Надо зайти в аптеку, в русский магазин, овощной… Куда-то еще? Не помню. Может, потом вспомнится. А не вспомнится, значит, так тому и быть. Обойдется. Господи, как мне все это надоело! Вечно в бегах! Абсолютно нет времени и сил побыть наедине с собой, расслабиться или, наоборот, сосредоточиться и подумать о том, зачем все это. Я катастрофически быстро старею. Один день похож на другой, как вот эти близнецы в коляске, которую так бодро катит их молоденькая мама. Неужели так будет всегда, до самого конца? Каким будет мой конец и когда он наступит? – мрачно думала Наташа, круто, по-мужски паркуя машину на Брайтон-Бич Авеню, настоящим размашистым стилем заправского водилы. Был седьмой час вечера. Декабрьская ночь наплывала огромной темной волной, грозя вот-вот потопить судорожно барахтающийся в предрождественской суете город Бруклин.

Она возвращалась домой с работы. Осторожно глянула на себя в зеркальце. Так и есть. Ее лицо было неприкрыто усталым и увядшим, как подаренная на день рождения роза, отстоявшая в вазе свой срок. Крашеные в каштановый цвет волосы растрепались по ветру. Губная помада, вернее, ее остатки, были неопределенно поблекшего цвета, тушь потекла с ресниц, образуя под глазами черные кляксы. Словом, весь разрушенный мейкап говорил о том, что женщина в зеркальце, спешила домой после утомительного рабочего дня и не было возможности да и, если откровенно, то и желания замазать следы усталости на лице. В это время суток ей было абсолютно все равно, как она выглядит. Лицо как лицо… Одно из толпы. Женщина за сорок. Есть в этом определении некая обреченность, связанная с безвозвратностью предлога “за”. Ну, а если его заменить на обтекаемую незавершенность пердлога “под”? Ей было под пятьдесят. Нет, так еще хуже. От слова “пятьдесят” веет предпенсионностью и становится совсем уже тоскливо. Пусть будет “за сорок”», – думала Наташа.

Наташа снова и снова пристрастно всматривалась в свои черты. Натянуто улыбалась знакомому отражению, как перед фотокамерой, говорила сама себе “cheese” и начинала раскручивать свой пессимистический настрой в обратную сторону. Вообще-то, если закрыть глаза на разруху мейкапа, не так уж и плоха. Напротив, даже миловидна. Так, по крайней мере, говорили оценивающие взгляды еще не старых мужчин на улице и в сабвее. Если очень захотеть, можно состроить глазки своими серо-голубыми с темным ободком, как у Мишель Морган. Надо только сменить фокусировку и направление из центробежного, замкнуто-печального взгляда в себя на центростремительный, притворно оживленный взгляд на окружающий мир. Придется потренироваться.

У входа в сумбурно-безвкусно обустроенный, но, тем не менее, популярный своими ценами продовольственный «русский» магазин “Золотой Ключик” Наташа столкнулась с человеком, лицо которого ей показалось странно знакомым. Оно неожиданно вынырнуло откуда-то из давно затонувшего прошлого и никак не вписывалось в привычный брайтонский пейзаж. И вдруг ее ошеломляюще сюрпризно осенило.

Неужели Игорь? – подумала Наташа. – Боже мой! Невероятно! – Ей даже больно стало от этой мысли, настолько она была нереальна и даже абсурдна. И тут Наташа поймала себя на том, что она, буквально орет, громко, не стыдясь, на весь Брайтон.

– Игорь! – закричала Наташа, опасаясь, что этот человек уйдет и она его больше никогда не увидит. – Игорь! – Ноги вдруг стали ватными, голова закружилась. Чтобы не упасть, Наташа ухватилась рукой за дверной косяк магазина.

Мужчина, невероятно похожий на Игоря, разве что постаревший, с сединой в волосах, неохотно, даже несколько подозрительно оглянулся, лениво посмотрел на нее пустым взглядом, мол, кто тут меня зовет? И вдруг как бы засуетился мыслями, закопался в памяти. Потом улыбнулся, несколько растерянной улыбкой и сначала побледнел, потом покраснел от неожиданности. В его глазах засветилась радость узнавания.

– Наташа?! – пробормотал он. – Господи! Наташа! Наташенька! Не может быть! Сколько лет?!

– Двадцать! Уже двадцать лет! – сказала Наташа, даже как-то знаково торжественно.

* * *

Последний раз они виделись двадцать лет назад. Это была случайная, прямо-таки роковая, встреча нос к носу в московском метро на переходе станции «Площадь революции», встреча, после которой их пути снова разошлись, как тогда казалось, навсегда. Игорь быстро взбирался к вершине внешторговской карьеры. С гордостью от собственных семейных и карьерных достижений и почти холодным равнодушием к Наташе (ей так показалось) он рассказал о рождении второго ребенка, дочери. Несмотря на остатки юношеского романтизма, Игорь по натуре был прагматиком. Продолжение романа с Наташей в то время становилось для него чересчур обременительным и рискованным. Оно могло даже оказаться опасным для карьеры и семейной жизни. Слишком серьезно Наташа воспринимала тогда их отношения. Значит, пришло время эти отношения прервать… Чего это ему стоило, она не знала. В чужую душу, даже, если она любимая, не залезешь. А если и удастся как-то чудом туда проникнуть, то, возможно, найдёшь там такое, что лучше бы и не пытаться. Одно растройство.

После долгих болезненных раздумий Наташа, наконец-то, все это поняла и, не желая быть ему в тягость, жертвенно-мудро отступила, решив раз и навсегда вычеркнуть Игоря из своей жизни. Клин клином вышибают. На счастье подвернулся абсолютно не женатый Миша, добрейший, интеллигентный человек, к тому же, симпатичный и наполовину еврей – факт немаловажный для Наташиных родителей. Он приносил цветы, приглашал в театр, в концерты. Словом, упорно и красиво ухаживал и наконец сделал ей предложение. И Наташино разбитое сердце неожиданно быстро склеилось. На удивление самой себе, она сразу же согласилась. Вышла замуж, родилась Машенька… И вскоре они уехали в Америку. Шел 1979 год, самый «урожайный» год третьей эмиграции. Наташа ничего не сказала Игорю о своем отъезде. Они даже не простились.

Так Наташа с Игорем оказались не только в разных полушариях, но и во враждебных мирах. Наташа вспоминала об их любви как о прекрасном прошлом, которого не вернешь. Вначале, по свежим следам расставания, вспоминала часто, потом все реже и реже, а в последние годы почти совсем не думала о нем. И образ его, за давностью, потускнел, размылся как старый портрет, написанный гуашью, и вот уже казался почти стёртым и даже вымышленным.

Теперь же, двадцать лет спустя, как это бывает только в романах и в кино, они снова встретились в Америке, в самом центре русской эмиграции – на Брайтон-Бич. Похороненное прошлое неожиданно ожило и ворвалось в настоящее, соблазняя душу и тело новыми надеждами и искушениями. Наташа смотрела на Игоря, на его высокую плотную фигуру, слегка расплывшиеся, но все еще красивые черты: полные губы и темные бархатистые глаза, из-за которых она столько проплакала… смотрела и думала:

Вот она судьба! Наконец-то! Нет, теперь я его никому не отдам!

Они стояли у входа в магазин и глядели друг на друга в абсолютной растерянности, боясь лишним словом или жестом нарушить это удивительное мгновение, которое все еще длилось и обещало быть реальностью.

– Ну, что встали на дороге? Ни туда, ни сюда! – послышался недовольный голос с южно-русским говорком. Голос принадлежал женщине крупных размеров в норковой шубе с опушкой и кокетливым разрезом сбоку.

Ну куда еще было надевать норковую шубу! В Метрополитен оперу ты же, вряд ли, ходишь. Не висеть же такой роскошной шубе всю зиму в шкафу, зазывая моль! – сочувственно пронеслось в Наташиной голове.

Наташа очнулась от оцепенения, развела руками, улыбнулась, выдохнула и запинаясь сказала:

– Б-брайтон есть Б-брайтон… Т-ты… как? Т-ы что здесь делаешь? В гостях или насовсем?

– Насовсем. Мы всего полгода назад приехали, – поспешно объяснил Игорь, введя безопасное слово «мы», которое означало, что он здесь не один, а с семьей.

– Иммигрант, значит, как мы все? – не удержалась Наташа.

– Стало быть, так, как все.

– Неужели беженец? Убежал от родного режима в поисках приключений? –

Не могла поверить она.

– Беженец! А ты – такая же язва, как в шестом классе.

– Ну, что ты! Жизнь вывернула меня наизнанку. Я теперь добрая и мягкая, как воск. Лепи, что хочешь. Беженец, так беженец. Лишь бы тебе было удобнее, – одобрительно сказала она и, боясь спугнуть его своим неожиданным ехидством, быстро добавила:

– Ты спешишь?

– Я, вообще-то, еду из Манхэттена домой, – неуверенно начал Игорь. –

Можно и не спешить. – И глаза его сверкнули знакомым озорным блеском, который Наташа помнила еще со школьных времен.

– Здесь недалеко есть маленькое кафе, – предложила Наташа. – Давай зайдем. – И добавила, оценив содержимое кошелька нового иммигранта. – Я угощаю.

– О.К. – сказал Игорь. – Ты, как всегда, предусмотрительна.

– Да брось ты! Я надеюсь, что скоро настанет такое время, когда платить будешь ты.

– Эх, скорей бы!

– И оглянуться не успеешь. Поверь мне, иммигрантке со стажем.

Она облегченно вздохнула. Нет, он не собирается убегать так быстро домой. И они медленно пошли в сторону Кони-Айленд Авеню.

И сразу все куда-то отодвинулось: заботы дня, аптека, овощной магазин, русский магазин… Конечно, ни в какие магазины Наташа не пошла. Усталость как рукой сняло. Она почувствовала, как раскраснелась, ее походка вдруг стала легкой. Наташа вся светилась, как последняя утренняя звезда перед рассветом. И ей вдруг показалось, что она не сорокапятилетняя отцветающая женщина, а молодая ведьма, этакая Маргарита. Дай только метлу, и она без усилий взлетит над городом. Судьба подарила Наташе редкостный второй шанс, второе счастье, и все начинается сначала.

Зима в этом году в Нью-Йорке выдалась холодная. Выпало много снега. Вот и в этот вечер снежинки кружились в воздухе и мягко падали на землю, деревья и крыши домов. Погода была прямо-таки московская, как тогда, тридцать лет назад…

***

Было два часа ночи. Метро уже не работало. Наташа с Игорем, запорошенные снегом, медленно шли домой на Пресненские пруды после встречи Нового года в Колонном зале Дома союзов. Отец Игоря, крупный советский чиновник, подарил сыну два билета на Елку, и Игорь пригласил Наташу. Встреча Нового года в Колонном зале была шумной. Народ тусовался разношерстный: студенты, молодые офицеры, курсанты Суворовского училища, ярко накрашенные девицы, влюбленные парочки, случайно попавшие на лишний билетик одиночки, коренные москвичи и гости столицы.

Они танцевали, ели в буфете бутерброды с икрой и пирожные, потом опять танцевали и быстро устали от сутолоки и суеты. Им захотелось побыть наедине. Они рано покинули Колонный зал, можно сказать, в самом разгаре веселья и пошли домой пешком. Долго брели по заснеженной Москве через Арбат до Пресни и по дороге зашли в какой-то незнакомый подъезд погреться. В те времена подъезды ещё не запирались на кодовые замки.

Они любили друг друга с шестого класса, наперекор Наташиным завистливым подругам, не раз пытавшимся их поссорить.

– Неужели он тебе нравится? Он же примитив! Он же ничего не читал, кроме «Графа Монте-Кристо» и «Трех мушкетеров», – насмешливо восклицала Тамара, высокая девочка с длинной косой и крупным носом, отличница и авторитет. – Уж лучше дружи с Петенькой. Он хоть и маленького роста, зато умный.

И Наташа пыталась дружить с Петенькой, Юрочкой и некоторыми другими, но всегда возвращалась к Игорю. Он с покорной готовностью принимал ее в свою любовь, и все начиналось сызнова. Они ходили вместе в Краснопресненский парк кататься на лодке, ездили в Измайлово и на Ленинские горы, после школы делали вместе уроки, писали друг другу любовные записки, держались за руки, но так и не решались поцеловаться. Эпоха была другая. К тому же, они оба были настолько чисты и целомудренны, что поцелуй казался им желанным, но пока запретным плодом. Сколько раз ей хотелось сесть к Игорю на колени, обвить его шею руками и прижаться губами к его губам… Но она не решалась, откладывая первый поцелуй на завтра, до более удобного случая. Ей казалось, что Игорь никуда от нее не денется и у них вся жизнь впереди. Игорь был абсолютно и бесповоротно ее, Наташиной, собственностью, влюбленный, надежный и даже немного смешной своей влюбленностью и постоянством. Наташа по молодости и самоуверенности не понимала, что ничто не вечно в этом мире и никогда нельзя откладывать любовные (или, вообще, душевные) порывы на завтра. Ну, и поплатилась.

И вот в Новогоднюю ночь долгожданная возможность наконец представилась. Чужой полутемный подъезд казался необитаемым островом для двоих. Влюбленные подростки, они стояли близко-близко друг к другу. Она решительно сняла перчатки, заледеневшими пальцами расстегнула шубку и в блаженном ожидании закрыла глаза. Игорь наклонился к ней, взял ее руки в свои и теплым дыханием стал отогревать ей пальцы. Потом она почувствовала его дыхыние на своих губах.

Ну, поцелуй же меня! Что же ты медлишь? – Подумала она, но сказать не посмела.

Губы Игоря робко прикоснулись к Наташиным губам… И в этот миг дверь скрипнула, и в подъезд кто-то вошел, нарушая обыденностью вторжения их решительно-романтический настрой. Наташа испуганно открыла глаза, Игорь отпрянул в растерянности. Момент был упущен. Целоваться больше не хотелось. Нет, не то. Целоваться все равно хотелось, но решительность исчезла. Кто-то из них должен был сделать первый шаг ко второй попытке, но ни он, ни она не смели. Их словно парализовало. Прошло несколько минут, которые показались Наташе вечностью. Все, все, все! – грустно подумала она. – Кончено!

Смущенно-печальные, они быстро покинули чужой подъезд и молча разошлись по домам. Всю оставшуюся зиму и весну они избегали друг друга, почти не разговаривали, страшась повторить неудавшуюся попытку первого поцелуя. Потом сдали экзамены за восьмой класс. Наступило лето. Игорь написал Наташе письмо, полное отчаяния и клятв не забыть ее никогда. Она, сидя на даче, долго размышляла над его письмом с вольными знаками препинания и грамматическими ошибками, вздыхала, плакала, наконец, написала ответ, но так и не бросила его в почтовый ящик. Вот приеду осенью в Москву, позвоню Игорьку. Мы поговорим, и все образуется, – думала Наташа.

Но осенью пути их окончательно разошлись. Семья Никитиных получила новую, огромную, по тем временам, квартиру в другом районе. Наташа поступила в другую школу, где страстно отдалась русской литературе. Игорь тоже поступил в другую школу и неожиданно для Наташи и самого себя влюбился в другую девушку. Нина оказалась настойчивее и смелее Наташи. Из другого конца Москвы доходили слухи о его новом увлечении, но Наташа так и не смогла поверить в то, что это серьезно. Не звонила ему, не беспокоила… А когда поверила – было поздно. Он не поздравил Наташу с днем рождения. Явно избегал встреч. Как-то быстро исчез. Потом, через пару лет Наташа узнала, что сразу же после окончания школы Нина с Игорем поженились, и у них родился сын Андрейка. Наташин верный паж Игорек совершенно неожиданно стал чужим мужем и впридачу отцом семейства. Надо было с этим фактом смириться и как-то жить дальше… Ну она и смирилась. На время.

* * *

Маленькое кафе «Н» по причине пятницы было забито разношерстной брайтонской публикой, в которой Наташа с Игорем благополучно растворились. Они заказали какие-то псевдо-французские блюда и бутылку сухого вина. Музыканты играли модные привезенные из России полублатные песни. Полноватый певец с огромным крестом на волосатой груди исполнял их громко и с надрывом. Сочетание креста и полублатняги тогда тоже входило в моду. Лихое наступило время.

Наташе с Игорем было много о чем рассказать друг другу. За двадцать лет столько воды утекло. Рассказать все было абсолютно невозможно, но хотелось, чтобы этот вечер вместил в себя, как можно, больше. Они наперебой задавали друг другу вопросы и охотно и долго отвечали на них.

– Я готова была кого угодно встретить здесь, только не тебя, – начала она. – Ты – русский, член партии, на вершине внешторговской карьеры… в нашу еврейско-иммигрантскую братию, явно, не вписываешься.

Игорь слабо улыбнулся.

– Вписался. Да, русский, бывший член партии, давно выбросивший партбилет. А жена моя, если помнишь, скрытая еврейка, полукровка. У меня всегда была слабость к еврейским женщинам, – добавил он, многозначительно улыбнувшись. – Если партийные бонзы вкладывают деньги в заграничные банки и бегут – спасайся, кто может – значит, пришло время и нам, рядовым коммунистам, выбросить партбилеты и переквалифицироваться, нет, не в управдомы, а в капиталисты. Так я и сделал. Занялся бизнесом, благо, образование и опыт позволяли. Сначала все шло неплохо, а потом бизнес пришлось оставить. С одной стороны, государство давило налогами. С другой, – слишком близко ко мне подползала чеченская мафия. И тем и другим надо было отстегивать. Прибыли почти не оставалось. Терялся смысл бизнеса. Да и опасно становилось. Надо было спасать семью и свою шкуру. У Нины моей здесь, в Бруклине, уже много лет живет сестра. Ну, мы и рванули сюда, как говорится, для воссоединения семей. Ха! Ха! Ха! Ну а ты? Как ты прожила эти двадцать лет? – И добавил мягко и немного даже собственнически. – Как тебе жилось без меня, моя Наташенька?

– Поздновато ты вспомнил, что я твоя. Без тебя мне просто жилось. Как? Наверное, нормально. Нет, не то слово. Спокойно, хорошо, без больших тревог, ухабов, взлетов и падений. Ну, а ты обо мне думал, вспоминал? Только честно.

– Не только вспоминал, но много думал и несколько раз звонил и вел долгие разговоры с твоей мамой, пока она мне не призналась, что ты вышла замуж и уехала за границу. Ну, я перестал звонить. А разве она тебе ничего не писала?

– Нет. Она не хотела меня тревожить тобой. Боялась нарушить мой покой, мою «сладкую» американскую жизнь.

– Тонкая женщина, твоя мама. Где она сейчас?

– В московском крематории.

– О Господи! Не знал, прости.

– Когда-то давно простила раз и навсегда. Знаешь, моя судьба сложилась совсем не так, как я когда-то мечтала. Но роптать грех. Не ропщу. Ты, наверное, помнишь: я когда-то писала стихи, занималась художественным переводом, хотела взобраться на литературный Олимп… Словом, Олимп не состоялся. Богиня оказалась простой смертной. Стихи пишу редко и в стол. Переквалифицировалась. Работаю программистом, зарабатываю деньги и немалые. После того, как мы разошлись тогда, двадцать лет назад, я быстренько выскочила замуж за первого попавшегося претендента. Красиво ухаживал, помог не зацикливаться на разрыве с тобой. Случайно оказался прекрасным человеком и надежным мужем. Его зовут Миша Литвинов. Он работает инженером в местном муниципалитете. Да, я теперь не Лещинская, а Литвинова. Тоже на Л. Мы здесь уже семнадцать лет. Нашей дочке Машеньке недавно исполнилось восемнадцать. – Тут Наташа поперхнулась и замолчала. О своей семье ей больше говорить не хотелось. – Ну, а как твои? Нина и дети?

– А моему Андрею уже двадцать пять, а Ирочке двадцать. И вообще, я уже два года, как стал дедом. Представляешь!

– Вот это да! Дедушка Игорь. Как-то в голове не укладывается. Все равно,

поздравляю! И что же вы… все вместе сюда приехали?

– Да, приехали всем табором. Так табором и живем: я, Нина, Ирочка, Андрейка с женой Людмилой и внук Данилка. Вместе тесно, врозь скучно.

– Бедный ты мой! – участливо сказала Наташа. – Туго тебе приходится. Я начало иммиграции вспоминаю, как кошмарный сон.

– Ничего, как-нибудь прорвемся! – с деланной бодростью сказал Игорь. – Давай лучше выпьем за нашу встречу!

И они пили за встречу, за далекую юность, за вечную первую любовь и за Его Величество случай, который их снова свел, кто знает, на радость или горе. Пышнотелый певец, закончив хрипеть полублатные песни, вдруг затянул приятным голосом что-то нежно-лирическое, и Игорь потащил Наташу танцевать. Они танцевали какой-то странный танец. Почти не передвигая ног, стояли обнявшись, стараясь руками, губами и телом ощутить руки, губы и тело партнера и как бы раствориться в этом другом теле, чтобы больше уже не разлучаться. Было почти два часа ночи, когда Игорь вдруг спохватился, что не позвонил домой, и Нина, наверное, в истерике.

– А мне и позвонить-то некому, – горько сказала Наташа. – Дочь вечно с друзьями где-то болтается, тусуется. Ее никогда нет дома. Муж в больнице после микроинфаркта. (Пока что микро…) Докурился и допился! Впрочем, я бы могла ему позвонить в больницу. Он, наверное, ждал меня весь вечер. Как же это я? О Боже! Затмение какое-то нашло. Это все ты. Сбил меня с пути истинного.

Игорь хотел что-то сказать, но передумал и закашлялся. Наташа заплатила по счету. Когда она доставала кредитку, Игорь отвернулся. Видимо, ему было не очень приятно, что за ужин расплачивается женщина. Бывший сотрудник Внешторга, у которого всегда водились деньги… да и женщины, он к этому не привык. Они вышли на улицу, и Наташа отвезла его домой. Как тесен мир! Оказалось, что Игорь живет в одном доме с Наташиным отцом и мачехой. Они обменялись телефонами и еще долго сидели в машине. Обнимались и целовались, как влюбленные подростки.