Элеонора Борисовна на всё имела собственное мнение, даже если держала его при себе. Всякий раз, когда Брайтон Бич сравнивали с Одессой, она поджимала губы, интеллигентно молчала и про себя усмехалась.

Кому пришло в голову назвать «Little Odessa» улицу, где на витринах железные жалюзи, вокруг овощные лотки и громыхающие над головой вагоны? Да, поблизости океан, но это не Чёрное море. Да, можно пройтись по бордвоку, но это не Аркадия и не Ланжерон.

Когда римляне разрушили Храм и народ был вынужден расселиться по свету, еврейские мудрецы говорили: Храм разрушен только в Иерусалиме, но он остаётся в вашей душе.

Элеонора Борисовна повторяла историю.

Обосновавшись в Бруклине, она привыкла к изобилию и удобствам, но в душе проносила величавую тень от платанов, запах цветущих акаций и чувство полёта от взглядов прохожих, когда, покачивая бёдрами, она проплывала по Дерибасовской. Все эти краски и ароматы вплетались в особый одесский дух. Он пронизывал воздух, благословлял и напутствовал. Казалось, только прислушайся к ветерку и он нашепчет тебе как родному: «Не думай, что жизнь – это конфетка. Но знай, что ты выплывешь, даже если будешь тонуть.»

За годы в Бруклине, как везде, время сделало своё дело. Дочь превратилась в средних лет тётку, внук забасил по-английски, только зятя Элеонора Борисовна по-прежнему называла «лётчиком», имея в виду, что на земле от этого человека пользы нечего ждать. А сама она до недавнего времени считалась вдовой на выданье.

«Перебирает, как будто она королева…», судачили за спиной соседки. Элеонора Борисовна тянулась за сигареткой и делала вид, что не слышит. Дома у неё всегда имелся коньяк, – так, отпраздновать что-то приятное или разбавить что-то печальное – на всякий случай.

Принца она не ждала ни на белом коне, ни на белом «Мерседесе», полагая, что с её жизненным опытом, сказки можно любить, но я вас умоляю… в них верить. С первого взгляда она не влюблялась. Первый взгляд давал представление, что ей подбрасывает судьба. Мужчин она относила к явлениям, которым нет объяснения и, как в потёмках идёшь на ощупь, ориентировалась по собственным ощущениям.

Ухажёры, поклонники, воздыхатели теперь назывались бойфрендами. Среди них попадались мечтатели, мыслители и поэты. Они рассуждали и декламировали. Следуя правилу «нравиться прежде всего себе», Элеонора Борисовна держалась как леди, изящно поддерживала беседу и распространяла запах неотразимости, почти не стараясь.

Конечно, с меркантильной точки зрения она понимала, что две пенсии лучше одной, но у неё всё решали глаза. Как бы сладко ни пели губы, если в глазах кавалера не проблескивал огонёк, она тотчас же вспоминала, что тусклый глаз – признак несвежей рыбы, и вежливо давала отбой.

Наконец, она вроде бы согрешила с одним бывшим профессором. И даже отметила, что поднялось настроение, но оказалось, это шалило давление. Да и что это был за грех? Так, небольшая погрешность.

А когда обнаружилось, что жизнь не идёт, а проходит, Элеонора Борисовна переставила кое-какие слагаемые местами, что на сумме не отразилось, но подтолкнуло её к заключению: себя нужно беречь, иногда зажигать и по возможности расслабляться.

Следуя курсом, она, как могла, расправилась с углеводами, попыталась сдружиться с йогой и объявила войну морщинам по секретным рецептам от косметички Берты, которую ещё помнила вся одесская знать. Из вредных привычек осталось только курение. Но теперь она с сигаретой шла на балкон, заодно подышать свежим воздухом. Терапевт, как всегда, настаивал бросить и взывал подумать о будущем. Элеонора Борисовна соглашалась, но позиции не сдавала. Коней на переправе не меняют. И какое там будущее… было бы ради чего.

Как-то раз заглянув в холодильник, отражавший двойственность жизни, где на полке рядом с грейпфрутом дожидалась свой выход копчёная колбаса, Элеонора Борисовна удивилась: зачем ей здесь посторонний мужчина? И решила остаться просто вдовой.

В последние несколько месяцев всю романтику в её жизни подмял под себя реализм. У неё взбунтовались зубы. Она уже посетила двух стоматологов, оба вынесли одинаковый приговор: вставная челюсть или импланты. И ключевое слово – «решайте». Элеонора Борисовна прислушалась к своим ощущениям. Но что может чувствовать человек между молотом и наковальней? Вставная челюсть портила имидж, импланты грозили финансовым разорением. Заначка на чёрный день у неё, конечно, была, но с такими расходами чёрный день откладывался до следующей жизни. Элеонора Борисовна металась в сомнениях и никак не могла разрубить этот узел.

Кто-то ей посоветовал ещё одного стоматолога по имени Стэнли Кац. И тут оказалось, что доктор Кац сын покойного Якова Соломоновича. У Элеоноры Борисовны разыгралась фантазия, она представила себе кладбище, памятник и слова: «Здесь покоится известный одесский стоматолог Яков Соломонович Кац. А его сын Стэнли продолжает приём пациентов в клинике на Нептун Авеню».

То, что Яков Соломонович творил чудеса и знал себе цену, всем было известно. Сама Элеонора Борисовна видела его только раз, но запомнила его цепкий взгляд и колоритную внешность. В рекомендациях больше она не нуждалась. «Яблока от яблони…» было достаточно. Веря в приметы и совпадения, на приём она записалась сразу и попросила назначить ближайшую дату.

Маникюр, макияж, причёска… об этом она заранее позаботилась, но что-то ей не давало покоя. Элеонора Борисовна волновалась. Ночью плохо спала. А наутро волнение превратилось в предчувствие, будто в размеренный ход её жизни решила вмешаться судьба. А что это за сюрпризы? И как это понимать? Но предчувствие не отпускало.

Стэнли Кац внешне оказался копией папы, говорил он по-русски с акцентом. Элеонору Борисовну усадили в кресло, она широко раскрыла рот…

Собственно, ничего нового доктор Кац не сказал. Закончив обследовать зубы, он взглянул на неё… и это был взляд Якова Соломоновича.

– Ай-яй-яй, такая роскошная дама и нате… вставные зубы.

Во взгляде сквозил комплимент и скрытое осуждение. По части женщин Яков Соломонович слыл большим знатоком. Комплимент ей польстил, а за зубы сделалось стыдно. Элеонора Борисовна прикрыла глаза, представила челюсть в стакане и с неожиданной для самой себя лёгкостью сделала выбор в пользу имплантов.

Доктор Кац кое-что успел подсчитать и озвучил примерную смету. Элеонору Борисовну на мгновение бросило в жар и окатило встречным порывом поторговаться. Платить она собиралась наличными и приготовилась разыграть эту карту. Но у Якова Соломоновича это не проходило. Он знал квинтэссенцию жизни и с философским спокойствием замечал:

– Дорого. Да. Но лучше же грызть, чем сосать, согласитесь.

Элеонора Борисовна оказалась не первой, она ничего не смогла возразить. И, как прочие до неё, согласилась

На улицу она вышла с чувством освобождения и лёгким кружением в голове, как после длительной качки, когда судно пришвартовалось и всё уже позади. Ещё будоражили впечатления и путались мысли. Но если не думать о деньгах, настроение было победное. Элеонора Борисовна гордилась собой за то, что презрев оборону, решилась пойти в наступление. Так почему же себя не побаловать? Хотя бы в виде награды. Хотелось чего-то воздушного, нежного и желательно с кремом. По дороге ей попадался большой супермаркет под названием «Гастроном». Каких-то двадцать минут, и она оказалась на месте.

Внутри плыли краски, витали аппетитные запахи. Элеонора Борисовна направилась прямо к кондитерскому отделу. Но где-то рядом в кулинарии вынесли свежий плов, в воздухе разлетелся букет ароматных восточных специй. Элеонора Борисовна повернула голову в сторону запаха, взгляд уткнулся в мужской силуэт и со спины он ей показался смутно знакомым. Мужчина поправил кашне, повернулся лицом и… оба застыли.

«А что ты хотела?» – подумала Элеонора Борисовна. – «Прошло где-то сорок лет. А это тебе не сорок копеек».

Они разглядывали друг друга, бегло сверяя с тем, что запомнили, словно под грудой опавшей листвы искали то, что когда-то на этом месте цвело и весело шелестело.

Если бы они были просто знакомыми, приятелями или друзьями… Но разве в жизни бывает просто? Бесшумной волной накатили чувства. И если бы чувства имели вкус, это было бы тонкое сочетание сладких воспоминаний с кислинкой взаимных обид – классический вкус кисло-сладкого блюда.

Наконец молчание разродилось мужским баритоном:

– Я бы сказал, мадам, вы нисколько не изменились… если бы это было правдой.

– Ну так можно соврать. – у Элеоноры Борисовны непроизвольно округлилась губа, как, в детстве, когда она обижалась.

– Зачем? Вы же остались красоткой.

За «красотку» Элеонора Борисовна улыбнулась, не заметив прищуренный взгляд с промелькнувшей в нём жаждой дуэли. Недооценивая противника, Эдуард Львович насмешливо произнёс:

– Можно подумать, мадам, вы всю жизнь купались в любви.

– Можно подумать, сэр, вы тоже нашли своё счастье.

– Вы же сами дали мне от ворот поворот…

«Идиот, – подумала Элеонора Борисовна, – я хотела тебя подразнить, а ты… дал себя окрутить рыжей Райке…»

– Где же были ваши мозги? – готовился следующий выстрел, но в этот момент Эдуард Львович развёл руками, щёлкнул пальцами, и этим коронным жестом предложил заключить перемирие и перейти на «ты». На Элеонору Борисовну этот жест подействовал магическим образом. Только теперь она осознала, что годы бессильны, и перед ней действительно Эдик, известный остряк, заводила, и чуть-чуть хулиган. Но больше всего её поразило другое – всё, что давно умерло, вдруг подавало признаки жизни. «Брось, – отмахнулась она, – в одну воду дважды не входят.»

– Предлагаю обмыть эту встречу… хотя бы чашечкой кофе. – Эдуард Львович огляделся вокруг, недовольно поморщился и кивнул на выход из магазина.

Что было дальше, Элеонора Борисовна помнила только обрывками.

Они сидели в уютной кофейне с отголосками французского шарма и внушительным списком кондитерских изысков.

– А ты помнишь кафе на Садовой? Какие там были пирожные…

– Думаешь, у меня склероз? Я даже помню, как ты их уплетала.

Эдуард Львович теперь напоминал банкира, который уже отошёл от дел. Элеонора Борисовна ложечкой ковыряла пирожное и путалась в своих чувствах. Что-то в ней раздвоилось, словно она пребывала сразу в двух измерениях. Мысли вращались вокруг настоящего, а душа уносилась во внутренний дворик в «Лондонской», где, как в намоленном месте, пахло шиком и шармом. А она, закинув ногу на ногу, элегантно цедила шампанское и, как лёгкое облачко, проплывала над жизнью. И теперь, пьянея от капучино, ей казалось, что всё это повторяется… Тут у неё промелькнула мысль: «Коронный жест уже был. А где же его коронная фраза? И сразу, переметнувшись, подумала о другом. «Вот тебе жизнь… что в ней загадывать? Кто бы подумал… Раечка умерла. Пусть себе там покоится с миром. – И вдруг загадала: «Если он выдаст свою коронную фразу… значит «Yes». Что она понимала под «Yes», так навскидку она бы не объяснила, но это включало всё, что хватило бы ей для счастья.

Вальяжно откинув руку, Эдуард Львович коснулся футбола. Когда-то он был заядлым болельщиком. Но это было только прологом. И полились накопленные за годы истории. Они текли и текли, и, казалось, что этот рог изобилия никогда не иссякнет. Элеонора Борисовна погружалась в прошлое, выныривала из него в настоящее и металась душой из октавы в октаву. Эдуард Львович, напротив, был учтив и спокоен. «Ну какой из него хулиган…, что ты придумала… просто расслабься».

Теперь она понимала, что не зря волновалась. И предчувствие подтвердилось. Всё сходилось и объяснялось: встреча была сюрпризом, а судьбоносным – согласие на импланты. Зачем же что-то воображать? И к чему эти все многоточия там, где просто нужно поставить точку.

Они о чём-то ещё говорили, что-то ещё вспоминали. На улице уже начинало темнеть. Приближалось время прощаться. Элеонора Борисовна глянула на часы. Как сказала бы покойная тётя Роза, они занимались дружбой без малого три часа.

Прощались тепло и сердечно. Эдуард Львович галантно ей подал пальто.

– Очень приятно…

– Да…

– Хорошо бы…

– Конечно…

–  Может быть…

–  Как-нибудь…

– Ну так что? Будем выпендриваться или как?

Последнее, что Элеонора Борисовна запомнила, было «Yes!». Гол был забит на последней секунде. И эхо от этого «Yes!» прокатилось, как песня, по самым нехоженым тропам её души.

Дома самым востребованным продуктом тем вечером был коньяк. Слегка опьяневшая Элеонора Борисовна обещала себе не бежать впереди паровоза. И решила подумать, – с курением, кажется, нужно завязывать.