RSSИнна ПУТИЛИНА. Клевета. Рассказ
Странно, но каждый год в этот день вспоминается одно и то же — последнее папино лето. Солнечное, в меру жаркое, с грозовыми ливнями и радугами, с хорошим урожаем клубники и яблок, в жизни нашей семьи оказавшееся тёмной полосой. Потому что тогда на нас обрушилась грязная и недостойная человека вещь — клевета. Думаю, что именно клевета виновата в том, что папа ушёл от нас так рано.
В первый день отпуска устроила детям праздник: гуляли в парке, потом обедали в кафе, купили давно обещанную игровую приставку «Денди», кроссовки к новому учебному году и в заключение отправились в кино, смотреть «Звёздные войны».
Торт «Муравейник», испечённый накануне, ждал в холодильнике, на чай к нам пришла соседка Света с младшим сыном Димкой — одноклассником моей Полины. За хорошим угощением и душевными разговорами засиделись допоздна.
На следующее утро, выспавшиеся и бодрые, отправились с детьми на рынок: пришла пора делать заготовки на зиму.
Дома нас встретил встревоженный и расстроенный дедушка:
— Понимаешь, Маша, женщина к нам приходила, немолодая уже. Она так кричала! Якобы наш Даня вчера столкнул её внука с лестницы на стадионе, тот упал и сломал ногу. Она в суд подать грозится! Я пытался с ней поговорить, но она так кричала, так кричала!
— Никого Данька не толкал! И вообще он ничего такого вчера не делал! — Полина уже стояла на полшага впереди брата, загородив его плечом и крепко взяв за руку.
Даня стал белый-белый, только огромные тёмные глаза, он, кажется, и дышать перестал.
— Папа! — крикнула я. — Дети вчера весь день были со мной, они не гуляли одни! Зачем ты выслушивал всю эту чушь?!
— Да я же забыл, старый идиот! — папа схватился за голову. Потом метнулся к Дане, обнял его: Даня, мальчик, дедушка не смог тебя защитить!
Даня молчал.
— Ну мама! — в голосе Полины звучал упрёк, глазами она показывала на Даню.
— Так, пойду разбираться, — я постаралась придать своему голосу как можно больше уверенности, обулась, взяла сумку.
— Доченька! — окликнул папа, когда я уже спускалась по лестнице. — Ты там смотри поосторожней: женщина эта какая-то…
Я оглянулась: папа растерянно и виновато смотрел мне вслед, худенький, сгорбленный, совсем седой.
Вышла на улицу и задумалась: куда дальше? Мальчика звали Жора, жил он в соседнем доме — больше я ничего не знала. Обошла соседний дом, походила по двору, присела на скамейку. Через несколько минут из подъезда вышла маленькая старушка и заулыбалась, увидев меня. Это была тётя Шура — мама моего соседа по парте Женьки Короткова.
Как только я начала рассказывать о случившемся, тётя Шура воскликнула: «Клавка из тридцать второй! Вот стерва!» Мне хотелось поскорее добраться до Клавки-стервы, но пришлось выслушать тётю Шуру. Оказывается, муж этой самой Клавки прошлой осенью повесился в саду на яблоне. Все соседи считали, что она его довела: если приходил выпивши, била чем ни попадя, не пускала домой, и он не раз ночевал во дворе, в беседке.
— Ты там смотри, Маша… а то она какая-то… — и тётя Шура неопределённо поводила рукой возле своего виска.
Дверь тридцать второй квартиры открыла тётка лет под шестьдесят хорошего мужского роста с выкрашенными в невозможный морковный цвет волосами. Спортивный костюме обтягивал странную фигуру: узкую в бёдрах, необычайно расширявшуюся к плечам и украшенную небывалого размера бюстом.
В ответ на мой вопрос: «Могу я увидеть Жору?» — на лице тётки появилась удивлённая и недоверчивая полуулыбка.
Я огляделась. Пол в коридоре жутко грязный, в углу кучей навалена немытая обувь, не только летняя, но и ботинки, зимние сапоги на меху. Заметив мой брезгливый взгляд, тётка поджала губы. Не ожидая приглашения, я прошла, стуча каблуками.
В забитой мебелью неубранной комнате стоял запах нестираного белья. На диване, вытянув ногу в гипсе, сидел темноволосый мальчик чуть помладше моего Дани. Его майка по сравнению с белоснежными бинтами казалась серой, наволочки на подушках тоже были несвежие.
Поздоровавшись с мальчиком, я взяла стул и села возле дивана.
— Болит? — спросила, указывая на ногу.
— Болит, — пожаловался мальчик и показал: Здесь. А ещё вот здесь.
— И температура повысилась? (лицо мальчика показалось неестественно румяным, глаза блестели).
— Тридцать семь и четыре, — угодливо подсказала бабка. Я оглянулась: полуулыбка, с которой она встретила меня, превратилась в улыбку. С чего бы это ей улыбаться?
— Жора, я — Мария Андреевна Снегирёва. Ты знаешь моего сына — Данила Снегирёва?
Мальчик, с интересом смотревший на меня, кивнул.- Ты ни с кем не перепутаешь его?
— Нет.
— Дело в том, что Данил не гулял вчера во дворе и никак не мог тебя толкнуть. Понимаешь? Ты будущий мужчина и должен знать, что обвинять безосновательно нельзя: это очень плохо.
Ребёнок, бросив быстрый взгляд на бабку, отвернулся и стал смотреть в окно.
— Бандит! — раздался хриплый крик за моей спиной. Я вздрогнула и обернулась.
— Бандит, бандит! — сжав кулаки и топая ногой, кричала старуха. — Ваш сын бандит! Вся округа знает, что он бандит!
Я встала и с недоумением смотрела на неё.
— На что лечить? Я инвалид, инвалид! — бабка схватила со стола и стала совать мне какую-то маленькую книжечку, потом приложив раскрытую книжечку к своему лицу, закричала: Что похожа? Это я, я! Я инвалид, инвалид!
Она не говорила связными предложениями, а выкрикивала отдельные слова: «Бандит, бандит! Суд! Суд! Инвалид, инвалид!»
Я посмотрела на мальчика. Он сидел неподвижно, отвернувшись к окну. Понятно: с ребёнком проведена соответствующая работа.
— У меня зять — майор милиции! Он разберётся! Разберётся! — продолжала кричать старуха, притопывая ногами.
— Вы мне угрожаете? — спросила я.
Старуха, замолчав на мгновение, снова подняла крик: Бандит, бандит! Суд разберётся! Зять разберётся! Суд! Суд!
Огромная рыжая фурия орала и бесновалась предо мной. Так вот о чём предупреждали меня папа и тётя Шура! Нет, она не была психически больной, а крики и беснование не вызывали у меня никакого страха, потому что маленькие светлые глазки на мясистом красном лице были вовсе не безумны.
Взглянув ещё раз на неподвижно сидящего мальчика, я вышла в коридор. Старуха бежала следом, продолжая кричать.
Остановившись перед дверью, я медленно и раздельно произнесла:.
— Всё, что вы говорите — клевета, то есть распространение заведомо ложных слухов с целью опорочить. Я очень сочувствую вашему внуку. Но не могу обещать, что не подам на вас в суд за клевету.
Потом повернулась и вышла, провожаемая хриплыми криками старухи.
Домой не пошла: надо было подумать, успокоиться. Но успокоиться не получалось: внутри всё клокотало от ненависти к мерзкой бабке, клевещущей на моего ребёнка. И папа расстроился. А ему никак нельзя волноваться: полгода назад его поставили на очередь в Бакулевском центре, и мы ждём вызова на операцию. Папе срочно нужен кардиостимулятор: это наша последняя надежда…
На старуху определённо следовало подавать в суд. «Подлецов надо учить», — любит говорить один мой старый знакомый. Правильно, а заявление поможет составить Татьяна, бывшая одноклассница, она судья по гражданским делам.
В моём положении обязательно надо было действовать, и я поспешила к телефонной будке. Домашний телефон Татьяны не отвечал. Конечно, она же собиралась на юг с мужем и девочками! Набрала другой номер, знакомый ещё со школьных лет. Трубку взяла мама Татьяны, тётя Аня, сказала, что приезжают они из Анапы завтра поездом в 10.30. Значит, в одиннадцать я буду у них.
Домой возвращалась в очень взвинченном состоянии, размышляя, что и как говорить домашним, чтобы успокоить их.
Открыла дверь своим ключом и застала в коридоре совершенно немыслимую картину: куча мусора на расстеленных газетах, рядом пустое ведро, а мусоре роется дочь в моих резиновых перчатках, натянутых до локтей.
— По-ли-на! — только это я смогла произнести.
— Данькино алиби! — она торжествующе протянула мне вчерашние билеты в кино, обнаруженные в мусорном ведре. Ай да Полина! Ай да Шерлок Холмс!
Я постаралась в юмористическом ключе говорить о встрече с бабкой, но смеялась только Полина. Даня молчал, а папа с тоской смотрел на него. Сын оживился только тогда, когда я сказала, что собираюсь подать на бабку в суд за клевету, а тётя Таня мне посоветует, как это правильно сделать.
Дети не захотели гулять и занялись рисованием, а я пошла к Свете жаловаться. Ей выложила всё как есть, не скрыв, как подавлен произошедшим Даня, как расстроен папа.
Вечером, поужинав и напившись чаю с остатками «Муравейника», дети быстро уснули. А меня ждала, скорее всего, бессонная ночь: сегодняшние события крутились в голове, вспоминался хриплый голос бесноватой бабки: «Бандит! Бандит! Суд! Суд!»… Очень тревожно было за папу: как он с его сердцем перенесёт такой стресс? Лежала в постели, прислушиваясь к звукам в папиной комнате. Прошло довольно много времени, и у него зажёгся свет: значит, не спит, ему плохо.
Накинув халат, взяла ампулу кордиамина, коробочку с простерилизованным шприцем и пошла к папе. Он лежал на диване с книгой в руках: «Не спится, решил Зощенко почитать, — он показал мне обложку книги, — а сердце не болит, всё в порядке, всё нормально».
Взяв его руку, привычно посчитала пульс: 52 удара в минуту — для папы вроде бы и ничего. Уговорив, всё-таки сделала укол. Папа смотрел грустно, вздыхал.
— Ах, Маша, как я виноват перед Даней! — начал он. — И хватит ли у меня времени, чтобы как-то загладить вину?..
— Да в чём твоя-то вина? — не поняла я.
— Понимаешь, нельзя мне было начинать этот разговор при Дане. Нам нужно как-то самим разбираться в подобных ситуациях, чтобы не ранить детей. Боже мой, как они беззащитны перед жестокостью взрослых! Как мальчик расстроился! Он заснул?
Я кивнула.
— Полина-то какая молодец! Пока дед охал да вздыхал, она уже алиби брату обеспечила… А я! Сорок лет учил чужих детей, лекции родителям читал, как детей воспитывать… А сам дурак дураком оказался… — папа махнул рукой.
Мы проговорили до трёх часов ночи и решили, что завтра утром мне нужно идти в милицию. Зачем? Тогда нам казалось, что это хорошая мысль: может быть, участковый поговорит с бабкой, усовестит её или припугнёт уголовной ответственностью за клевету.
Рано утром я уже была в РОВД, узнала у дежурного, как фамилия нашего участкового, и отправилась разыскивать кабинет 76. Долго бродила по коридорам незнакомого здания, а когда наконец нашла нужный кабинет, оказалось, что участковый пару минут назад ушёл. Может, я его и встретила в коридоре, но в лицо-то не знала…
Что ж: первый блин комом. Но я уже решила, кого буду искать дальше — инспектора по делам несовершеннолетних: кто-то ведь должен защищать детей от взрослых.
Инспекцию по делам несовершеннолетних возглавляла женщина-майор, лет чуть-чуть за сорок, красивая, с модной причёской. Я поздоровалась, представилась, сказала, что пришла за помощью и советом.
— Буду слушать вас и писать, видите: все в отпусках, так что ничего не успеваю делать, — она указала на два пустых стола в кабинете.
Я начала излагать свою историю, стараясь быть краткой. «Все матери защищают своих детей», — небрежно заметила инспектор, не поднимая головы и продолжая писать.
— Она мне не верит! — молнией вспыхнула мысль. Появилось острое желание встать, сказать что-либо резкое и уйти. Подавив усилием воли это желание, я продолжала тихо и подчёркнуто медленно: В этом собственно и заключается предназначение матери. (Ручка дёрнулась и на мгновение остановилась). Но я пришла к вам не за советом, как выгородить хулигана, я пришла с просьбой помочь защитить ребёнка от клеветы. Дело в том, что у нас сохранились вчерашние билеты в кино.
— Фильм двухсерийный? – инспектор уже положила ручку и смотрела на меня.
— Да.
— От кинотеатра до вашего дома долго добираться?
— Если с транспортом повезёт, то полчаса.
— Вы ведь в ГУМе были, покупали что-то, чеки сохранились?
— Конечно, на приставку «Денди» обязательно надо хранить чек, — я уже поняла ход её мыслей и говорила как о чём-то само собой разумеющемся. — Обувь детям купили, чеки тоже лежат в коробках, на чеках — дата и время.
Инспектор, теперь смотревшая на меня с интересом и симпатией, на секунду задумалась, как будто что-то решая, а потом спросила:
— Мария Андреевна, а в плане финансов ваша семья достаточно обеспеченная? — наверное, в моём взгляде она прочитала крайнее недоумение, потому что поспешила добавить: Понимаете, таким способом сейчас часто вымогают деньги.
У меня в голове точно цепь электрическая замкнулась и вспыхнула яркая лампочка: в один миг я увидела всё произошедшее совершенно под другим углом: деньги! конечно же, бабке нужны деньги! Сразу стали понятна и её странные улыбки, и многое из сказанного. Но неужели нашу семью кто-то считает богатой?
— Я провизор, — начала я размышлять вслух, — заместитель заведующей девяносто третьей аптеки. На зарплату не жалуюсь, но у меня двое детей, алиментов от бывшего мужа практически не видим (было стыдно сказать, что за семь лет получили от него четыре денежных перевода на незначительные суммы). Живём с моим папой, он инвалид войны, пенсия хорошая, но всё уходит на детей. Так что вряд ли нас можно назвать обеспеченными людьми…
На прощанье инспектор посоветовала мне не оставлять детей без присмотра во дворе: со стороны старухи возможны провокации, если она решит до конца добиваться денег. Насчёт же моего решения подать в суд высказалась скептически: «Доказать факт клеветы в суде очень трудно, почти невозможно».
Я была ей искренне благодарна, и, распрощавшись, отправилась к Татьяне: она уже должна быть дома.
Татьяна удивила так, что я потеряла дар речи. Едва я начала свой рассказ, как она перебила и дальше продолжала сама: «Бабка не следила за ребёнком, он получил травму, и, чтобы выгородить себя перед дочерью и зятем, решила найти виноватого, да ещё и денежками разжиться, запугав интеллигентных, неконфликтных людей».
Не скрывая восхищения, я смотрела на подругу: «Как ты это могла всё сразу раскрутить?»
— А что тут раскручивать, — вздохнула она. — Я уже семь лет судья по гражданским делам, и такого наслушалась… А до этого ещё пять лет секретарём суда работала, ты сама знаешь…
Подавать в суд Татьяна тоже решительно не советовала: клевету очень трудно будет доказать, бабка от своих слов откажется… Кроме того, для папы суд был бы большим стрессом. «Подумай о здоровье Андрея Даниловича: если ему станет хуже, операцию делать не станут», – против этого я уже не могла возразить.
— И что же теперь, эту клевету проглотить?
— Почему проглотить? — удивилась Татьяна. — Не проглотить, а стряхнуть как старый, драный тапок с ноги. Перешагнуть и идти дальше своей дорогой.
Вечером того же дня в гастрономе я встретила Даниного одноклассника Мишу с мамой Ольгой Ивановной. Жили они в том же доме, что и бесноватая бабка.
— А почему Данька во двор не выходит? — к был первый Мишин вопрос.
Мои дети дружили с Мишей ещё с детского сада, Ольгу Ивановну, женщину очень порядочную, мать троих детей, я тоже знала давно, поэтому, ничего не скрывая, стала рассказывать о нашей проблеме.
— Надо же, теперь она и с вас деньги трясёт! — перебил меня Миша.
В ответ на моё удивление мальчик рассказал прошлогоднюю историю.
Жора поссорился с ребятами во дворе, они не стали играть с ним, и от скуки он залез высоко на дерево. А когда стал спускаться, сорвался, напоролся на сук и порвал губу. Ему потом в травмпункте зашивали. В это время во дворе были и дети, и взрослые, и все видели, что мальчик сам упал с дерева и его никто не толкал. Однако бабка стала обвинять Мишу, приходила к его родителям, грозила судом и требовала денег. Успокоилась только после того, как отец в прямом смысле слова спустил её с лестницы.
Ольга Ивановна подтвердила всё рассказанное Мишей, но дополнила ещё одним небезынтересным фактом: весной бабка подошла к ней и как ни в чём не бывало попыталась заговорить, что поразило Ольгу Ивановну до глубины души.
Слушая нашу историю, она страшно возмущалась. А потом решила, как отомстить бабке.
— Я шепну, будто бы по секрету, соседке Анне Кузьминичне, что на Клавку в суд подают за клевету, — решила Ольга Ивановна. — У Анны Кузьминичны вода в одном месте не держится, и завтра про это будет говорить весь двор.
Когда я дома рассказала, какую месть задумала Мишина мама, Даня улыбнулся в первый раз за два дня.
Играть во дворе дети отказывались наотрез, выходили на улицу только со мной или с дедушкой.
Даня немного оживился, но часто задумывался, был рассеян. Умница Полина не давала ему скучать, постоянно придумывала занятия: то они вместе вытирали пыль на книжных стеллажах, то оборачивали книги и подписывали тетради к новому учебному году, то рисовали. Полина с готовностью помогала мне по хозяйству и к каждому делу подключала Даню.
Случившееся очень медленно уходило из нашей памяти, несмотря на то что мы старались поменьше о нём говорить. А если и вспоминали, то со смехом. Полина придумала старухе прозвище — «бабка-клеветуха», и Даню это прозвище очень веселило. Так прошла неделя.
Но однажды утром папа вернулся из гастронома расстроенный. Мы отправили детей поиграть к Диме, и папа рассказал, что в магазине его окликнула женщина, мывшая полы. Она представилась кумой и подругой бесноватой бабки и сказала, что мы не должны подавать на бабку в суд, потому что у неё очень тяжёлая жизнь.
Неумная женщина, заполучив слушателя, выложил о своей подруге всё, что знала: что у кумы умер муж, но она не очень об этом горевала, что ей не хватает денег и она вынуждена работать на огороде, а потом продавать овощи, что у дочери, живущей в другом городе, не складываются отношения с мужем, тот постоянно ругает её за лень и нечистоплотность, грозит разводом…
— Ваша дочь не должна подавать на Клавку в суд, должна простить её, — к настаивала тётка.
Папа не сдержался и завёл свой любимый разговор — о совести.
— Совесть, совесть, — грубо перебила его незваная собеседница. — Когда деньги нужны, кто об этой вашей совести думает!
Через неделю приехал мой старший брат Николай с женой и пятилетним сынишкой. Каждый день брат сажал детей в машину и вёз их в лес, или на речку, или в деревню к нашей тёте — папиной младшей сестре. Если было не особенно жарко, то к ним присоединялся папа.
Я оставалась дома, варила обеды и ужины на всю большую семью, занималась заготовками на зиму. Эта работа меня нисколько не тяготила: нашей мамы уже десять лет не было в живых и я давно привыкла брать на себя все заботы о детях и папе. Главное, что мои дети были под присмотром, отдыхали, радовались солнцу и лету. Даня за месяц загорел, поправился, и мы часто слышали его смех.
Наступил сентябрь. Полина пошла в седьмой класс, Даня — в пятый. В школу дети ходили другой дорогой, подальше от дома, где живёт бабка-клеветуха. Во дворе бывали редко: Полина после уроков спешила в художественную школу, Даня попросил записать его в секцию греко-римской борьбы.
Все наши мысли теперь были о дедушке: приближалось время операции, на которую возлагались такие большие надежды. Дети начали робко мечтать о новогодних праздниках. О весне, когда дедушка поправится после операции, окрепнет и сможет подолгу гулять с нами в парке, ездить за город, ходить в кино.
Но нашим мечтам не суждено было сбыться. Папино слабое, изболевшееся сердце остановилось 15 октября, в такой же пасмурный, ветреный день ровно пятнадцать лет назад. Вызов из Бакулевского центра опоздал. Я, брат, наши дети — все мы думаем, что, если бы не клевета подлой старухи, он дожил бы до операции.
А бесноватая старуха жива-здорова доныне, растолстела, но внешне не очень-то изменилась за прошедшие годы. Ей уже порядком за семьдесят, но она торгует на мини-рынке у супермаркета в двух остановках от нашего дома окрошечным квасом, летом свежими овощами, а зимой консервированными огурцами и помидорами. Я редко бываю в том районе, но каждый раз, проходя, вижу сидящую за прилавком громадную старуху, горой возвышающуюся над остальными торговками.
Бабка тоже меня помнит и всякий раз пристально разглядывает мою одежду. Прошлой зимой, когда я вышла из супермаркета, она буквально «приклеилась» взглядом к шубе (не шикарной, не норковой, нет — каракулевой), никак не могла оторвать глаз. Я прошла мимо, а бабка встала, повернулась и смотрела мне вслед.
Об Авторе: Инна Путилина
Закончила филологический факультет Липецкого пединститута. Литературная критика публиковалась в газете «Литературная Россия», повести и рассказы в газете «Литературный Крым», журналах «Петровский мост», «Дрон», «Эдита».
Опубликовано в выпуске: Очертания врекени
Глубокий, сильный рассказ. Автору, за то что поднял такую тему, респект.
Благодарна Вам за интерес к неновому уже и, увы, невесёлому рассказу.
Хочется отметить, как мастерски, небольшими, но выразительными штрихами рисуется образ дочери главной героини. Полина – незаурядная девочка: умная, чуткая старшая сестра, мгновенно вставшая на защиту брата. Бесноватая старуха тоже очень убедительно показана – тип людей, живущих по принципу: “когда деньги нужны, кто об этой вашей совести думает”.
Благодарна Вам за то, что обратили внимание на маленькую героиню. Я тоже считаю её незаурядной девочкой, маминой надеждой и опорой. Что касается бесноватой старухи, то людей этого типа в жизни встречалось слишком много; конечно, Бог им судия, но приближаться к ним опасно.