Люсьен, или Люська по-свойски, как привыкли звать ее в поселке, а она не обижалась, что так, просто обращаются к ней, сейчас стояла возле окна и смотрела на ночную улицу. Окна ее комнатушки были угловыми. Край забора в одном окне, а другое окно смотрело на пустырь, где поселковские жители устроили свалку.

Люська передернула плечами, глядя на унылую картину. Ладно, сейчас зима и свалка разнохолмьем скрылась под снегом, а наступит долгожданная весна, пригреет солнышко, потекут журчащие ручьи и появятся темные вершины многочисленных холмов мусора. Закружится воронье над ними, выискивая, чем поживиться и с утра и до ночи будет разноситься птичий гвалт над округой. А летом мириады мух и всякой живности, да еще ни с чем несравнимый запах, который, как казалось, пропитал все вокруг. Даже духи не помогали избавиться от него.

Первую ночь, когда она оказалась в этом незнакомом поселке, провела позади захудалого кинотеатра или клуба, забившись в густой кустарник, где просидела на досочке до самого утра, опасаясь пошевелиться, и прислушивалась к голосом, что доносились в ночи. На следующий день Люська долго бродила по поселку в поисках жилья и работы. И случайно наткнулась на холеного толстого мужчину в дорогом костюме, шляпе с кожаным портфелем в руках, возле поселковского совета. Не заметила его, загляделась на вывеску хлебного магазинчика, и в животе сразу заурчало от голода,  ткнулась в спину толстяка, когда он вышел из здания. Он буркнул сначала, мол, шляются всякие, поправил шляпу и лишь после этого внимательнее взглянул на нее. Даже не взглянул, а медленно осмотрел ее с ног до головы, задержался на груди, словно раздевал ее. Люська поежилась и поплотнее запахнула кофту и опустила голову.

— В гости приехала или как? — с любопытством сказал он и было видно, гости тут бывают редко, даже слишком редко. — А с какой целью приехала? Работу ищешь или вздумала в наших краях мужа себе найти? А может, сбежала и тебя разыскивает милиция?

Люська непроизвольно вздрогнула, услышав про милицию.

Он заметил, что Люська вздрогнула, и  хохотнул, снова оглядывая ее с ног до головы. Оценивающе смотрел, неторопливо, а ей казалось, сейчас заставит рот открыть и зубы показать или раздеться и начнет осматривать со всех сторон.

Люська брезгливо передернула плечами. И в то же время понимала, что бесполезно скрывать, что она дочь врага народа. Все равно бы узнали. Она помолчала. Думала, а потом словно решилась довериться незнакомому человеку и рассказала, что произошло с ней.

— Ну, что сказать… По головке не погладят, когда узнают правду, что пригрел дочь врага, но людям нужно помогать в трудную минуту, — задумчиво протянул этот упитанный боров и в который уж раз окинул ее с головы до ног. — В магазин пойдешь работать. Продавщица уехала, а заменить некем. Поработаешь, а там посмотрим. Может, в клуб пристрою или к себе в контору заберу. И с жильем помогу. Казенная комната, зато своя. Если не проворуешься и не сбежишь, лет через несколько будет твоей.

И повел ее в контору.

Люська не заметила, как пролетел день. Пока приняла товары в магазине, повесила вывеску, что с завтрашнего дня магазин начнет работать. Потом с комнатой суетилась. Ладно, местные женщины помогли. Посмеиваясь, подушку дали, одеяло и простыню. Кто стаканы принес, кто тарелки и ложки. С миру по нитке… И все усмехались, постреливая глазками на Люську. Ты, соседушка, старайся. Очень старайся. Глядишь, и нам от твоих стараний что-нибудь перепадет. И прыскали, зажимая рты. Она не понимала. Спросит, а они закатятся. Говорят, потом поймешь. И поняла…

Александр Романыч ночью пришел. Она проснулась от громкого стука, который, как казалось, разбудил всех соседей. Но стояла тишина. Она поднялась. Холодно в комнате. Укуталась в одеяло и открыла дверь. Невольно посторонилась, пропуская его. Александр Романыч по-хозяйски зашел. Скинул пальто и бурки. Прошел в комнату, растирая озябшие руки. Следом стащил с себя костюм. Вернулся к вешалке. Достал из кармана кулек с конфетами и небрежно бросил на стол. Она с ужасом смотрела на него, пытаясь прикрыться одеялом. Он  подтолкнул ближе к кровати. Постоял, покачиваясь с пятки на носок, и осматривал ее. Протянул руку и хотел было потискать грудь, но неожиданно толкнул на кровать, и навалился на нее. Он не слушал причитаний и попыток вырваться. Всю обслюнявил, тычась мокрыми толстыми губищами. А потом, когда вволю насытился, неторопливо услся на кровати. Посидел. Вытер вспотевшее лицо. Медленно оделся. Мурлыкая под нос, вытряхнул несколько конфет из кулька, одну кинул в рот, набросил пальто, натянул бурки и ушел, помахивая портфелем. А Люська долго лежала, раздавленная физически и морально этим жирным боровом и плакала. Убежала от одного изверга, чтобы попасть в руки к другому. Она рада была бы и отсюда сбежать, но денег не было и силы не осталось. Всё убили внутри, растоптали, вытерли ноги об нее, словно она не человек, а тварь бессловесная в подстилку превращенная…

Люська попала в этот поселок случайно. От мужа сбежала. Да и какой муж? Так себе, сосед по коммуналке. Отца забрали как врага народа, хотя из него враг, как из нее балерина. Работал в обувной мастерской. Что он, со старым сапогом собирался совершить покущение на руководство страны? Нет, не покушение, а будто в мастерской собирались темные личности, которые поносили Советскую власть и руководство страны, писали листовки и расклеивали ночами. И отца сослали в лагеря, как врага народа. Сгинул.

И мать как свечечка угасла. И так едва теплилась, а тут за месяц-другой истлела. Тяжело было Люське. Дочь врага народа. Куда не сунется, ей отказывают в работе. Всё рас продала, что было. Голые стены, кровать с байковым одеялом и все на этом. И тут сосед стал обхаживать ее. Старше отца был. Замуж позвал. Хоть сыта будешь. Все равно никуда не устроишься, а начнешь правду искать, саму отправят кедры окучивать, а так при муже да еще жилплощадь увеличим. Не жизнь, а сказка начнется. И все пытался в темном углу подкараулить, прижать и полапать за грудь, а у самого слюна чуть ли не до пола стекала из полуоткрытого рта. Фу, аж вспомнить противно! Люска передернула плечами.

Знакомые избегали общаться. Лишь некоторые с оглядкой шептали и тут же старались отойти. Она не обижалась. Понимала — это жизнь и никуда не денешься. И пришло время, когда перед ней встала стена, которую одной не преодолеть. И она согласилась выйти замуж за соседа. Расписались. Она взяла мужнину фамилию. Правда, недолго радовалась. Мужик извергом оказался. Устала от постоянных побоев, от его самодурства, когда мог врезать ни за что, а просто так, для профилактики, как он говорил, а если не нравится, могу сообщить в органы, что ты — дочь врага народа и с тобой живо разберутся. И хохотал…

Она устала жить от этих угроз, от насилий, когда муж в любое время суток валил ее на кровать и готов был растерзать, кусая ее и выкручивая руки. Он в такие моменты похож был на безумца. От этих истязаний он получал куда больше удовольствия чем от самой близости. И Люська долго терпела издевательства, но однажды не выдержала. Дождалась, когда мужа дома не было, разыскала документы, заначку его забрала и подалась на вокзал. Взяла билет в один конец. Все опасалась, что сейчас откроется дверь в вагон и начнет ее на кулаках носить.

Потом долго ехала на попутках, пока не занесло в этот поселок, который, как ей казалось, стоял на самом краю земли, а дальше него не было ничего. Край земли, а дальше пустота…Она рада была и дальше отправиться в эту самую пустоту, но денег едва хватило, чтобы рассчитаться с водителем, который не глядя сунул деньги в карман, развернулся на самом краю земли и укатил обратно…

…И сейчас Люська оглянулась на скрип двери. Она и так знала, кто пришел посреди ночи и не стукнув в дверь, по-хозяйски распахнул ее и, не глядя на Люську, прошел в комнату и принялся раздеваться, фальшиво насвистывая под нос.

— Что ждем? Требуется особое приглашение? — буркнул он, заметив, что она продолжала стоять возле окна, и принялся стаскивать штаны. — Давай-давай, Люсенька, пошевеливайся. Я же предупредил, что приду. Шустрее. Мне еще до дома добираться, а там морозяка, аж деревья трещат. В такую стужу не успеешь оглянуться, как отморозишь мужское достоинство. А оно еще мне пригодится. Да, лапулька?

Он осклабился и посмотрел на Люську.

— Знаю и что? — Люська стояла возле окна и не поворачивалась. — Бежал бы сразу к своей супруге. Она днем и ночью безотказная, как швейная машинка «Зингер». Глядишь, согрела бы, если не занята другими…

Не договорила. Замолчала. Знала, что уколола его. Даже не уколола, а рожей ткнула со всего размаха в самую грязь и повозила.

За спиной послышалось шлепанье голых ног по полу и прерывистое дыхание возле нее. Пахнуло перегаром.

— Ну, что ты ломаешься? — рыкнул он. — Что в последнее время кобениться стала? Жинкой стала укорять. Это жена, а ты даже не любовница, а можно сказать, что моя собственность. И если бы не моя доброта, давно бы сгнила на помойке или сгинула, как и твой отец — вражина. Так что не гонор убавь и пошевеливайся…

Он обнял ее сзади и принялся задирать халат.

— Хочешь меня? — Люська неожиданно повернулась и распахнула перед ним халат, под которым ничего не было, провела ладонями по высокой груди и повторила. — Хочешь меня, Сашеньа?

Он нервно сглотнул. За несколько лет, как она перебралась  сюда, Люська пришла в норму после мужьего издевательства. Округлилась, стала гладкой и вроде даже холеной. Снаружи глаз не отвести, а в душу никто не заглядывал, чтобы узнать, что в ней творится. Все смотрели на ее красоту, а остальное не интересовало. И на улице не каждый мужик мог спокойно пройти мимо нее. Мужики оглядывались, а бабы плевали вслед, сучкой называли. И сейчас она стояла, распахнув халат, и смотрела на него.

— Хочу… — не сказал, а выдохнул Александр и затоптался в широких и длинных семейных трусах, над которыми нависал большой живот. — Да я для тебя…

— Ну, раз для меня, тогда расходись со своей Антониной и женись на мне, — коротко хохотнула она, зная, что этого никогда не будет. — И я буду вся твоя с головы до ног. А пока я не твоя собственность, чтобы мной распоряжаться, как шлюхой подзаборной. Я сама выберу, с кем ночь провести, а не нравится, шагай к своей Антонине. Вот уж точно, шлюха подзаборная. Думай, Сашенька, думай…

Сказала и повела округлым плечиком.

— Ну ты же знаешь, не могу разойтись, — зашлепал  толстыми губами Александр. — По рукам и ногам связал меня тестюшка. Сам не хочу смотреть на ее выкрутасы, но приходится. Заикнулся было, что его доченька готова лечь под каждого мужика, так он чуть в лагеря меня не отправил за клевету. Его Тонечка — сущий ангел и для нее слово «дурак» матом кажется и воспитана она в лучших семейных традициях. И если я еще раз заикнусь, меня отправят, где Макар телят не пас. Вот я и смирился…

Он был женат на дочке главы района. Толстая бабища, которую еще со школы стали таскать по кустам. А тут он, молодой специалист, приехал в эту тьму таракань, где настоящей жизни не видели, а уж про любовь и говорить нечего, хоть лекции в клубе читай местным аборигенам. Ну, кроме теории нужно еще и практические занятия проводить. И тоже ночь провел с доченькой главы района. А утром за ним приехала милиция. И папа сказал, посажу, если не женишься. А с такими, как ты, сам знаешь, что делают на зоне. И Александр испугался. Женился на дурочке, зато стал чуть ли не первым человеком в районе и к нему шли, снимая шапку. Александру понравилось это. Ну и пусть — дура. Ну и пусть таскается по кустам, зато у него власть в руках. А власть куда слаще любой бабы, которых, при желании, у него будет немеряно. Имея власть в руках, я могу делать все, что душе угодно и за это ничего не будет. Он думал, тестюшку снимут и он разведется с супругой. А если тестя в Москву заберут, тогда и он вслед за ним отправится. Да не тут-то было!. Тестя не сняли, и на повышении не пошел. Зато крепко Александр сел тестю на огромный крючок. Тестюшка компромат на него собрал. Да такой, что можно, хоть сейчас сухари сушить и отправляться на нары…

— Не можешь развестись? — сказала Люська и запахнула халат. — Ну и катись отсюда к своей Антонине. Она безотказная. А меня оставь в покое.

И снова отвернулась к окну.

— Ты знаешь, что я могу с тобой сделать? — взвился Александр и большой живот заколыхался. — Ты бы сдохла без меня. Это я тебя пригрел. Работу дал и жилье. И все, что ты имеешь, это все благодаря мне. Тебя же порвут, стоит только сказать, что ты дочь врага народа!  Тайга большая. Отправишься кедры окучивать. А выдюжишь ли — неизвестно, потому что не таких система ломала, а тебя раздавить — раз плюнуть.

— Не получится, — едва заметная усмешка на ее губах. — Если я захочу, ты потеряешь все и даже последние штаны. На тебе грехов, как блох у собаки. И еще неизвестно, кто быстрее отправится кедры окучивать. Я разговаривала с твоей Антониной. Хоть и дура баба, а многое знает про тебя.

Она запахнула халат и поежилась. На улице морозная погода и даже заклеенные окна не помогают. Ветра сильные. Все тепло выдувают.

— Сука ты, как есть — сука! — он зашлепал губами, не зная, как втоптать ее в грязь. — Ишь ты, осмелела! Ишь ты, еще грозится! У меня такая власть, что тебе и не снилось. Плевал я на Тоньку и ее отца! Что они могут сделать мне — хозяину этих мест? Да ничего! Одна — дурочка, а второй хоть высоко сидит, но падать больно, если расскажу про его делишки. Ты решила, что лучше тебя не найти? Да пошла ты… Да мне любая баба рада. Да меня каждая из них примет и будет рада, что обратил внимание на нее. Да я…

И это «Да я…» еще долго носилось по комнате, ударяясь о стены и этом возвращаясь обратно.

— Иди отсюда, — как-то спокойно и даже с безразличием сказала Люська, чем еще больше разозлила Александра, словно в рожу ему плюнула. — Уходи и больше не появляйся. А будешь надоедать, управу на тебя живо найду.

Она сама была удивлена, что так спокойно высказала все, что хотела сделать эти долгие годы. И на душе стало легче.

— Что — другого нашла? — запыхтел Александр и щеки его побагровели. — Кто этот дурачок, кто позарился на тебя?

— Ну, на всякого заместителя найдется повыше заместитель, — уже с усмешкой сказала Люська, глядя, как он стоял в полуспущенных штанах. — Иди отсюда. Тебя женушка дожидается.

— Сука, я тебя поил-кормил, подарками заваливал, а ты… — опять взялся Александр. — Ладно, слушок был, что путаешься с некоторыми, но об меня ноги вытереть… Это я разотру тебя!

— Ты кормил меня? — мотнула копной рыжих волос Люська. — Все, что приносил, сам же и сжирал. Да еще мало было! И не твое дело, с кем встречаюсь. За своей бабой присматривай. А пугать меня не нужно. Я многое повидала в жизни. И прошла через многое. У тебя духу не хватит, чтобы меня растереть. Я принимала лишь за твою помощь, что помог, когда в поселке появилась и все на этом. Многократно отработала. С первого дня ты не только физически, но и морально раздавил меня. А теперь хватит. Пшел отсюда!

И ткнула рукой в сторону двери.

Натягивая широкое пальто, Александр пинком распахнул дверь и вышел.

— Сучка, я еще поквитаюсь с тобой, — донесся его голос, грузные шаги и все затихло.

С удицы донеслись тяжелые шаги. Звякнуло стекло. И она увидела, как осыпался снег. Опять матюги. Еще один комок пролетел и попал в стену. Хруст морозного снега. Александр потоптался. Сунулся в карман. Чертыхнулся. Забыл у этой Люськи небольшой кулек с конфетами. Хотел было вернуться за ним, чтобы жене отнести и махнул рукой, представляя, как супруга начнет хрустеть карамельками, пока вс е не съест.

— Тьфу ты, корова! — обругал жену, снова взглянул на темное окно — эх, высадить бы стекло, чтобы она, сучка такая, инеем покрылась, но плюнул — слюна повисла на воротнике, и он зашагал в сторону своего дома. — Ведьма, даже плюнуть не дала…

Люська стояла возле окна за занавеской и смотрела на него. Внутри радость или пустота — она не могла понять. Все же радости было побольше. Да, она благодарна ему, что помог устроиться на работу, что удалось выбить казенное жилье, но в то же время, он не за просто так помогал ей, а уже тогда наверняка знал, что станет полноправным хозяином ее души и тела. А сколько таких безропотных прошло через его руки и постель — это одному боженьке известно. И что же он — Бог, не наказал его за это паскудство? Почему разрешал измываться над ней, как и над другими бабами? А может, Бог специально сделал так, препятствие поставид на ее пути, чтобы она могла преодолеть его — эту преграду и стать сильнее, чтобы решиться на поступок? Ведь она же решилась, когда сбежала от мужа — тирана и тут набралась силы и выставила Александра за дверь. Он не останется один. Нет, такие всегда найдут, кто послабее, чтобы поизмываться над ними, чтобы сорвать всю злость за неудачи в жизни, а потом воспользоваться беззащитным положением. Как воспользовался ей, когда ввалился ночью в комнату и раздавил ее, как физически, так и морально, а потом неторопливо собрался и по-хозяйски ушел, что-то насвистывая под нос.

Люська вздохнула. А как она могла бы наказать его, если сама ноль без палочки. Жаловаться в милицию на него — это смешно. Ее бы сразу определили в камеру. Был бы человек, а статья найдется. И отправили бы кедры окучивать, как говорили местные жители. И поэтому ей приходилось терпеть…

Люська продолжала стоять возле окна, кутаясь в теплый халат. Смотрела в окно, за которым начинался долгий зимний рассвет, и с удивлением оглядывалась, когда доносились посторонние звуки. Раньше никогда не обращала внимания на это, а сейчас, когда выставила Александра, словно скинула с себя не оковы, как сказать — это было бы слишком, а стряхнула с себя всю эту грязь, все, что мешало жить, и словно прозрела, и слух прорезался — и это было непривычно и необычно.

За стенкой покашливание — это дядь Вася болеет. Он уж много лет мучается легкими. Худым стал, кожа да кости остались. Бывало летом выйдет на крыльцо и греется на солнце, а потом зайдется в кашле, и не остановишь. С войны у него. Его жена говорила, будто легкие прострелены. Едва выходили в госпитале, а потом списали вчистую. Вот и мучается…

Громыхнула дверь. Топот по коридору и снова хлопнула дверь. Это Петька с Кешкой в школу помчались. Так и будут нестись до нее, подталкивая друг друга. Школа на другом конце поселка. Видать, проспали. И торопятся, лишь бы успеть…

Окраина поселка, а слышно, как люди идут на работу.

За годы, проведенные здесь, она уже многих стала узнавать по голосу, тем более способствовала работа в магазине, мимо которого ни один житель не проходил. Александр обещал, что устроит ее со временем в клуб, а она отказалась. В магазине все и всё на виду. С людьми пообщаешься, новости узнаешь и получалось так, что она была в курсе всех новостей, знала обо всем, что творится не только в поселке и районе, но и далеко за ними. Многое знала, но всегда лержала язык за зубами. Жизнь научила…

И Люське нужно было собираться на работу. После бессонной ночи хотелось отдохнуть. Укутаться в одеяло. Спиной прижаться к теплой стене и лежать, ни на что не обращая внимания. Люська взглянула на окно. А может, податься в город? Ведь сколько времени не бывала там, а если приезжала, лишь по работе. А это взять и поехать посто так, побродить по улицам, пошляться по магазинам да прикупить, что душа пожелает. Вскинулась она, а потом нахмурилась. А денег нет, чтобы ехать за покупками. А что если… Сережки она хранила от матери. А сейчас, когда выгнала Александра, казалось, столько времени появилось, что растерялась, куда девать его. И почему бы ей не устроить выходной себе? И она кинулась искать сережки. Потом надела пальто, шаль на голову, ноги в валенки и заторопилась на станцию.

— Люська, куда собралась? — окликнули со стороны. — Я хотела заглянуть в магазин…

— В город поехала, — отмахнулась Люська. — Документы нужно сдать на проверку.

— К обеду вернешься? — опять долетел голос в морозном воздухе.

— Сегодня не ждите, — не оглядываясь, крикнула она. — Работы много. Завтра приходите…

Она долго искала, где можно было продать сережки, и удивилась, когда за них дали целую кучу денег, как ей показалось. И Люська отправилась транжирить деньги, заглядывая в каждый магазин и лавку, что попадали на ее пути. Зашла в столовую. Выбрала самые дорогие блюда и долго смаковала их за столиком, что стоял в углу. А потом снова отправилась по улочкам и мпереулкам. Но уже неторопливо. Спешить было некуда. И Люська останавливалась возле каждой афиши, объявления и подолгу вчитывалась в них. А потом снгова шагала по улочкам, пока не оказалась на окраине городка, где протекала неширокая речка, закованная в лед и редкий раз были видны неширокие полыньи. А на другой стороне речки были заметны какие-то развалины и там и сям были разбросаны редкие дома, в которых еще теплилась жизнь, судя по огонькам в оконцах…

Люська редко бывала в городке. Раньше опасалась, что ее ищут и, если поймают, сразу отправят вслед за родителями, где она и недели не протянет. Да еще постоянно пугал Александр, что, если она будет кочевряжиться, быстро сообщит куда следует. И поэтому Люська терпела и н редко бывала в городке. Но годы шли и никому она не была нужна, чтобы заарестовать и посадить. А может больше смелости прибавилось и наслушалась разговоров про амнистию, о которой говорили покупатели и приводили примеры, когда людей забирали ни за что, а потом освобождали или амнистипровали и восстанавливали в правах, даже, если человек сгинул в многочисленных лагерях и только тайга знала, под какой сосной он лежит.

И Люська решилась. Принялась писать во все инстанйции и доказывать, что ее отца оклеветали и сгинул он в лагерях. Что она хочет вернуть его честное имя. Что… Да много было этих «Что», которые доказывали невиновность его. Неизвестно что повлияло, ее искренние просьбы о пересмотре дела, о его невиновности, а может, само время уже было другим, но пришел большой конверт, где было написано, что ее отец полностью реабилитирован и его честное имя восстановлено. Что он вовсе не враг народа, а оклеветанный недругом и даже было имя этого человека. Это был сосед по коммуналке, который ради жилплощади, отправил отца на верную гибель и смерть матери была на его совести. Люська долго плакала, поглаживая казенную бумагу. Плакала от горя и радости. Жалела родителей и в то же время радовалась, что она не дочь врага народа, а простая женщина. Простая баба, которая может пойти куда захочет, может поехать в любую сторону и никто ее не остановит. И она радовалась…

Люська неторопливо шагала по набережной речки. Редкие прохожие попадались навстречу. Бежали, прикрывая лицо от жгучего ветра, и скрывались в многочисленных дворах, занесенных снегом.

И она удивилась, когда увидела человека, который стоял на набережной и смотрел на другую сторону реки, где от городских построек осталось всего ничего — дом там, дом сям и с пяток по тем холмам разбросаны…

— А что вы делаете тут? — она впервые за долгие годы сама спросила, а то вечно избегала общения, а сейчас готова была весь мир обнять. — А что вы увидели там? Там ничего, кроме пустыря и нескольких избушек. А вы стоите и смотрите, словно Москву увидели.

Она махнула рукой и тоже застыла, всматриваясь вдаль. А может, она что-нибудь не заметила? Но все было по—прежнему. Дом там, дом сям и все на этом…

—— Что говорите? — он повернулся, и Люська увидела перед собой молодого еще мужчину, наверное, немного постарше ее, но не более. — А, я задумался! Когда-то жил в этих краях. Вернулся после войны, а зачем и сам не знаю. Никого не осталось здесь. Бывает, накатит тоска, как сейчас, приду на берег речки и вспоминаю прошлую жизнь. Кипела она в здешних местах, а сейчас словно умирает.

Он замолчал. Задумался. И все смотрел туда, где ничего не осталось, кроме пустырей и нескольких домиков, которые словно великан взял и разбросал по тем местам. Один там виднеется, другой едва виден за холмом, а от некоторых лишь крыши торчали. Свет в окнах да собачий лай выдавали, что там еще теплится жизнь, а надолго ли — неизвестно…

— А я из Демидово, — сказала Люська и махнула рукой. — У меня все наоборот получилось. Уехала из дома. На последние деньги добралась до поселка и осталась в нем. Вот уж сколько времени живу. Посмотреть в нем не на что, кроме пустыря, который превратили в свалку да на воронье, что кружит над ней — это наша дростопримечателдьность. Даже ваыйти некуда. А в городе редко бываю. Были на то свои причины, а сейчас могу гулять по всем улицам и ничкто мне слово не скажет. Вот и гуляю, а вы — первый, с кем заговорила.

Они долго простояли на берегу речки. Люське было интересно с ним. Да и ему, видать, понравилось общаться с ней, и было видно, он не хотел расставаться с ней. Оба спохватились, когда на город опустились вечерние сумерки.

— Господи, как же я доберусь до поселка? — всплеснула руками Люська. — Меня же все потеряли. Ну, хоть пешкодралом иди…

Она вздохнула и посмотрела на вечерние сумерки.

— А давайте ко мне пойдем, — засуетился Виктор. — Разносолов нет, но чаем с баранками угощу.

— Да разве можно на ночь глядя к чужому мужчине? — стала отказываться Люська. — Что подумает ваша жена? Еще скандала не хватало!

И она отмахнулась.

— У меня нет жены, как нет и детей и родителей, — помолчав, сказал он. — Всех война забрала. Один я на белом свете остался. Казалось, ничего меня не держит здесь, а уехать не могу. Память не отпускает. Люся, не отказывайтесь. Чай попьем. Поговорим. Переночуете. А утром провожу.

И затоптался, захрустел снегом.

Люська еще раз взглянула в сторону вокзала. Вздохнула. Нахмурилась. И согласилась. Не замерзать же под забором!..

В комнате Виктора было тепло. Это показалось, когда с улицы зашли. Но ВАиктор сразу же разжег печку — голландку, поставил чайник и засуетился, заглядывая в каждый ящик, а что можно поставить на стол, а сам все говорил и говорил, то и дело оглядываясь на Люську, которая ходила вдоль стен и с удивлением и даже с восхищенимем рассмаитривала простые рисунки, сделанные карандашом. Некоторые места Люська узнавала, а другие были непонятны, что на них нарисовано. А вот и речка, где они встретились и противоположный берег, где едва теплилась жизнь. А на соседнем рисунке это, на котором были дома и улицы и даже виднелись люди. А на следующем рисунке какие—то чудные лома, похожие на башни и не было домиков, а только дома многоэтажные, а над ними пролетают самолеты и еще какие—то чудные воздушные аппараты. Рисунков было столько, что за день не просмотришь. Они были везде. И дай волю Виктору, он бы наверное и на потолок бы приклеил или все бы стены в своей комнате разрисовал бы ими.

— Люсь… Люся, айда чай пить, — окликнул Виктор и загремел чайником. — На столе негусто, но сама понимаешь…

И он развел руки в стороны.

— Ой, а я же забыла! — всплеснула руками Люська и схватила сумку и принялась доставать свертки и свер точки. — Здесь всего понемножку. Давно хотела купить, а получилось сейчас. Вот сейчас и устроим праздник.

И принялась разворачивать свертки, выкладывая на стол кусочек колбасы, шматок сала, селедку, от которой сразу же запахло в комнате и заурчало в животе, потом еще что—то достала и чуть ли не торжественно положила посреди стола два пирожных.

— Убери… убери сейчас же! — Виктор ткнул пальцем. — Ты купила для себя…

— Ну и что, что для себя? — засмеялась Люська. — Я же в тот момент не знала, что встречу тебя. А то бы на двоих взяла. А ты говорил, что придем и будем пить чай и разговаривать. Вот садимся и устраиваем чаепитие, а потом начнем говорить. О чем? Да обо всем и о жизни тоже!

Они забыли о времени. Подогревали чайник. Наливали. Пили и разговаривали. Обо всем говорили. И было видно, как они радуются этому разговору, этой самой встрече на речке и то, что вот так можно сидеть за столом и никуда не торопиться и никого не ждать посреди ночи (у Люськи пробежала тень по лицу, вспоминая поселок и Александра, но тут же исчезла) и она смеялась, подталкивала Виктора и со стороны казалось, что они, не муж и жена, то давние знакомые. И им было хорошо. И они не скрывали ничего друг от друга…

И не успели оглянуться, а ночь пролетела и они не заметили ее — эту долгую студеную ночь. Люська оглянулась на окуно, где виднелся серый рассвет и невольно нахмурилась. Вздохнула. И снова взгляд то на окно, то на Виктора, который о чем—то говорил и заливисто смеялся. Ой, как же не хотелось ей возвращаться в поселок. Впервые за долгие годы она почувствовала себя человеком. Свободным человеком, которому никого и ничего не нужно опасаться. А сейчас… Сейчас сказка закончилась и ей снова нужно возвращаться в этот ненавистный поселок, где покоя не будет давать не менее ненавистный Александр, который будет приходить ночами и долбиться в дверь, чтобы его пустила. Будет материться и плакать, себя жалеючи и опять разнесутся гулкие удары в ночи, не давая покоя соседям.

— Вот и все, Витенька, — сказала она, хмуро взглянула на него, а потом рассмеялась, только смех был неискренен. — Все, сказка закончилась и пора возвращаться в реальную жизнь.

Люська поднялась из—за стола.

— А ты оставайся в этой сказке, — сказал Виктор. — Думаю, на двоих места хватит. Будем просле работы собираться за столом и пить чай, как сегодня. И говорить. Обо всем будем говори ть. А по выходным в музей или театр сходим. Я люблю театр. А ты? Неужели ни разу не была? Вот я и стану тебе показывать другую жизнь. Ну, а что ты вернешься? Что тебя держит в поселке? Кто тебя ждет там?

Он кивнул на окно.

— Да меня и здесь никто не ждет, — как-то через силу выдавила Люська. — Меня нигде не ждут. Некому. Ладно, Витенька, спасибо за теплый прием, что не дали замерзнуть в зимнюю ночь, но мне пора.

И не слушая, о чем говорил Виктор, она быстро засобиралась. Подхватила авоськи. Остановилась на мгновение. Чуть подалась к нему и казалось, сейчас махнет рукой на все и останется с ним, но Люська распахнула дверь и заторопилась по лестнице. Громыхнула входная дверь. И наступила тишина…

Виктор набросил на плечи пальто и выскочил на улицу. Огляделся. Люськи не было. Он повернул за угол, где была дорожкеа в сторону вокзала, но и там никого не видно. Он метался по району и не мог найти ее. Даже на вокзал сбегал. И там ее не было. Люська словно испарилась. Расстроенный он вернулся домой и только здесь заметил, что обморозил лицо и уши. Выскочил-то в одном пальто. Он подошел к столу, на котором стояли стаканы, в тарелочках лежал черствый хлеб, остатки незамысловатой снеди, а еще казалось, что в воздухе едва уловимо пахло Люськой или Люси, как он стал называть ее. Виктор уселся в пальто за стол, облокотился и задумался…

А Люська в это время уже ехала в поселок. Она не стала тащиться на вокзал, где пришлось бы ждать автобус по расписанию, а свернула на трассу, где в утренние часы всегда можно поймать попутку. Ей повезло. И пяти минут не стояла, как р\ядом остановилась грузовая машина. Она хотела оглянуться, а потом резко рванула дверку, забралась в кабину и машина тронулась…

Люська первым делом отправилась на работу. И удивлялась, что прохожие оглядывались вслед, а некоторые посмеивались. На душе почему-то стало нехорошо. И замедлила шаги, когда увидела открытую дверь. Ограбили!» — первым делом мелькнула мысль, но увидела, как на улицу вышли две старухи с авоськами, где лежали продукты и принялись о чем—то судачить. Заметили Люську и торопливо разошлись, чтобы не попадать ей навстречу.

Люська прибавила шаг. Перестурила порог и увидела молодуху, которая взвешивала что-то на весах.

— Ты кто такая? — с порога повысила голос Люська. — Кто разрешил встать за прилавок?

Люська скинула платок на плечи и уперла руки в бока, рассматривая молоденькую смазливую девку в белом халате и с непокрытой головой.

— А ты Люсьен? — с любопытством окинула с ног до головы продавщица. — Тебя выгнали с работы за прогулы. А меня с сегодняшнего дня нга твое место взяли. Даже комнату обещали. Правда, казенная, но ничего. Поработаю немного и моей станет, как говорили.

— А кто сказал? — как-то нехорошо ворохнулось в груди. Предчувствия что ли… — Кто принял тебя? Как вообще сюда попада?

И Люська обвела рукой магазин.

—Меня прислали на отработку, — сказала продавщица. — А в управлении познакомилась с Александром Романычем. Он сказал, что есть место продавца. Я согласилась. Это куда лучше, чем каменщицей на стройке работать. И комнату пообещал. Я обюрадовалась. Чуть на шекю ему не кинулась. Вот уже полдня торгую. Тяжеловато, но привыкну. А ты где шлялась, если за прогулы турнули?

И с любопытством посмотрела на Люську.

— У него спроси, — нахмурилась Люська, понимая, что Александр нашел еще одну дуреху, которая будет его ублажать. — Совет дам. Беги отсюда, девка, пока не увязла. Потом не получится. Сломаешься.

И Люська пошла к выходу.

— Ну да, от такой жизни убегать — это какой дурой нужно быть? — донеслось вслед. — Да я на все готова, лишь бы нормально жить.

— Ну, тогда ты на своем месте, — сказала Люська и захлопнула дверь.

Она зашагала на окраину поселка. Она шла домой, которого не было у нее и она понимала это…

— Люсь, подожди, — возле дома услышала голос из окна. Видать, ее специально поджидали. — Люсь, что хочу сказать… У тебя твой бывший сидит. Вещи повыбрасывал. Я потихонечку собрала. Чемодан и узел к себе притащила. Ты уж не говори ему, а то сожрет и косточек не оставит, а у меня детки. Сама понимаешь…

Люська посмотрела на соседку, которая почти шепотом рассказала неприятную новость.

— Не боись, Танюха, — мотнула головой Люська. — Не проболтаюсь. Потом загляну. Ну и сволочуга все же!

Люська не удержалась и ругнулась, а потом взбежала по ступеням, распахнула дверь и прислонилась к косяку, глядя на Александра, который сидел в пустой комнате возле стола и с усмешкой посматривал на нее.

— Не ожидала такой сюрприз? — хохотнул он, достал коробку дорогих папирос, закурил и запыхал дымом. — Я же обещал, что отыграюсь. Вчера как сыр в масле каталась, а сейчас голышом осталась. Это урок на будущее… Хотя кому ты нужна — ни девка, не баба, а так, сплошное недоразумение. Скажи спасибо, что я не стану привлекать тебя за растрату.

Он поплевал на окурок, осмотрел стол, но пепельницы не было. И тогда он кинул окурок на пол и растер его.

— Это какая-такая растрата? — взвилась Люська. Ей уже нечего было терять. — Принял новую подстилку и решил все будущие грехи на меня повесить? А вот этого не хочешь? — она сложила кукиш и ткнула ему под нос. — Думаешь, напугал? Я далеко не та девчонка, что приехала в поселок. Я столько всего собрала на тебя, что ты не успеешь «мама» сказать, как окажешься в лагерях. Посмотри на себя. Холеный, жирный. Там быстро из тебя Сашу-Машу сделают. И будут тебя иметь все, пока не сдохнешь. Понял? Думал, что меня напугал? Ан нет, не дождешься! Я столько всего в жизни повидала, что меня трудно испугать, а от тебя уже запашок идет…

Люська, какой бы ни была злой в этот момент, но не удержалась и рассмеялась, глядя на отвисшую губу Александра и застывший взгляд.

От язвительного смеха Александр вздрогнул. Затравленно оглянулся на окно, покрытое морозными узорами, потом посмотрел на Люську и побагровел.

— Сучка, на кого прешь? — рыкнул он и оперся руками на крышку стола. — Кого решила пугать? Пока я попаду в лагеря, ты успеешь сгинуть на свалке, — он ткнул пальцем на поселковскую достопримечательность. — Пальцем ткну и тебя нет. Прикопают, что концов не найдут. Сбежала. Уехала, испугавшись растраты и все на этом. А я, как жил, так и буду жить. А ты будешь валяться на свалке, пока вороньё да крысы тебя не сожрут..

Он хохотнул, потирая короткие толстые руки.

У Люськи похолодело внутри, но сделав шаг, нужно делать другой.

— А вот это не хочешь? — она плюнула на пальцы, сложила фигу и ткнула ему в нос — на картофельном носу появилась царапина. — Не считай меня за дурочку! Думаешь, для чего я в город ездила? Если я исчезну хотя бы на один день, все документы будут переданы следователю и не где-нибудь, а в городе. И тебя сразу же отправят в места не столь отдаленные, а там тебя уже будут ждать.

— Брешешь, сука! — взвился Александр. — Откуда у тебя документы?

— Пока ты спал, я копии делала, — уже более спокойнее сказала Люська. Она заметила испуг в его глазах. — А помнишь потерянный блокнот, за который ты готов был мешок золота отдать, как сам говорил? Так блокнотик у мен\я. Много интересного в нем есть. И не только ты, но и твой тестюшка отправится кедры окучивать.

Люська наврала про блокнот, но Александру уже этого хватило. Это был удар. Такой удар, что он едва не свалился, услышав про него. И кинулся было к ней, чтобы задушить, разорвать и растоптать эту сучку, но остановился. Вспомнил, что она сказала, что документы в надежных руках и если с ней что—то случится, сразу отдадут следователям. И Александр испугался…

Она понимала, если пойдет на попятную, Александр ее сожрет, но уступать не собиралась и в то же время понимала, что в поселке житья не будет, если останется тут, но куда податься — она не знала. Уехать в родной город, но там никто ее не ждет да и жилья нет. Бывший муж забрал. Конечно, можно вернуть, а потом будешь всю жизнь с ним воевать и жди каждый день, что он преподнесет какую-нибудь гадость.  Податься в другие города, авось найдется для нее местечко — страна огромная, но желания не было, потому что мог повстречаться такие же Александр или как ее бывший муж, и всё начнется сначала.

Люська передернула плечами и поморщилась. Да страна большая. А места для нее нет. Дважды обожглась. Даже не обожглась, а воспользовались ее безысходным положением, растоптали и вытерли об нее ноги. Они знали, что она никуда не побежит жаловаться. Но сейчас нужно было решать, как дальше жить. А куда податься — она даже не представляла…

Они молчали. Александр сидел за столом. Одну за другой курил папиросы — сизый дым колыхался под потолком. Окурки валялись под ногами. А Люська стояла, прислонившись к косяку и молча смотрела на окно, покрытое слоем узорчатого льда, который нарастал каждую зиму и она, бывало, подходила к нему и дышала,делая проталинку, словно в далеком детстве. А сейчас стояла и думала. У каждого из них были свои думы. Редкие взгляды друг на друга и тут же отводили глаза, чтобы не встречаться взглядами.

А потом она повернулась, поправила платок и собралась выйти.

— Погоди, мы еще не договорили, — за спиной раздался голос Александра. — Не передумала?

— Я на половине пути не останавливаюсь, — сказала она. — А документы — это моя страховка. Что со мной случится, они сразу же попадут в органы. И не вздумай преследовать меня — тебе же хуже.

Сказала и вышла, хлопнув дверью, и почувствовала, как по спинг стекала холодная струйка пота.

— Сука! — донеслось вслед, и она услышала, как стул грохнулся об дверь и развалился.

Она вздрогнула, хотела было оглянуться, но нге стала и направилась.

Люська завернула за угол дома и остановилась, прислонилась к стене лома. Не было силы не то, что куда пойти, но даже двигаться не хотелось. Казалось, все силы ушли на этот разговор, в котором, как думалось, она вывиграла. А что делать с этой победой — она не знала…

Сколько онна простояла так — не помнит, но очнулась от холода. Зазнобило. Она зябко повела плечами. Оглянулась, не зная, куда податься. За время, пока она находилась в поселке, ни с кем близко не сошлась. Александр не разрешал якшаться с местными бабами. Не женщинами, а именно бабами, как он презрительно говорил. Да и сама старалась не подпускать близко никого. Всё опасалась, что узнают, что она — дочь врага народа и отвернутся. Помнила, как ее знакомые отворачивались или делали вид, что не замечают ее, а некоторые открыто разрывали с ней дружбу, называя дочерью врага народа. И с той поры она ни перед кем не открывала душу. Боялась, что в нее могут не только плюнуть, но и растоптать, как уже было сделано.  У нее в поселке были знакомые и не более того. А чтобы душу нараспашку или поплакаться в жилетку, таких вообще не было. И она стояла и не знала, куда податься…

Люська закрутила головой. Поправила платок. И, вспрмнив про соседку, которая подобрала ее вещи, прижимаяст к стенке дома, направилась к ней.

— Тань, ты дома? — она стукнула в дверь и зашла. — Эй, есть живые?

Донеслись голоса ребятишек и они обступили ее, дергая за пальто и принялись клянчить конфеты. Они частенько забегали к ней в магазин и она угощала ребят карамельками.

— Кыш… кыш отсюда, сорванцы! — появилась Татьяна с мокрой тряпкой в руках и намахнулась на детей. — Марш в комнату и чтобы ни звука не слышали, — она прогнала детей и повернулась к Люське. — А я уж все глаза проглядела. Не знала, что и думать. Проходи, не стой в дверях.

Она стояла, вытирая мокрые руки, и смотрела на. Люська скинула пальто, но платок оставила на плечах, прошла в комнату, где в одном углу играли ребятишки, на кровати, укрывшись с головой, спал Иван, муж Татьяны. Ему в нжочь на работу. А возле голландки стояло корыто, в котором стирала. Пахло кипяченым бельем в баке и мылом.  Люська взяла табуретку, поставила поближе к печке и уселась, растирая озябшие руки.

Люська долго молчала, посматривая по сторонам. Тусклая лампочка под потолком скудно освещала комнату, в которой было две кровати, между ними раскорячился большой стол. Возле печки широкие полати — это для ребятишек. А еще один небольшой стол был возле окна, а над ним шкафчик для посуды. И на полу домотканые половики. Вот и все убранство…

Так многие жили. И Люська не лучше других жила, хотя многие за спиной шептались, ведь не зря же к ней оодит по ночам любовничек, да и сама в магазине работает. Всяко подворовывает…

— чай будешь? — вытирая руки, сказала Татьяна. — Разносолов не имеем, но чаем с баранками угощу. Мой Иван вчера купил.

Ребятишки услышали про баранки и принялись клянчить.

— Марш отсюда! — намахнулась тряпкой мать. — Только глаза не сытые…

— Отдай ребятам, — потирая руки, сказала Люська. — будь у меня дети, последний бы кусок отдала.

Сказала и нахмурилась, вспоминая Александра. Она хотела родить, когда узнала, что понесла от него, но Александр испугался, что последствия для него будут нехорошими. Ведь все же знали про них. А он боялся, что ее ребенок станет для него помехой. Не его дитя, не его кровиночка, а ее выродок, как он выразилсяю  и заставил сделать аборт, после которого она уде не ссожет иметь детей…

— Что задумалась, девка? — сказала Татьяна и принялась разливать чай. — Пей, пока горячий.

Сама уселась напротив и молча смотрнла на нее.

— Не знаю, Тань… — пожала плечами Люська. — Вроде радоваться должна, что стала свободной, а что делать с ней  — этой свободой и сама не знаю. И на душе тревожно…

Сказала и стала зябко кутаться в платок.

— нашла из-за чего расстраиваться, — махнула рукой Татьяна. — радуйся, что прогнала этого борова. Немного оклемаешься, замуж выскочишь и заживкшь, как все люди живут.

И опять пренебрежительно махнула рукай.

— Замуж… — задумчиво сказала Люська. — Мне в поселке оставаться опасно. Нужно уезжать, а куда и сама не знаю. А здесь мне нельзя находиться. Он отыграется на мне, да и вам достанется, ч то приютили. Я же…

И Люська долго с паузами рассказывала, что произошло в ее квартире, и как напугала Александра несуществующими документами, а теперь сама ботся, что натворила, потому что, если он узнает, со свету ее сживет.

—Ну ты, Люська, даешь стране угля, — заворочался на кровати Иван и уселся, зевая и приглаживая взлохмаченные волосы. — Своего борова до икоты довела. Бедняга, наверное до сих пор в себя прийти не может. Молодец, девка, так ему и нужно. Я что хочу сказать… — он посмотрел на жену, потом на Люську. — Уехать всегда успеешь. Не горячись. Поживи у нас с недельку, в себя приди, а там уж решишь, куда податься. Здесь он точно не станет тебя искать. А мы послушаем, о чем в поселке говорят. Оставайся, но на улицу не выходи. Пусть думают в поселке, что ты уехала.

Зевнул, почесывая волосатую грудь, поднялся, прикрикнул на летей, когда они расшалились, и пошлепал в застиранных кальсонах к раковине.

— И, правда, Люсь, оставайся, — сказала Татьяна.  — Иван дело говорит.

Так Люська осталась у них.

Утром, когда Татьяна ушла на работу, а Иван после ночной смены отправился по делам, ребятишки умчались в школу, она осталась одна в квартире. Побродила по комнате, перемыла всю посуду, навела порядок у ребятишек. Перебрала их вещички. Отложила в сторону с прорехами, разыскала иголку с нитками и принялась штопать. А потом взялась за свои вещи и тоже принялась перебирать, раскладывая по стопкам. Долго рассматривала, перекладывая из одной стопки в другую,  и не удержалась, расстелила большой платок, сгребла на него вещи и завязала в узел.

— Достань машинку, — сказала она, когда Татьяна вернулась домой. — Вещички хочу перешить.

И кивнула на узел.

— Зачем? — сказала Татьяна. — У тебя же хорошие вещи.

— Поэтому и хочу в дело пустить, — оглянулась на детей. — Эй, ребятня, шагайте ко мне. Будем обновы для вас шить.

И ребятишки кинулись к ней, отталкивая длруг друга.

— Ты с ума сошла! — взвилась Татьяна. — Ну-ка, прекрати! А вы — марш отсюда!

И принялась раздавать подзатыльники.

Ребятишки заревели.

— Не бей ребят, — нахмурилась Люська. — Я так решила. Мне вещи ни к чему, все равно с собой ничего не возьму. А твои в обносках ходят. Не лайся, Тань, а лучше машинку принеси.

Теперь уде Татьяна всхлипнула, взглянув на худеньких ребят. Махнула рукой и ушла по соседям искать швейную машинку.

И Люська принялась кроить и шить одежки для детей.

Вот уж радость для них была! После школы, они торопились домой, где их уже поджидали обновы.

А вечерами они собирались за столом и подолгу просиживали, забывая про остывший чай и все говориои. Люська больше слушала, что делается в поселке. Ведь для всех же она уехала, и никто бы не поверил, что все это время она была в том же доме.

— Забыла сказать… — засмеялась Татьяна. — Я же в магазин заходила на другой день, чтобы посмотреть на девку, которая твое место заняла. Видать этот боров поизгалялся над ней. Рожа опухшая, губищи искусаны, на руках синячищи — срамота и только. Спросила, как живешь, молодуха? А она глазищами зыркнула и молчит. Ну, молчи-молчи, говорю, — это только начало. Цветики, так сказать, а ягодки будут впереди. И посоветовала ей, чтобы бежала отсюда, пока не поздно.

Она промолчала, а я ушла.

— Жалко девку, — сказала Люска. — Молодая еще, бестолковая. Растопчет и ее, а сможет ли она остаться человеком — это неизвестно…

Люська замолчала и отвернулась к окну, за которым темнели зимние сумерки.

— Не расстраивайся, — дотронулась Татьяна. — Завтра загляну к ней. Поговорю. Открою глаза на эту сволочь. Может, задумается.

Она протяжно зевнула, расстелила постель и прикрикнул на ребятишек, загнала спать. А вскоре и сами легли, но еще долго переговаривались, пока не сморил сон.

Люсьен не могла выйти на улицу. Уже сколько времени никуда не выходила. Как в детстве бывало, присядет возле окна, подышит на него, пока не появлялась проталинка и прислонялась к ней, пытаясь рассмотреть, что делается на улице. Жаль, проталинку быстро затягивало льдом.  И ждала, когда наступит вечер, и все вернутся домой. И ждала с нетерпением, когда начнутся разговоры.

Оставшись дома одна, Люська думала о жизни. Хотя, если разобраться, она и жизни нормальной не видела. Нет, все же была жизнь, пока были живы родители, а потом  она превратилась в кошмар. Широкая и бесконечная, как  ей казалось, черная и вязкая полоса, с которой невозможно было сойти и с каждым днем ноги увязали все глубже, словно она попала в глубокое смердящее болото. И казалось, что впереди ее ждет одна лишь тьма, и нигде не видно ни одного просвета…

Люська вздохнула. Оглянулась на окно. В этих краях рано вечереет. И сейчас уже надвигались синеватые сумерки. Невольно вспомнился магазин. Все же были светлые полоски в ее жизни, когда приходила на работу и весь день была с покупателями. Поговоришь с ними, посмеешься. Одной посоветуешь, другого отлаешь, третий похвалит тебя и на душе становилось светлее, но домой уходить не хотелось и она искала причину, лишь бы задержаться. А уж поездки в город по делам — \то всегда был праздник, который она старалась не пропускать. И радовалась, когда удавалось съездить. Пусть по делам, но для нее словно из клетки вырвалась.

И невольно вспомнился Виктор, с кем случайно познакомилась на набережной. Она старалась не думать о нем. Времена мечтаний давно закончились. Сразу отбрасывала все мысли, а тут не удержалась.  Не удержалась и засмеялась, вспоминая ночь, когда они до утра поговорили за столом. Наверное, эта была самая светлая полоска в ее жизни за все эти годы в поселке. Но в тоже время, не хотела признаваться себе, что он засел в душе, словно заноза и покоя не дает ей. Поэтому она старалась избегать воспоминаний о нем. Боялась, что ошибется в Викторе, и он окажется таким же, как и другие, что повстречались на ее пути. Но душа сопротивлялась и не хотела верить в это. Казалось, он другой и жизнь у него не обычная, а как в сказке. Ведь не зря же он уговаривал, чтобы она осталась с ним в этой сказке, а Люська испугалась и убежала. Испугалась, что Виктор разочаруется в ней и сказка превратится в серые и неприглядные будни, из которых не выбраться. А она не хотела портить его жизнь, тем более что все рассказала про себя, ничего не утаила. И не хотела, чтобы он расплачивался за ее ошибки или ее жизнь. У каждого свои колдобины на дороге, по которым они идут. И не хотела, чтобы Вимктор об них спотыкался. И в то же время было интересно, где он сейчас и чем занимается, вспоминает ли ее или забыл, как мимолетное знакомство ни к чему не обязывающее. Просто не дал замерзнуть в студеную ночь незнакомке и все на этом, а утром расстались, как будто и не было той ночи. Наверное, так и есть…

Донесся топот по лестнице. Она оглянулась. Ворвались ребятишки и принялись ее тормошить. Люська вздохнула…

Стемнело за окном, когда Татьяна вернулась домой. Иван редко бывал дома, а приходил, сразу заваливался спать. И сегодня был один из таких дней, когда он вернулся домой. Ребятишки кинулись навстречу. И завизжали, когда он подхватывал , подкидывал в воздух и терся щетинистой щекой, словно наждачкой проводил. Татьяна нарочито хмурилась, а ребятня радовалась. Люська смотрела на них и улыбалась, а у самой внутри все переворачивалось, так ей хотелось иметь семью. Но видать, на роду написано быть одной…

Ужин за большим столом, за которым умещалась  вся семья. Пустые щи, где мясом и не пахло, рядом горка черствого хлеба, на тарелке кислая капуста да пара больших мятых огурцов из бочки. Вот и весь ужин…

Ребятишки первыми отвалились от стола. Татьяна сунула каждому по карамельке и принялась убирать со стола грязную посуду. Люська помогала ей, а Иван примостился курить возле печки.

А вскоре Татьяна принялась загонять детей спать. Они заворчали. Но едва она сказала, что нужно проверить тетради, ребята опрометью кинудось на полати, укутались в одеяло и притихли, делая вид, будто спят.

Люська фыркнула, поглядывая на них.

— А иначе не уложишь, — шепнула Татьяна. — Озорники, каких поискать.

И как принято, они снова уселись за стол, где стоял чайник, стаканы и в блюдечке мелко наколотый кусковой сахар, они, молча, пили чай, посматривая друг на друга, потом Люлська не выдержала.

— Что нового в поселке? — сказала она. — А то сижу взаперти. Так одичать недолго.

Сказала и засмеялась.

Вслед за ней фыркнули и другие.

— А что нового может быть в маленьком поселке? — сказал Иван. — Я кроме работы ничего длругого не вижу. Удивляюсь, как Танька не выгнала до сих пор.

Он отхлебнул чай и покосился на жену.

— Дождешься, точно выгоню, — засмеялась Татьяна. — Заведу хахаля городского, тогда узнаешь.

И потрепала его по шевелюре.

Они долго просидели за столом. Разговаривали обо всем. Но все же больше всего разговаривали о жизни. Вспоминали, думали о будущем, а Люська сидела и только слушала их. Нечего бвло вспоминать, а уж про будущее и говорить не стоило, потому что, как она считала, у нее не было ни будущего, ни даже завтрашнего дня, одно настоящее и то зыбкое, словно призрачный туман…

— Не хмурься, Люлсь, — взглянула на нее подруга. — Тебе радоваться нужно, а ты недовольна. Забыла сказать… я же сегодня заходила в магазин. Плачет, девка. Не думала, что все так обернется. Она решила, что ее будут на руках носить, но ошиблась. А я опять стала ее строполить, чтобы пока не поздно, собирала манатки и убегала отсюда, а иначе бкдет поздно. Она про тебя спрашивала, но я промолчала. Она еще сказала, что какой-то человек  про тебя спрашивал, а тут покупатели зашли, и мне пришлось уйти.

У Люськи екнуло сердце. Сразу мелькнула мысль, что Александр решил отыграться. Он найдет причину, как рассчитаться с ней. Наверное, понял, что Люська обманула его, а иначе, зачем бы ее стали искать. Она нахмурилась и исподлобья посмотрела гна них.

— Мне нужно уезжать отсюда, — сказала она и невольно взглянула в темное окно, словно опасалась, что подсматривают. — Завтра же, затемно отправлюсь на трассу. На попутке уеду, потому что на вокзале меня могут ждать. До города доберусь, а там, на поезд пересяду.

— А куда поедешь? — сказал Иван.

— Куда глаза глядят, — помолчав, сказала Люська. — У меня никого не осталось. Куда доберусь, там и останусь, как когда-то сюда попала.

И замолчала, задумавшись.

— Не гони лошадей, Люська, — повысил голос Иван. — Мало ли кто тебя спрашивал. И будешь теперь от каждого хороха вздрагивать. Так нельзя жить. Ты — молодая баба, а загнала себя, как ломовая лошадь. От каждого шороха прячешься. И не нужно бояться этого борова. И на него найдется управа. Сейчас не те времена. А он — это пупырышек. Надави и его как не бывало…

— Ты слушай Ивана, илушай, — кивнула головой Татьяна. — Он правду говорит. Не торопись, девка. Ты, как тот зверек, которого загнали в угол. Того и гляди, начнешь кидаться. А люди не все же такие, как этот боров. Хороших, куда больше…

Правда, она чувствовала себя зверьком, над которым многие годы привыкли издеваться и готовы были ее растерзать за неповиновение. И растерзали бы ее, если бы она не взбунтовалась и не убежала от старого соседа — изверга, который ее жизнь сломал. Думала, что вырвалась на волю, ан нет попала в руки еще к одному, который в первый же день растоптал ее, превратив в собственность, как он думал. И лишь случайность помогла ей сбежать. Но сейчас готовы разыскать ее, чтобы снова закрыть в клетку. Даже не золотую, а старую и ржавую, чтобы вновь изгаляться над ней. И где же они — эти добрые люди? Куда же они подевались, когда над ней издевались, когда избивали, пытаясь вытравить из души все самое светлое, что у нее было. Почему эти хорошие люди не пришли к ней на помощь — она не могла ответить на свой же вопрос. Наверное, на ее пути они не повстречались, или она шла другой дорогой…

— До утра будем сидеть или спать завалимся? — громко зевнул Иван. — Умотался сегодня. Глаза слипаются. Тань, давай спать. Утро покажет, что делать…

Иван протяжно зевнул, мотнул головой, на ходу стащил штаны и рубаху, в кальсонах и линялой майке завадился на скрипучую кровать и вскоре засопел.

— И нам пора ложиться, — позевывая, принялась убирать посуду Татьяна. — Утро вечера мудренее. Я к открытию магазина схожу, пока никого нет и постараюсь выведать, кто тебя искал.

—— Я с тобой пойду, — вскинулась Люська. — Даже не отговаривай. Мне надоело прятаться. Если не залерут, подамся на трассу, а там ищи-свищи — страна огромная. А сидеть и ждать, когда за мной придут — не хочу.

Люська разделась, нырнула под одеяло, отвернулась к стене и притихла.

— Тю, дурная девка, — пробормотала Татьяна. — Сейчас не те времена, чтобы забирать. Ох, девка, запугали же тебя, что людям перестала верить!

Она погасила свет. Донеслось шуршание, и вскоре наступила тишина.

А утром, когла за окном было еще темно, не слушая ворчания Ивана, люська быстро собралась, укуталась в платок, что едва были видны глаза, она подняла воротник и заторопилась вслед за Татьяной. На улице было темно. Редкие фонари да тусклый свет из замерзших окошек — вот и все освещение. Но Люська и с закрытыми глазами нашла бы дорогу к магазину.

— Подожди за углом, — сказала Татьяна. — гГляну, кто в магазине.

Татьяна заскрипела промерзшей дверью и скрылась внутри.

Люська прислонилась к выступу, отворачивая лицо, когда мимо прошли две женщины. Они, было, хотели остановиться и зайти в магазин, но их окликнули и они заторопились, оскальзываясь в темноте.

Люська перевела дух. Ей ни с кем не хотелось встречаться. Она попыталась подняться на цыпочки, чтобы заглянуть в окно, но в тяжелых и неуклюжих валенках не удавалось это сделать. Но тут приоткрылась дверь, выглянула Татьяна, прищурилась, всматриваясь в темноту, и махнула рукой, подзывая.

За прилавком стояла молодая девчонка и с удивлением и страхом смотрела на нее.

— Что уставилась? — не сказала, а рыкнула Люська. — Не ожидала увидеть?

— А вас разве отпустили? — запнувшись, сказала продавщица. — Саша говорил, будто вас посадили. Он злился, ругался, будто вы какие-то документы украли.

И невольно оглянулась на дверь, словно искала путь для спасения.

— Не боись, девка, — сказала Татьяна. — Не за что сажать. А вот если ты будешь с ним встречаться, он посадит тебя или вместе на нарах окажетесь.

— А я за что? — зоатравленно взглянула она. — Я же ничего…

— Был бы человек, а статья найдется, — с усмешкой сказала Татьяна. — Беги, пока не поздно. Думвюю, не по нраву пришлась сладкая жизнь. А с каждым днем будет только хуже. Беги, пока не увязла совсем.

— Подожди, — сказала Люська.  — Кто меня искал?

Она взглянула на продавщицу.

Продавщица с недоумением долго смотрела на нее. Было видно, как она напугана. Наконец, взгляд немного прояснился.

— Да, он уже два или три дня сюда приезжал, высокий такой. по поселку ходил. Всех расспрашивал про тебя. И ко мне домой… к тебе домой заходил, а я сказала, что ты уехала. Он и в магазин заходил…

Заскрипела дверь и в магазин зашел покупатель.

У Люськи екнуло сердце. Она быстро отвернулась, чтобы ее не узнали, а у самой в голове мысль засела, кто ее упорно ищет.

Покупатель долго топтался в магазине, рассматривая скудный товар, потом взял коробок спичек и ушел, недовольно ворча.

Едва Люська повернулась к прилавку,  как в магазин ввалился старик и принялся бубнить, что старуха отправила за продуктами, а он очки дома забыл. И принялся просить продавца, чтобы лна читала названия, а он будет говорить, что ему нужно.

Это могло затянуться на весь день.

— Ты дед, скажи, что тебе нужно, а она посмотрит, — не выдержала Татьяна.

— И то правда, — обрадовался старик. — Хлебушек нужен, пшена чуток, лапшички немного, сахарку кило и пряничков положи. Внучка придет. Чай аошвыркаем.

Не успел купить старик, в магазине появились новые покупатели. И каждый старался рассмотреть товары, посоветоваться с другими и снова взгляд на витринные полки.

Люстка злилась, что не удавалось поговорить. И Татьяна  все губы искусала. Ей нужно на работу, а она застоялась тут. Не удержалась, дернула Люську за рукав.

— Пошли отсюда, — сказала она. — Вечером заглянем.

Сказала и направилась к двери.

Люстка вздохнула. Она готова была простоять весь день, но в то же время понимала, что это опасно, потому что ее ищут. И она направилась к двери, отворачиваясь от покупателей.

Уже возле выхода ее остановил окрик продавщицы.

— Подожди, — крикнула она и принялась что-то искать в ящиках и на полках. — Совсем забыла… он просил передать тебе, если появишься. Сказал, ты знаешь, что каждый день… Господи, куда же засунула?

И принялась хлопать дверками да ящиками. Покупатели разворчались. Продавщица не обращала на них внимания. А потом вскинулась, подбежала к ней и сунула в руки большой сложенный лист бумаги. И снова заторопилась за прилавок, огрызаясь и успокаивая покупателей.

Люська развернула лист и не удержалась. Ноги подогнулись и она съехала по стене на замызганный пол. Стащила с головы платок — волосы рассыпались по плечам. Она сидела и смотрела на рисунок, где была нарисована набережная реки, где стояли парень с девушкой, которые стояли и смотрели на удивительный город с необычными высотными зданиями и улицами, по которым шли люди и ничего не опасались, а над головой у них синь небесная, где пролетали самолеты и еще какие-то чудные аппараты…

Люська заплакала, не обращая внимания на покупателей. А потом засмеялась, смотрела на рисунок и прижимала его к груди. И снова начинала плакать.

— что с тобой? — дверь в магазин распахнулась и на пороге появилась Татьяна, которая с недоумением посмотрела на нее, а потом хмуро на продавщицу. — Ты что с ней сделала, сучка? Да я же тебя…

И шагнула к ней.

— Ничего не делала, — отшатнулась продавщица. — Рисунок отдала, какой для нее мужик передал, который ее разыскивал. А она  стала плакать. Сами разбирайтесь, а меня покупатели ждут.

И принялась совком насыпать крупу в большой кулек.

Татьяна помогла подняться Люське и они вышли на улицу.

И тут Люська вскинулась. Закрутила головой, осматриваясь по сторонам, и все продолжала крепко прижимать рисунок к груди.

— Тань, я уезжаю, — заговорила Люська. — Меня ждут. Это он разыскал меня. А я, дура, думала, что боров ищет.

Татьяна развернула рисунок, с недоумением долго крутила его в руках, рассматривая причудливый город и пожимала плечами.

— Это что за город? — сказала она.

— Это мы будем в нем жить, — смеялась и плакала Люська. Видать тяжесть, которая давила на нее в последнее время, стала отступать, освобождая душу. — Не спрашивай ни о чем. Потом все расскажу.

Она обняла Татьяну. Крепко прижалась и, оттолкнув, заторопилась к трассе, чтобы поймать попутку.

— О, скаженная! — качнула головой Татьяна. — А вещи свои?

Но Люська ее не слышала. Она бежала к дороге, а перед глазами был причудливый город с высокими зданиями, по улицам ехали удивительные машины и прогуливались люди. Они с Виктором стояли на набережной и наблюдали за городской жизнью. А плотом по ажурному мосту отправились в этот удивительный город — сказку, о которой говорил Виктор, а впереди их ждала долгая и светлая жизнь……

Люська бежала навстречу новой жизни, а над головой занимался светлый рассвет…