Из снов

Вербный куст, из зеркала растущий,
комья глины на постели белой,
я, по снегу за отцом бегущий
через двор в посмертные пределы.

Вот он – в шапке и пальтишке куцем
за столом среди  глухого сада.
Тихо просит он меня вернуться:
– Уходи, тебе сюда не надо…

Я иду, и он не окликает,
я лечу с какой-то страшной кручи.

В дом вхожу –  и зеркало сияет,
пряча ветви в глубине беззвучной.

 

Ночью

Обжитый мир.
Исхоженные сны.
Но так порою хочется другого…

И долго тянешь невод тишины,
чтоб выловить мерцающее слово.

 

* * *
Я говорить пытаюсь всё ясней…
Но если, смолкнув, заглянуть в начало,
то сколько было жизней  и смертей,
чтоб речь моя сегодня прозвучала.

И сколько было отчей тишины
и шума в кроне древа родового,
чтоб смутное наитие и сны
прозрачней стали, обратившись в слово.

Я говорю, смотря на зимний сад,
в движенье веток различая лица.
И мёртвые со мною говорят
травой под снегом,
горлицей,
синицей.

 

* * *
Т. Н.

Никакого побега не надо,
шага в сторону,
взгляда за ветер…
Нам довольно пустынного сада
при закатном неистовом свете.

Это дерево, в небе летящее,
это музыки мощь бестелесная…
Это здесь… это вот  – настоящее,
хоть земное оно, хоть небесное.

 

* * *

Я вышел в снег, оставив на столе
свечу и хлеб, и наш семейный снимок…
И мир был нов, точней – летуч и зыбок,
и память гасла в сумасшедшей мгле.

И я был нов…
И шум прошедших лет
глушило снегом в этой круговерти,
и так хотелось говорить о смерти,
но я сегодня говорю про свет.

 

Утреннее подвязывание винограда

Красная лента, белая лента…
Это движение неба и света
в зыбких прорехах листвы виноградной.
Это сплетение лоз над оградой.

Усики щупают воздух и вьются,
тонкие, нежные – страшно коснуться.…
Это начало огромного лета –
белая лента, красная лента.

Мама нашла на досуге занятье –
их нарезала из ветхого платья –
платья в полоску, слезу утирала,
может, тихонько отца вспоминала,
может, другое прекрасное лето…
Красная лента, белая лента.

Ну, а теперь они словно из сказки –
эти её дорогие завязки,
словно из праздника давнего это –
белая лента, красная лента…

 

* * *

Какая даль стоит за веществом!
Вот яблоко на блюдце жестяном…
Уже совсем не яблоко – зиянье,
а если ближе, то округлый вход
в широкий сад, где яблоня растёт,
и всякий лист – открытость и дыханье.

 

* * *

Покрывается зеркало рябью,
когда дуют большие ветра,
когда ходит усталый ноябрь
по квадрату пустого двора.

Поутру размываются лица,
и дрожат, и теряют черты.
И легко навсегда погрузиться
вглубь ожившей настенной воды,

от судьбы оторвавшись без боли,
вдаль шагнуть над полоской межи.
Будет просто осеннее поле,
будет просто неспешная жизнь,

где снежок над простуженной речкой
в тишине раскрывает крыло.
И тепло, потому что у печки,
и светло, потому что светло.

 

Возвращение

Домой вернулся из больницы…
Скрипя подгнившей половицей,
всё ходит, ходит вдоль стены.
Его безумия лишили –
как будто зренье отключили,
в объятья бросив тишины.

Молчат обиженные боги –
давно погасли на пороге
огнём горящие следы.
Мертва вода, глухи деревья,
и ни приметы, ни поверья,
и сны безлюдны и пусты.

Кого спасать, по ком в удушье
бить в тёмный колокол воздушный,
и в страхе свечи зажигать?
Звезды нейтронной шевеленье
уже не чует в средостенье,
уже не ходит, словно тать,

в ночи по улицам окраин,
сухим терновником изранен,
шепча неясные слова…
И мир теперь – застывший пламень,
и непреложен, будто камень,
и нем, как небо и трава.

 

***

Воду льёшь, а она темна,
воду пьёшь, а она сияет.
Просыпается ото сна,
о тебе ничего не знает.

И целуешь её в уста,
и сияет она, покуда
постигаешь ты без труда:
человек – соучастник чуда.