СОСТАВИТЕЛЬ СЛОВ

Я попросту любитель слов.
Задатки – святотатца.
С невинных слов сорвать покров,
узреть и любоваться.

Я также покровитель слов.
Потерты ли, изранены,
для них всегда и стол и кров,
сюда – сверкайте гранями.

Как мысль над словом ворожит
для удвоенья смыслов,
так жизнь от смерти убежит,
на поединок вызвав.

У каждого свой смех и грех –
родились и отпеты.
Но писаны одни для всех
библейские сюжеты.

И в раздвоении миров
от Каина до Авеля
я просто составитель слов –
они меня составили.

 

* * *
Пришествие реки
к озерному покою.
Там стелется туман
и ни к чему весло.
Щетиной топляки –
Венеция и Троя.
И оторопь ума –
куда так занесло?

Не это ли затон,
куда текут все воды?
Концы любых концов,
концы времён на дне,
И действует закон
безмыслия природы –
без грёз, без снов, без слов,
бессмысленно вполне.

Но смыслы, как мальки,
махнут во тьму гурьбою,
в подкорку, как под лёд,
в сознании двоясь.
Где греют родники
водою ледяною
заветный первород –
межбуквенную связь.

 

ТАЙНА ВКЛАДА

Всё, что нажил, то и прожил
по тавернам, по музеям.
Разбросал по миру гроши,
стал смешливым ротозеем.

Я во все концы планеты,
где был счастлив улыбнуться,
инвестировал монеты,
чтобы вновь туда вернуться.

Инвестировал с размахом:
где с моста в стремнину Дарро,
где с причала в воды Тахо,
где с кормы у Гибралтара.

Мои смайлики-монеты…
Кто-то спросит, где здесь профит,
утопить, как кануть в лету,
королей чеканный профиль?

Просто мне вернуться надо
в те места, что сердце грели,
где следят за тайной вкладов
и лягушки и макрели.

И опять лечу по свету.
Нет минуты оглянуться.
Я ещё не всю планету
обогнул, чтобы вернуться.

Сколько чудных мест в Китае,
как прекрасна Кумбре Вьеха…
Только жизни не хватает
ни вернуться, ни доехать.

А планета – как монета.
Инвестиция – что надо.
Знает кто-нибудь об этом?
Но хранится тайна вклада.

 

ОХРИД

Как не перекрашивай былое,
очевидность – византийской охрой.
Мазаны одним культурным слоем
Киевская Русь и город Охрид.

Царственная лень в тени веранды,
алкоголь с добавками аниса,
в запахах инжира и лаванды
как своя гордыня кипарисов.

В запахах инжира, розмарина
я губами округляю звуки
первых букв славянского зачина,
родовую память – аз и буки.

Память детства – мама мыла раму.
Дед седой – иконой на портрете.
Приземленность византийских храмов
– это од кутюр тысячелетий.

Память сердца, и всплывают лица –
кто ушел, кого уж не вернуть.
Озеро – зеленой плащаницей.
Глубоко. Никак не донырнуть.

 

РАВЕННА

Как бы не было грустно,
несправедливо, зря,
реки меняют русла,
суша теснит моря.

Если ушли глубины,
на берегу пустом
мрут города-рыбины,
воздух хватая ртом.

Но сохранив бесценный
римских базилик стиль,
словно вдова, Равенна
будет свой крест нести.

Чтобы воздать по вере
тем, давно неживым,
кто красоту империи
создал, кто строил Рим.

 

ПО  ТОНКОМУ ЛЬДУ

Мы ходим по толстому, гулкому льду
житейского смысла.
А кто ненароком пропал на ходу –
вовеки и присно.

Но ходики тикали-тикали и
ходить перестали.
Споткнулся – глядят на меня, как мои,
глаза из проталин.

А может, рыбина, почуяв беду,
в меня поглядела.
Бессмысленный взгляд заморожен во льду.
Какое ей дело?!

Мы ходим по тонкому, звонкому льду,
а бездна таится.
Словарный запас – как последний редут,
но слово слоится.

Но слово слезится, лишь только тепла
почует отраду.
И вот уже жизнь не туда потекла,
куда бы ей надо.

Тревожные слухи. Народ, как народ,
страшится и судит.
А гул уже слышен – грядет ледоход.
И будет, что будет.