж не против! – сказал Михаил, правда не очень охотно, – но мужу надо возвращаться на работу. А вы, конечно, идите праздновать… ну хотя бы в ближайшее кафе. Только, доктор, посадите после ланча мою жену в кар сервис, пожалуйста!

– Разумеется. Я бы и сам отвёз Вашу жену домой, но у меня через пару часов следующая операция.

И Нина с доктором пошли в небольшое русское кафе на Седьмой Авеню. Нина чувствовала себя такой счастливой, окрылённой, полной новых надежд на возврат к нормальной жизни.

– Что будем заказывать? – спросил доктор.

– Мы будем заказывать всё прежде запретное. Да? Например, салат оливье, селёдочку под шубой, чёрный хлеб и чай с пирожным Наполеон. Что-то у меня от радости аппетит разыгрался.

– И у меня, – признался доктор. – Желание моей бывшей пациентки будет исполнено.

– Почему же бывшей? Я так поняла, что должна буду являться пред Ваши синие глаза регулярно, сначала раз в квартал, а потом, как прикажете, – сказала Нина с явной долей кокетства.

– Да! Вы абсолютно правильно всё поняли. Теперь мы с Вами надолго связаны. Надеюсь, такая перспектива Вас не очень огорчает? – так, между прочим, заметил доктор.

– Не очень… огорчает, – ответила Нина. Она не знала, что сказать, чтобы не обидеть доктора и одновременно не выдать растущую к нему симпатию.

– И на том спасибо! – сказал он. Разведённый, одинокий доктор Александр Павлофф сменил несколько любовниц-медсестричек, которые летали на его синие глаза, как мотыльки на огонёк. Но то были коллеги. А в случае с Ниной он впервые за двадцать лет медицинской практики почувствовал более чем симпатию к своей пациентке. Это было не этично, не по правилам, но он ничего не мог поделать с этим чувством, вспоминая, как Нина впервые пришла к нему на консультацию, такая печальная, больная, красивая молодая женщина.

Они посидели часок в кафе. Доктор рассказал немного о себе, что де живёт одиноким старым холостяком (в прошлом женатым) и что у него есть одиннадцатилетний сын от первого брака, с которым он видится раз в неделю, на праздники и школьные каникулы. Нина о себе ничего не рассказывала. Доктор и без того знал её биографию из медицинской карты.

– Увы! Мне надо торопиться, чтобы подготовиться к следующей операции. Приходите ко мне через три месяца… Нет, через месяц. Мы повторим все анализы, чтобы убедиться, что рак отпятился назад, – сострил доктор.

– Конечно, приду, ведь теперь я к Вам навеки прикована, как Прометей к скале, – в тон ему ответила Нина.

– Именно так! Навеки! Желаете ли Вы того или нет! Но я отнюдь не скала, а Вы – уж точно не Прометей! – уточнил доктор с улыбкой.

Нина промолчала. После ланча доктор посадил её в кар сервис, по-джентельменски предварительно оплатив его, и они попрощались.

 

* * *

 Нина вернулась домой и весь вечер не могла скрыть радостной улыбки: рот до ушей.

– Ну, ты улыбаешься! Слава тебе Господи, закончилась раковая история. Надеюсь, больше не повторится этот кошмар. Но на Арубу жариться на солнце мы точно больше не поедем, – добавил Михаил.

И потекла жизнь, не совсем такая, как до операции и химии, но всё же, радостная, с надеждами на полное выздоровление.

Нина переселилась в общую спальню, снимала на ночь бандану, уже не пряча хотя бы от мужа свою пока ещё безволосую головку. Каждое утро она подходила к зеркалу, втирала в кожу головы специальное масло для роста волос и внимательно изучала результаты втирания, не появились ли уже первые «волосяные всполохи». И наконец, о радость! Нина погладила себя по голове и почувствовала маленькую миллиметровую, довольно жёсткую щетинку.

– Миша, Миша! Иди сюда. Проведи рукой по моей голове. Кажется, волосы стали расти. Первые, да жёсткие какие, но пока ещё не понятно, какого они будут цвета.

– Ну, слава Богу! – Миша погладил жену по голове и облегчённо вздохнул. – Вот мы и дожили до этой счастливой поры. Ура! Олеся, идите сюда, порадуйтесь вместе с нами.

«Причём тут Олеся? Ей-то что за дело до моей будущей шевелюры!» – подумала Нина, но промолчала.

– Поздравляю Вас, Ниночка, дорогая Вы моя! – воскликнула Олеся, – скоро Вы снова станете нашей красавицей-златовлаской. То есть, Вы и сейчас – красавица, но с волосами будете настоящей принцессой, – сказала, вроде, искренне, но что-то в интонации её голоса насторожило Нину. Правда, Нина не могла понять, что именно, и сразу отбросила негативные мысли. Она была так счастлива, что снова приобретает нормальный женский облик, что ничто не могло нарушить её радостный, воистину праздничный, настрой.

 

* * *

Прошёл месяц. Пора было идти на приём к доктору Павлову. Теперь Нина могла к нему явиться с непокрытой головой. Пусть тоже посмотрит на её поросль и порадуется за неё. Кроме того, у Нины был к доктору очень важный для семейной жизни вопрос: когда можно начинать интимную жизнь с мужем?

При виде Нины, да ещё с коротенькими волосами, Павлов не смог скрыть радости. Волосики росли по-прежнему золотистые, но по цвету гораздо темнее.

– Выглядите Вы первоклассно! Не буду Вас сегодня мучить скенами. Сделаем скены через два месяца.

«А зачем же Вы тогда вызвали меня на осмотр?» – хотела спросить Нина, но промолчала. – «Он просто хотел меня увидеть», – осенило её. – «Да и я, если честно, отнюдь не прочь была его повидать…» 

– Простите, доктор! Один важный интимный вопрос: когда я смогу снова спать со своим мужем? А то он потихоньку звереет от монашеской жизни и, боюсь, пойдёт налево, – выпалила она и сама испугалась своей откровенности.

– Думаю, уже можно… но умеренно, нежно, меньше страсти, больше ласки, – сказал доктор и с грустью подумал: «Ну вот, теперь она от меня ускользнёт. Муж есть муж. А кто я? Я врач,  хирург…  и должен знать своё место и правила врачебной этики. Хотя я знаю её тело изнутри и снаружи лучше, чем муж. Эх, если бы она не была моей пациенткой! Если бы!»

И они попрощались до следующего визита.

 

* * *

– Миша, Мишенька, доктор сказал, что твоя монашеская жизнь уже может закончиться прямо сегодня ночью… если ты этого захочешь, конечно.

– Господи, наконец-то! Мы так долго ждали! Впрочем… сегодня меня, нас с тобой, мои сотрудники пригласили на званый ужин. Ты пойдёшь? Твой «тёмно золотой ёжик» уже весьма презентабелен для общего обозрения. Тебе очень идёт и даже молодит как-то. Девочка моя дорогая!

– Нет, я ещё не готова демонстрировать свою постхимическую причёску. Будут шушукаться, пойдут дурацкие расспросы. Можно, правда надеть паричок, который я припасла на всякий пожарный, но он тоже вызовет любопытство. И мне в нём будет непривычно жарко. Нет! Ещё рано мне выходить на публику. Разве что через месяц-другой… А ты, если хочешь, и должен, иди, конечно. Я не обижусь.

– Ты точно не обидишься?

– Конечно, нет! Я останусь дома и посмотрю телевизор. Отдохну. Мне ведь завтра надо выходить на работу. Ты не забыл?

Вечером Миша надел свой любимый, элегантный итальянский костюм и отправился в гости на бизнес-вечеринку. Нина осталась дома с Олесей и Аннушкой. Они поужинали и разошлись по своим комнатам. Нина, переполненная положительными эмоциями, удалилась в спальню рано. Она посмотрела немного телевизор и заснула в постели перед экраном.

В 12 часов ночи Нина проснулась и пошла на кухню попить воды. Мужа в спальне не было. Из Олесиной комнаты раздавались приглушённые голоса. Сомнений быть не могло. Это были голоса Олеси и Миши.

– Уходи, Миша! Прошу тебя! Так больше не может продолжаться. Твоя  жена здорова, и я не хочу встревать в вашу семейную жизнь. Я не сволочь и не дрянь какая-нибудь подзаборная, не прошмандовка, чтобы продолжать с тобой любовную связь при здоровой жене.

– Ну почему, Леся, почему? Ведь нам с тобой было хорошо вместе, ведь так? – промямлил пьяненький Миша и икнул.

Потом что-то зашуршало, стукнуло…. – «Вот пьяная скотина! Наверное, и на ногах не может стоять. Как ещё до дому-то добрался? Наверное, кто-то подвёз. Вот гад! Притворялся добреньким, заботливым, Ниночка, Ниночка, моя золотоволосая любовь! Тьфу! Прелюбодей поганый! Жена проходит химию, мучается, а он между тем разводит шуры-муры с домработницей. Никогда не прощу! Сволочь!» – Нинины глаза сверкали в темноте, излучая искры негодования.

Нина слушала дальше. Олеся продолжала свой монолог:

– Тебе было хорошо и удобно со мной. Жена болеет, я под боком. Меня, меня ты просто откровенно использовал. Ведь так? Ты пользовался моим телом в качестве сексуального объекта. А мне было тебя искренне по-человечески жаль, и я, дура, поддалась на твои поползновения. Да, я тоже виновата! Не отрицаю. И никакого чувства любви между нами не было и быть не могло. Один только секс. А Господь, он всё видит. Ты – человек неверующий, тебе всё равно. А я пойду в воскресенье на исповедь, и, надеюсь, батюшка меня выслушает и попросит Господа простить мне этот грех, – сказала Олеся, решительно вытолкнула Михаила из своей комнаты и заперла дверь на ключ. 

Пьяный Миша, не добравшись до спальни, заснул, сидя за столом в кухне, уронив голову в вазу с фруктами. Нине хотелось ударить его чем-то тяжёлым и разбудить. Очень хотелось, но она сдержалась. Тихо прошла в спальню, легла на кровать и стала думать:

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Ничего себе отпраздновали мое выздоровление. Что же мне делать? Как поступить? С одной стороны, я Мишку понимаю. Сексуально голодный мужчина, больная жена и хорошенькая, ядрёная бабёнка-домработница под боком. Как тут устоять? Понимаю, но он мог бы и потерпеть, пока я окрепну. Всё! Мишка мне стал противен, и жить с ним я больше не хочу. Предавший однажды – предаст не единожды. Завтра всё ему выскажу и жить с ним не буду. Так что же делать, разводиться?»

На этой грустной мысли усталая Нина сначала задремала, потом погрузилась в глубокий сон. Её организм был ещё слишком слаб, чтобы позволить себе прорыдать всю ночь. Сработала защитная реакция.

 

* * *

На следующий день все члены семьи сказали друг другу «доброе утро» и умытые и одетые, в полвосьмого утра уже сидели за столом, молча поглощая завтрак, приготовленный Олесей, которая с каменным лицом подавала еду, гадая, как будут дальше разворачиваться события. Выгонит её Нина или нет, когда узнает? Похоже, уже знает… Больно сердитая с самого утра.

В воздухе завис вопрос: Что делать? Нина поджала губы и смотрела исключительно в тарелку. По её выражению лица Миша понял, что она уже точно в курсе событий. Маленькая Аннушка почувствовала семейный напряг и с детской непосредственностью спросила:

– Что случилось? Кто-то заболел или умер? Наша бабушка или дедушка? Почему никто ничего не говорит?

– Бог с тобой, доченька! Все живы. Просто уже поздно, и нам с папой надо спешить на работу. Я сегодня первый день после болезни иду в свою школу и обдумываю план уроков.

– И я еду на работу. Мама выздоровела, и кончилась моя домашняя отсидка, – подыграл Нине Михаил.

Потом все дружно сказали «спасибо» Олесе за вкусный и питательный завтрак, оделись и сели в машину.

Олеся облегченно вздохнула и пошла молиться к иконе Божьей Матери, которая висела у неё в комнате: «Матерь Божья, всемилосердная, прости меня грешную и помилуй!»

Миша, как и прежде, до Нининой болезни, должен был отвезти Аннушку в школу, Нину – до автобусной остановки, а потом уже сам поехал на фирму в Down Town Brooklyn. Ехали молча. Каждый думал о сложившейся ситуации, как из неё выпутаться и что делать дальше? Как, вообще, дальше жить?

Миша думал о том, какой же он идиот, что вчера полез пьяный к Олесе. Нина, наверное, услышала их разговор, всё поняла и теперь попросит развод. Миша любил свою златовласую Нину и Аннушку и совсем не собирался продолжать интрижку с Олесей и разрушать семью. Хорошо хоть Олеся оказалась в итоге приличной женщиной, выгнала его из комнаты и держала рот на замке. Пока держала…

Нина ехала в автобусе на работу и продолжала обдумывать сложившуюся ситуацию. «Господи! Как всё хорошо складывалось! У меня была ремиссия. Химия закончилась, волосы начали расти, доктор Павлов был доволен результатом лечения. Я сегодня снова после полугодового отсутствия выхожу на работу. Жизнь, вроде, возрождается. Ан нет! Оказывается, что Миша, её любимый, верный, порядочный муж, всё то время, что Нина болела, бегал утолять сексуальный голод к домработнице Лесе. Да, но надо отдать ему должное. Он не только бегал к Лесе, он трогательно заботился обо мне, возил меня на процедуры, буквально кормил из ложечки, сострадал, сочувствовал, сопереживал. Нет, он не сволочь! Он просто обычный мужчина, мужик, изголодавшийся по сексу. А белотелая пышная Олеся была рядом. Как удобно! Он не предатель, он просто слаб на передок, как говорят в народе. Так что делать? Простить и забыть? Может, со временем… Пока не могу…» – решила Нина.

 

* * *

На работе коллеги встретили Нину цветами, обнимали, хвалили её отнюдь уже не болезненный цвет лица и молодёжную прическу «ёжик», мол, нынче этот стиль в моде. И новый тёмно-золотистый цвет волос ей к лицу.

Через неделю, как обычно, в начале учебного семестра, было назначено родительское собрание. Сначала в общем зале директриса толкнула речь и сообщила учителям и родителям учеников о новых задачах, поставленных учебной программой. Потом учителя разошлись по своим классным комнатам для личных бесед с родителями учеников. Каково же было Нинино удивление, когда среди родителей она увидела доктора Александра Павлова. Оказывается, его сын тоже учился в этой начальной школе. Как же раньше Нина об этом не знала? Видимо, была зациклена только на своей болезни.

Доктор Павлов так обрадовался при виде Нины, что чуть ли не бросился её обнимать. Правда вовремя спохватился и охладил свой пыл.

– Вы прекрасно выглядите, Нина! Я рад Вас видеть в добром здравии и на работе.

– Всё благодаря Вам, доктор! Я тоже очень рада Вас видеть, Саша, ой, простите, оговорилась, доктор! – несколько смутившись, сказала Нина и добавила: – Помню, помню. У меня к Вам визит через месяц.

«Как приятно, когда твоя любимая пациентка называет тебя просто по имени, без должности и фамилии!» – подумал доктор. Ему так хотелось пригласить Нину в кафе поужинать, но он, без согласия Нининого мужа, не смел нарушить эту чёртову врачебную этику.

Через месяц, когда Нина пришла на очередной визит к доктору, он назначил ей скен, который показал, что у нее полная ремиссия. Всё в порядке. Увидев Нину радостной и с ещё более отросшими темно-золотистыми волосами, доктор в который раз пожалел, что она – его пациентка и он не может пригласить её даже на ланч. Но судьба подбросила им неожиданный сюрприз. После очередного медосмотра и скена Нина и доктор случайно встретились в больничном кафе. Нина сидела за столиком, и доктор, увидев её, обрадовался, подошёл к ней, сказал: «Приятного аппетита, Нина!» –  и, попросив разрешения сесть напротив, подумал: «Господи! Эврика! Не вечно же она будет моей пациенткой! Я не скала, и она не Прометей, в конце концов! А что если я под предлогом моей административной загруженности передам её доктору Розенбергу? Прекрасная идея, и Розенберг – отличный врач! Коллега меня поддержит, не откажет».

– Нина, я сильно перегружен административной работой и пациентами и, если Вы не против, передам Вашу историю болезни нашему замечательному другому хирургу-гинекологу-онкологу – доктору Розенбергу.

Нина слегка наморщила лоб, всё поняла, загадочно улыбнулась и сказала: «Мне, конечно жаль терять Вас как своего врача, но если Вы так перегружены и доктор Розенберг не против принять ещё одну пациентку, что я могу сказать? Я, разумеется, за!»

– Вот и замечательно! Моя помощница Вам позвонит в ближайшее время и назначит дату Вашего визита к доктору Розенбергу.

– Что ж! Буду ждать звонка Вашей помощницы, – сказала Нина, сделав серьёзное лицо, а глаза её излучали озорные искорки.

«Какой же он милый, изобретательный, внимательный и красивый, мой доктор Павлов, Александр, Саша!» – подумала Нина, и грустные мысли о муже, его измене и зыбком семейном будущем магически отодвинулись на задний план.

 

14 февраля 2023 г.

 

 

 

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Елена Литинская

Елена Литинская родилась и выросла в Москве. Окончила славянское отделение филологического факультета МГУ имени Ломоносова. Занималась поэтическим переводом с чешского. В 1979-м эмигрировала в США. В Нью-Йорке получила степень магистра по информатике и библиотечному делу. Проработала 30 лет в Бруклинской публичной библиотеке. Вернулась к поэзии в конце 80-х. Издала 10 книг стихов и прозы: «Монолог последнего снега» (1992), «В поисках себя» (2002), «На канале» (2008), «Сквозь временну́ю отдаленность» (2011), «От Спиридоновки до Шипсхед-Бея» (2013), «Игры с музами» (2015), «Женщина в свободном пространстве» (2016), «Записки библиотекаря» (2016), «Экстрасенсорика любви» (2017), «Семь дней в Харбине и другие истории» (2018), "У Восточной реки", (2021), "Понять нельзя простить" (2022), "Незабытая мелодия" (2023) Стихи, рассказы, повести, очерки, переводы и критические статьи Елены можно найти в «Журнальном зале», http://magazines.russ.ru/authors/l/litinskaya, периодических изданиях, сборниках и альманахах США и Европы. Елена – лауреат и призёр нескольких международных литературных конкурсов. Живет в Нью-Йорке. Она заместитель главного редактора литературного журнала «Гостиная» gostinaya.net и вице-президент Объединения русских литераторов Америки ОРЛИТА.

6 Responses to “Елена ЛИТИНСКАЯ. Любовь и химия. Повесть”

  1. avatar Нина says:

    Спасибо Елене Латинской за такой замечательный рассказ. Он наполняет душу надеждой и жаждой Жизни. Здоровья Вам и новых творческих удач!

    • avatar YELENA LITINSKAYA says:

      Спасибо, дорогая Нина, за такую щедрую оценку моей повести.

  2. avatar Алла says:

    Спасибо огромное.Очень жизненно, а продолжение будет?

    • avatar YELENA LITINSKAYA says:

      Спасибо, Алла! Я очень рада, что Вы отметили жизненность моей повести. Что касается возможного продолжения, я ещё не решила. Большинство моих рассказов и повестей не имеют продолжения. Мало того,я часто оставляю открытым конец, что даёт читателю возможность додумать возможные варианты окончания в меру читательской фантазии.

  3. avatar Татьяна says:

    Большое спасибо автору Елене Литинской за прекрасную повесть, за удовольствие от прочтения и за возможность подумать о жизни.

    • avatar YELENA LITINSKAYA says:

      Спасибо, дорогая Танечка! Очень приятно получить такой похвальный отзыв на мою повесть от тебя, прозаика высокого класса, автора философского сборника коротких историй, наблюдений и афоризмов “Личная коллекция” и других книг.

Оставьте комментарий