RSS RSS

НАТАЛЬЯ СУХАНОВА ● ОСТРЫЙ СЕРП ЛУНЫ

НАТАЛЬЯ СУХАНОВА ● Делос– Дедушка! – закричала Ина. – Дедушка, не уходи! Она меня убьет!

Но дедушка, закрыв руками уши, бросился бежать. Раза два Ина вывертывалась, но мать настигала ее:

– Ну что? Что… твой дедушка? Спас? Спас? От ненавистной матери?

Когда после Ина орала на своей кровати, она так ненавидела мать, что трудно было дышать, и она решила, что умирает, и зло обрадовалась этому. Теперь мать расстреляют, как сына тети Маши, когда он убил женщину. И суд спросит дедушку, почему он не защитил Ину, а уехал к себе домой. И дед скажет:

– Разрешите, я сяду? – и положит толстую таблетку под язык, а мокрый платок под рубашку на грудь. – Но что я мог сделать?! – заплачет он. – У меня больное сердце! Я не думал, что она убьет Иночку!

– Но ведь она вам кричала? – скажет суд, и дедушка забормочет:

– Я не имел права… я боялся вмешиваться.

Потом он выбросит таблетку из-под языка и платок из-под рубашки, зарыдает и скажет:

– Я тоже хочу умереть! Зачем мне жить, если Иночка умерла!

 

Дверь отворилась, вошла мать, вся еще в красных пятнах, и села к Ине на кровать.

– Вот видишь, – сказала она, – мне опять пришлось тебя бить. А разве маме приятно бить дочь?

Ина вцепилась пальцами в одеяло.

– Я хочу, чтобы ты была хорошая девочка.

Затылок Ины свело от напряжения, но она не поворачивала головы.

– Ты должна понимать, что мама думает о тебе, а не о себе. – В голосе матери снова слышалось раздражение: – Если ты будешь такая упрямая, тебя никто любить не будет… Тебя будут дразнить в школе «дутый пузырь». Дутый пузырь! Дутый пузырь! – В голосе матери все нарастало раздражение: – Молчишь? Потому что ты упрямая! Маму нужно слушаться, слышишь? Дедушка тебе не защита, запомни это раз и навсегда! Ты что, не слышишь? Твой дедушка трус! Старый трус! Видела, как он задавал стрекача?

Съежившись и зло блестя глазами, Ина плюнула. Мать закричала, вскочила, схватилась за кровать, пытаясь перевернуть ее. С кухни прибежала бабушка, стала оттаскивать мать.

– Ты что, совсем с ума сошла? Отберут у тебя дитя, безумная!

– Пусть только попробуют!

– Дедушка напишет папе! – крикнула Ина. – Папа отстрелит тебе голову. – И все время, пока ее, извивающуюся от злых слез, умывала под краном бабушка: – Я не люблю мамку! Она дура… поганая… гадкая…

– Перестань! – сердилась бабушка. – Если бы ты была хорошая, ты бы мать не выводила из себя. Из-за тебя одной все кругом больные.

– Нет! – снова закричала девочка. – Она дура паршивая! Ее суд убьет!

Так что уже и бабушка разозлилась, отвесила ей затрещину и заперла одну в комнате.

Час девочка выла, разбрасывая игрушки, стягивая и топча покрывало. Никто к ней не входил. Потом бабушка открыла дверь.

– Иди есть, – сказала она, не глядя на Ину.

За столом сидела мать.

Ина села за стол и, глядя на мать, столкнула со стола тарелку. Мать вскочила, надела плащ, убежала из дому.

– Сейчас пойду на все четыре стороны, – сказала громко Ина. – Скажу дедунечке, пусть он отвезет меня на границу, где милый папочка.

Отца Ина не помнила. Он ушел в армию, когда она была совсем маленькая, говорила из каждого слова всего по две буквы. В праздник они смотрели с дедом парад. Мимо проходили солдаты, а дедушка говорил:

– Вот, Иночка, такой и твой папа, мой сын. Скоро уже он вернется, тогда кончатся наши мучения.

Ина видела в городе и других солдат, которые шли обыкновенно по улице. Но отца представляла всегда таким, какими были солдаты на параде: с сильно повернутым суровым лицом, с замедленным громким шагом.

 

* * *

Во дворе не было ни Вовки, ни Лиды, ни Светки, ни Тани. Тузик мотал что-то в глубине двора. Вглядевшись, Ина увидела, что это кукла – может быть, Танькина, а может, Светкина.

«Ну и пусть! – подумала она. – Прибегут: ой-ой-ой, где моя кукла? А ее уже Тузик истрепал».

Нужно бы отогнать Тузика, но Ина повернулась и ушла в дом.

Бабушка на Ину не смотрела и не разговаривала с ней. Никто ее не любил.

Она опять вышла на крыльцо. Тузик хлебал на веранде из миски. Кукла лежала в углу двора лицом вниз – побитая, никому не нужная. Ина подошла, подняла ее, отряхнула. У куклы не было одной руки, а другая болталась на резиночке. Одна половина лица была веселая, другая – размытая, грустная. Кто-то пытался подрисовать ей выцветший глаз, не дорисовал и сделал усы. Ина слюной стерла их.

– Бедное дитя! – сказала она. – Бедное дитятко!

Виляя туловищем, приближался Тузик.

– Пошел прочь! – заругалась Ина. – Скотина бездушная!

Кукла всем тельцем прижалась к Ине.

– Не бойся, крошечка! – прошептала Ина. – Ты будешь моя доченька, моя Мариночка, тебя никто не тронет.

Был уже вечер. Ина сидела на крыльце, укутав куклу в одеяло. Светка подошла поближе, пригляделась и заорала на весь двор:

– Ой, Танькину куклу подобрала! Побирушка-руш-ка!

– Что ты врешь! Что ты врешь! – закричала Ина. – У меня эта кукла еще два года, мама купила мне!

– Да?! Да?! – закривлялась Светка. – Мама тебе купила! А может, папочка тебе купил? Это Танькина кукла! Она ее выбросила, а ты подобрала! В мусорный ящик лазила! Ха-ха! У тебя микробы будут! Заразная! Заразная!

– Сплетница! Сплетни разводишь! – гордо сказала Ина и зашептала кукле:

– Спи, малышечка, спи, крохотка!

Ине было беспокойно, она бы, может, лучше ушла домой, но Светка подошла слишком близко, и, бросив куклу, Ина подскочила и толкнула Светку, и еще толкнула, и уже готова была удрать, как вылетела Светкина мать:

– Да что это за ужас такой? Всех детей колотит, хулиганка эдакая! Будешь?! Будешь еще?!

– А ну, убери руки! – закричала из окна Инина мать. – Ты родила ее, чтобы бить? Родила? Свою девчонку колоти, а мою не трогай! Жить она вам не дает! Поперек горла встала!

– Так и знай: еще раз мою Светку тронет – я ей уши оборву!

– Руки коротки!

– Чего она сделала? – выскочила на крыльцо бабушка. – Чего она вам всем мешает? Чего она вам покоя не дает? Она к тебе, Светка, касалась? Она тебя затрагивала?

– У нее Танькина кукла!

– Какая еще Танькина? Какая еще Танькина? – завопила Ина.

– …Когда не так, можете нам сказать, а руки распускать на ребенка…

– …Всех детей во дворе колотит!..

– Танькина кукла!..

– …Сплетница-газетница!

– …В милицию заявлю! А ты – марш домой!..

– …Хулиганка!

– Вы – хорошие!

…Втолкнутая матерью в комнату, Ина живо к ней обернулась.

– Всегда ко мне лезет! – с бойкой плаксивостью затараторила она.

Но у матери были с ней свои счеты:

– У тебя что, мало игрушек? Чего ты всякую пакость подбираешь? Что это за ребенок такой – ни минуты покоя! Выброси эту пакость сейчас же!

– Отдай! – завопила в неистовстве Ина.

– Раскричались на радость соседям! – закивала бабушка.

– Отдай! Отдай! Отдай! – бежала Ина за матерью.

– Ну что ты опять с ума сходишь? – сказала матери бабушка. – Завтра она забудет про эту куклу. Чего тебя черти ломают? Себя не жалеете – дайте хоть мне покой!

 

Целый день Ина возилась с куклой. Она не пошла на улицу, боясь, как бы Маринку не отобрала Танька.

Ина таскала куклу с места на место. То волосы ей расчешет и ленточку вплетет, то платье постирает.

На этот раз играла Ина шепотом – чтобы никто не сказал, что от нее голова болит. Шепотом они поиграли с куклой в Золушку. Чистили игрушечную посуду до блеска и песком, и зубным порошком. Потом садились в уголочке петь песенку:

 

Хо-ро-ша я, хо-ро-ша, да пло-хо о-дета.

Ни-кто замуж не берет девушку за э-то!

 

* * *

Прилетала волшебница, делала Золушке – Маринке длинное платье с серебряными звездочками из фольги и подводила ей черным карандашом уголки глаз. Потом Золушка-Маринка шла по каменным плитам через королевский сад. На деревьях листьев не было – одни цветы «Серебристый ландыш» («Не хватай мамины духи! Куда цветы на пол поставила?»). Между цветами-деревьями висели прекрасные фонарики из маминых бус – и вот на крыльце дворца стоял сам принц и улыбался, и приглашал во дворец на танцы. Танцы были разные, и вальс, и чарльстон, и «летка-енка». И Золушка-Маринка, как в «летке-енке», махнула ножкой – так туфелька и пролетела через весь дворец, и принц побежал и быстренько подобрал туфельку, но уже было двенадцать часов, и Золушка-Маринка спешила по длинным королевским лестницам…

Потом Ина уложила Маринку спать:

– Нужно спать! Хорошие девочки должны спать! Ах ты, моя глупышка! Ну куда же я из дому уйду! Ты спи, а я пока обед приготовлю!

То-то бедная доченька, по которой столько дней плакала Ина и разыскала наконец по газетам, то-то родненькая доченька спала наконец в своей мягкой постельке рядом с ней, милой родной мамочкой!

 

* * *

…На бульваре облетали листья. Ина, Светка и Таня прыгали и ловили их.

По аллее шел длинный старый человек.

– Дядя! – крикнула Ина. – А что это, дождь, да?

– Нет, это листики падают, – рассеянно ответил старик, и только когда девочки расхохотались, усмехнулся и он: – Пошутили, да? Обманули дядьку?

Он сел на скамейку и смотрел смеющимися глазами на девочек.

– Дядя, что это, снег?

– Нет, это проходные билетики.

– В кино, да?

– А у меня три билетика – я буду три картины смотреть!

– А у меня пять!

– А у меня тоже… пять!

– Э, нет, – сказал дядя, – в это кино пускают только по самым красивым билетикам!

– У меня красивый!

– А у меня получше еще!

– А мой листик наполовину летний, наполовину зимний! – крикнула Ина, и старик посмотрел на нее ласково, потому что она хорошо сказала, и лист у нее был очень красивый: большой, и желтый, и зеленый.

Но тут же верх взяла Светка. Она подобрала такой лист, что старик даже головой повертел:

– Ай да лист! С таким листиком уже не только в кино – в волшебную страну попасть можно! Вот если бы кусочек коры, мы бы сделали волшебный корабль.

И Танька сразу же притащила кору – кто бы подумал, что она может так быстро сообразить. Всегда такая размазня, а тут…

Старик внимательно осмотрел кусок коры, несколько раз провел по ней пальцем, потом достал складной ножик, открыл лезвие, примерился и вырезал корабль, потом открыл лезвие поменьше и поскреб кору изнутри, там, где она была цветом, как мамины праздничные чулки. Затем освободил из ножика маленькое шило и провертел дырку. Оглядев сделанное, старик послал девочек искать прутики и палочки. И опять выбрал не Инин прутик, а Светкин. А Ине бы очень нужно было, чтобы ее прутик понравился старику, потому что, пока она смотрела, как ловко он орудует ножиком, ей пришла в голову одна мысль.

– А вы кто? Может, вы инженер? – спросила она.

– Нет, детка, не инженер.

Он обстругал прутик, продел его в лист – и это оказался парус.

– Ну вот, готово! Что же мы возьмем на корабль?

– Чемоданы, – позаботилась Танька.

– Ежика! – придумала Светка, и старик одобрительно взглянул на нее. Сколько уже раз он смотрел так на Светку, и Ина буркнула:

– Твой еж колючий и съест лист.

Старик покачал головой:

– Это корабль волшебный.

– Это же волшебный корабль! – подхватила Светка и посмотрела презрительно.

Стали придумывать дальше, что возьмут, и Светка совсем перезабила корабль всякой дрянью, а Танька одно зудела: «Чемоданы взять… посуду… еще пальто…» Словно это не был волшебный корабль, на котором есть и посуда, и все. Ина могла бы придумать гораздо лучше, но с этими выскочками разве интересно играть? Да и дело у нее было серьезное – не до сказок. Но тоже, где тут поговоришь, когда галдят. И от беспокойства, заботы и ущемленного самолюбия она вдруг сказала с нажимом:

– А на моем острове (потому что волшебные корабли уже пристали к островам, и каждый должен был придумать, что будет на его острове), на моем как раз же никто не будет отдирать кору с деревьев и протыкать листья.

 

* * *

Похоже было, что старик смутился или загрустил. Он посмотрел внимательно на Ину, даже положил ей руку на голову, вздохнул и, отряхнув с колен крошки от коры, поднялся.

– Возьмите-ка этот кораблик, девчушки, – сказал он, и Светка сразу схватила, хотя и Танька протянула руку.

Танька уже пыхтела, уже готова была поругаться со Светкой, чей корабль, но Светка крикнула:

– Спасибо, дядечка! – и посмотрела с превосходством на Таньку: мол, видишь, кому дядечка подарил? Ина стояла, опустив глаза, но видела, что старик уходит, и, когда он был уже далеко, решилась и побежала за ним.

Светка с Танькой враз остановились и уставились вслед.

– Ты что, малышка? – спросил старик.

– А я с вами погуляю, – улыбаясь как можно приветливее, сказала Ина и, обернувшись, скорчила рожу Светке с Танькой, на всякий случай, чтобы они не вздумали увязаться.

И эти сразу обиделись и ушли. Теперь можно было и о деле поговорить.

– У меня папа тоже всякие штучки умеет делать, – начала она издалека. – Только мой папа сейчас в армии. А вы все умеете делать?

– Всего никто не умеет.

– Вы можете кукольную руку сделать?

– Это надо посмотреть. А куда же рука-то делась? Любимая кукла?

– Ага. Только вы этим, что с вами играли, не говорите, хорошо?

– А что они, смеются над твоей куклой?

– Они вообще…

– Это нехорошо. Над несчастьями нехорошо смеяться.

– Выкидывать тоже нехорошо.

– А ты разве хочешь выкинуть?

– Я не хочу выкидывать.

– И правильно. Лучше мы ее починим. Если сумеем.

– Да конечно, сумеете, – подбодрила его Ина.

– Вон в том доме я живу, – показал старик на двухэтажный дом. – Может, зайдешь ко мне в гости?

– Я не знаю. Когда-нибудь спрошу у мамы с бабушкой и зайду, – сказала рассудительно Ина, не отставая, однако, от нового знакомого ни на шаг.

Они уже вошли в дом и поднимались по лестнице, и старик спросил:

– А тебя ругать не будут?

Ина пожала плечами и перевела разговор на другое:

– Мы тоже раньше на втором этаже жили…

В комнате у старика было тесно от мебели, и он ходил между ней как-то несмело, словно мебель была не его. Ина даже засомневалась, сможет ли он починить куклу, но на полочке увидела кораблики с парусами, с пушками; старик сказал, что сам их сделал, и Ина успокоилась.

– А у моего дедушки тоже такое пианино, – похвасталась она, оглядывая комнату. – Мой дедушка – учитель по музыке. Это он сказал назвать меня Инессой. Только так меня будут звать, когда я вырасту взрослая. А это с кого портрет? У меня тоже очень красивая мама.

– Все мамы красивые.

– У меня мама такая красивая, что как артистка.

Туфли Ина сняла еще у порога. А теперь села на диван так, как учила ее сидеть в гостях мама – не ерзая и не болтая ногами.

– Вот мы сейчас перекусим немного!

– Спасибо, я не хочу! – ответила Ина и осталась собой довольна, и немного испугалась, как бы ее ответ не приняли всерьез.

– О, ты не знаешь, что у меня есть! Ты ела когда-нибудь варенье из лепестков роз?

– У нас бабушка умеет варить варенье из арбузных корок.

– Это хорошее варенье. Я тоже умею. А теперь, ну-ка, быстро мой руки и – к столу!

Они пили чай, и Ина прикидывала, рассказать или нет девчонкам о чаепитии, варенье из лепестков роз и прочем: как бы они тогда тоже не напросились в гости.

– А вы один живете? – спросила она, чтобы все время был интересный разговор.

– Да, после того, как умерла моя жена.

– А у нас одного дедушку на войне убили, а другой бабушки не было.

– Что-то я не совсем тебя понял, но это не важно.

– А что же вы делаете, когда один сидите?

– Книги читаю.

– А, – сказала сочувственно Ина, – конечно, что же еще делать, не в прятки же играть.

Старик рассмеялся:

– Забавная ты девчушка!

– Со мной не заскучаешь, так и бабушка говорит.

Потом старик немного показал ей кораблики: как они ходят и что как называется.

– Убрать паруса! – тихонечко нараспев кричал старик. – Руби мачту!

Ей уже давно пора было домой, но в комнате еще столько оставалось неосмотренного, да и жалко было старика, который как останется один, так вздохнет и сядет читать книги.

Прощаясь, Ина благонравно вздохнула:

– Ой, дома меня, наверное, заждались. Еще волноваться будут. Вы не скучайте – я скоро приду.

 

* * *

– Ты где была? – спросила мать, захлопнув за ней дверь.

– Она с дядькой-стариком ходила! – кричала на веранде Светка. – Он не хотел ее брать, а она…

– Ты где была?

– Мы собирали листики, а Светка все выхвалялась…

– Ну?

– Дедунечка старенький – я ему помогла.

– Тебе разрешают с чужими людьми алалакать? А? Почему Светка не шляндает? Почему Танька не шляндает? В кого ты уродилась?

– Старикам же помогать надо.

– Ты слышишь, баба, старикам помогать надо! Она помогает тебе? Я вот ей помогу! Я – помогу!

– Он мне куклу обещал починить! – с обидой выкрикнула Ина. – Он кораблики мне показывал!

– Ко-раб-лики? Ты что же, в дом к нему ходила? Он тебя звал еще?

– Звал.

– Угощал? Конфетками кормил?

Тон матери не понравился Ине.

– Ничего не угощал!

– Угощал, я вижу. В глаза смотри, дрянь такая! По головке гладил?

– Ничего он меня не гладил!

– Сколько же ты у него сидела? А? Что вы делали? Что вы делали, говори!

– Да не сидела, не сидела я у него! – пугаясь, крикнула Ина.

– Баба, ты слышишь? Отвезем мы ее в больницу, помяни мое слово! Узнаю, что ты еще раз к старику ходила, запорю, так и знай! Я тебя лучше до смерти запорю, чем ты под забором будешь валяться! Не пускай ее, баба, гулять! Пусть дома сидит, если гулять по-хорошему не умеет! Чего ревешь?! Я тебя трогаю?! Чего нюни распустила? Тогда заплачешь – да поздно будет! Замолчи! Замолчи, я сказала! З-замолчи!!

Все равно был дождь, и никто не гулял. Ина посадила Маринку на кресло, и они стали играть в волшебные корабли.

– А на моем корабле будет бархатная комната, вся в зеркалах! – сказала Ина.

– А на моем – шелковая! – тоненько сказала кукла.

– На моем будут принцессы ходить в длинных платьях!

– А на моем – в брючках!

Потом они решили объединить свои корабли, и острова тоже, и поиграли еще, что у них будет на островах, соединенных большим Ворошиловским мостом.

Дождь перестал. Во двор вышли Вовка, Танька, прибежал из соседнего двора маленький Генка, и, кривляясь и хохоча, они играли в веселую игру. Танька посылала Генку к Вовке:

– Пойди и скажи ему: я причесываюсь веником!

Вовка отсылал Геночку обратно:

– Пойди и скажи: крокодилы едят галоши, а я – лягушек!

– Пойди и скажи; вместо дров я рублю колбасу!

– Скажи: крокодилы живут в болоте, а я – на небе!

Ина высунулась в форточку и крикнула:

– Геночка, пойди и скажи: я ехал на велосипеде и руками крутил колеса, а ногами держался за руль!

– Генка! Орел похож на воробья!

– Вместо галош я ношу корыта!

– А ну, закрой форточку! – распорядилась бабушка. – Куда, раздетая, высуваешься? Наказанная – и сиди смирно, а то матери расскажу!

Форточку Ина закрыла, но в окно следила за игрой, и Маринку рядом поставила, чтобы та тоже смотрела.

Против ожидания, мать пришла веселая и ласковая:

– А посмотри, что я принесла! Нет-нет, сначала пообедай, покажи маме, какая ты умная девочка! Бабу слушала? Хорошо себя вела?

Ина не только все съела, но и встала вымыть за собой тарелку и прекрасно видела, как бабушка и мама переглянулись: смотри-ка, мол, какие дела творятся! Но Ина ничуть не показала, что видит переглядывание и перемигивание. С тем же благовоспитанным видом она еще и со стола стерла. Очень это была интересная игра. Ина огляделась; что бы еще сделать? Но мать уже взялась за сверток. Она развернула бумагу, разрезала шпагат, сняла крышку, приподняла коробку – и в ней распахнула глаза огромная кукла. Такой большой куклы у Ины еще никогда не было. Такой большой куклы не было ни у кого во дворе.

– Ах, бо-оже мой! – сказала бабушка. – Ай, я сама хочу играть в такую куклу!

– Взрослые не играют! – засмеялась мама.

– Я снова хочу быть малой! У меня такой куклы за всю жизнь не было!

– Такой куклы и у меня не было, не то что у тебя: вон она и моргает, и ходит, и «мама» говорит!

– Ай! Ай! Смотри, Инка, какой тебе мама подарок сделала! За то, что ты ее не слушаешь! Я бы тебе такого подарка не сделала, пока не заслужишь.

– Она больше не будет расстраивать маму! Она будет хорошей девочкой, правда, доченька? Ишь, какая красавица кукла, словно киноактриса какая-нибудь или леди! Знаешь, баба, везу я эту коробку, а парень в автобусе и так и сяк: «Девушка, что это вы везете? Наверное, свадебный наряд?»

– О-о, скажи, далеко то времечко!

– Кто это, говорит, такой счастливец, что на вас женится? Что за красавец?

– Да уж скажи, такой красавец, что и на люди не покажешь!

– Я слушала, слушала, да и ляпнула: «Везу куклу дочке». Не верит: «Что вы, девушка! Это вы, наверное, сами еще в куклы играете?»

– Ага!

– Так я уже сошла, а он, чудак, мне из окна машет, руки к сердцу прикладывает!

– Раньше прикладывать надо было, а теперь уже, скажи, на моей шее хомут!

– Вот чудак! Студент, наверное… Ты ж, Иночка, смотри, аккуратно с куклой обращайся: такая красавица! А свою уродину можешь теперь выбросить. На что, скажи, нам такая уродина, когда у нас красавица есть!

Только тут Ина вспомнила о Маринке. Та тихо сидела в углу и смотрела в сторону. Делая вид, что не замечает Маринкиной обиды, Ина сказала:

– Вот тебе сестренка. И не капризничай, не будь упрямой нехорошей девочкой!

– Мамулечка, можно я с новой куклой погуляю?

– Только осторожно, доченька, не замазюкай.

– А можно я красное платье надену?

– Да уж что с тобой сделаешь – наряжайся. Подожди, доченька, я еще бантик тебе повяжу! А куколке мы сейчас завиток расчешем – как в парикмахерской!

Маринка грустно смотрела в сторону.

– У тебя жар! – сказала Ина строго. – Не капризничай, тебе нельзя гулять. Мы скоро придем.

Во дворе Ину сразу обступили.

– А мне тоже, – сказала Светка, – мне тоже на рождение мама такую куклу купит.

Маленькая Лида захныкала:

– Дай куку! Дай куку! Хочу! Хочу!

– Возьми, Лидинька, куку за лучку! – сказала Ина. – Будем гулять с кукочкой, дя? Ну вот, холосая девоцька! А тепель куке надо спать!

– Давайте играть! – жадно глядя на новую куклу Ины, сказала Светка. – Давайте играть в дочки!

Ина командовала, кому быть мамой, кому сестренкой куклы, что и как с ней делать. Она становилась все жестче и капризнее, и в конце концов девочки с ней поругались.

Когда она вернулась в дом, Маринка не спала, о чем-то думала.

– Умница, доченька! – сказала Ина лживым голосом. – Ну вот, а теперь температуры нет, теперь ты можешь поиграть!

– Ну что, погуляла? – спросила мать.

– Да ну их: «Да-ай мне! Да-ай мне!»

– А ты бы поделилась, – посоветовала бабушка.

– Я делилась!

– Думаешь, людей задобришь? – возразила бабушке мама. – Я всю жизнь каждому «здрасте», каждому «до свидания», все равно из проституток не выходила. У них капроны-нейлоны, а я штапель надену – они мне завидуют.

– Потому что рожами не вышли.

– Ничего, Иночка, ничего, красавица моя. А ты скажи: вот у вас мамки инженеры, а куклу такую вам не купят. А моя мамка мне купила, и все! И хоть повылупитесь!

– «Да-ай мне! Да-ай мне!» А сами роняют, пачкают!

– И не давай! Пусть сами покупают! Все равно хорошей для них не будешь. А ты береги куколку.

И все же Ине было скучно и нехорошо. Куклы сидели на окне, не глядя друг на друга. Новая улыбалась сама себе, Маринка грустно смотрела перед собой.

На ночь Ина положила их рядом в большую коробку.

– Ты уже большая девочка, – сказала она строго печальной Маринке. – Ты же не ребеночек, чтобы спать с мамой.

Но когда сама легла, все не спалось. Тогда она встала и взяла Маринку к себе.

 

* * *

Каждый день мать завела хвалить подаренную куклу:

– Хорошая у тебя новая кукла. А волосики – с начесом! Я бы тоже такую прическу хотела. Правда, баба? Ох, кукла! Наверное, у царевых дочек таких не бывало. Ну-ка, приведи свою куколку, возьми ее за ручку, доченька!

Ина вела.

– Ха-ха-ха! – заливалась мать всякий раз, как впервые. – Ты посмотри: идет и головой качает! А пищит, пищит-то! А свою страшилу помойную ты, дочка, выброси. Свою одноглазую чудищу! А то смотришь на нее и сама окривеешь, xa-xa-xa! Правда, баба? Ты, доча, новую куклу береги. И большая вырастешь – она тебе на память останется; может, еще твои дети играть будут, скажут: вот какая кукла была у мамы!

– Тогда уж, поди, танцующие куклы будут! – замечала бабушка.

– А свою страшилу выброси на помойку, откуда взяла! Ну, чего надулась, как пузырь? Ну, зареви, зареви! Заплачь – дам калач! Зареви – дам три! Будешь такой противной – подарю новую куклу племяшке! Попомни мое слово!

Каждый такой разговор начинался с восхищения и кончался руганью:

– Ты видела, баба, такую бессовестную девчонку? Ей приведи слона на ленточке – она и тогда кукситься будет! Вон дед твой шкандыляет в гости. Пожалуйся, пожалуйся ему на маму, какую она тебе куклу купила!.. Здравствуйте!.. Да вон мать ее совсем замучила: вместо того чтобы себе какую косынку купить, куклу ей говорящую подарила!

– Что же ты, Иночка? – увещевал дед. – Разве не рада кукле?

– Рада, – вмешивалась бабушка. – Чуть мать за порог, сейчас готово дело: стягивает все с куклы, на свою чудищу рядит. Давеча думала – ресницы обдерет, всё глаза ей ковыряла.

– А ты, баба, мне не говорила!

– Да чего же зря расстраивать?

– Нельзя так, Иночка, нельзя, милая! – пугался дед.

– «Девочка, милая»! Я ей поковыряю!

– Да не отрывала, не отрывала я!

– Не ври! Господи, что за наказание? А все вы, все вы ей потакаете! Вон вы только на порог – у нее морда набок!

…Теперь мать, возвращаясь с работы, каждый раз спрашивала, играла ли Ина с новой куклой или «опять со своей страшилой».

– У-у, злая девчонка, – говорила она. – Все – от упрямства. Все – назло! Ну, подожди, я еще пока смотрю, а лопнет мое терпение – худо будет, ты меня знаешь…

 

* * *

С тех пор как мать запретила ей брать в постель Маринку («Не смей ложить! Не смей ложить с собой помойную заразу!»), Ина оставляла ее в коробке, шепотом успокаивала, чтобы та не боялась одна ночью, а утром, если матери не было дома, бежала к ней.

Но в этот раз коробка оказалась пуста.

– Куда вы ее дели? Куда вы ее дели? – кричала Ина, а баба словно оглохла.

– Бабушка, родненькая, куда вы ее дели? Бабуленька, я всегда буду тебя слушаться! Бабуленька, скажи!

Но баба молча ворочалась от стола к печке.

– Баба, скажи! Баба, скажи! – заливалась Ина и, когда бабушка вдруг закричала, даже испугалась, задрожала от неожиданности.

– Ну, чего, чего ты ревешь? Ходила врач, велела выбросить помойную куклу, чтобы ты не заразилась и не умерла! Понятно тебе? Перестань реветь, нервов у меня больше на вас нет! Выбросили твою страшилу!.. Вернись! Вернись сейчас же – хуже будет!

Но Ина уже неслась через двор на улицу. В каком-то доме, в подъезде, сидя на каменных ступенях, она долго выла, размазывая слюни и стуча зубами.

Кто-то встал над ней:

– Ты что, девочка? Кто тебя обидел? Ты заблудилась? Может, ты потеряла деньги и боишься идти домой?

Но она только сильнее распустила слюни и уперлась, когда ее хотели поднять.

Голос ушел.

Отчаяние было все меньше, но и радость не возвращалась. Ничего не хотелось.

Она пошла к трамваю. Жил дедушка далеко, денег у нее не было, и она села в вагончике так, словно едет с кем-то. Только на окраине кондуктор спохватилась, что Ина одна:

– Девочка, ты куда же едешь?

Ина молчала.

– Ты, может, потерялась?

Ина покачала головой.

– Что же ты молчишь? Где твои мама, папа?

– Я еду к дедушке, – прошептала Ина.

– Одна? Что? Ты хоть знаешь, где дедушка-то живет? Что? За переездом? Да кто тебя отпустил-то? А?

– Может, там мать с ума сходит, – вмешался кто-то.

– Я всегда одна езжу, – соврала шепотом Ина, но, видимо, ей не поверили: качали головами, вздыхали, приглядывались.

С трамвая она сошла под неотступным взглядом кондуктора и неторопливым шажком примерной девочки пошла по низкорослой аллейке, но откуда-то налетела на нее бабушка, сзади ковылял дед, и кондуктор не отправляла трамвай – смотрела в свое окошко.

– По всему городу гоняешь меня! Вон и деда подняла с кровати! А ну, домой! – дернула ее за руку бабушка.

– Не пойду, – шепотом сказала Ина.

– Да цела, цела твоя уродина! Господи, навязались вы на мою шею, когда я уже от вас отдохну!

 

* * *

Лидочкина мать водила их в зоопарк и купила по открытке с белым медведем. Однако бабушка смотреть открытку не стала, а, поспешно отряхнув Ину в коридоре, подтолкнула к двери:

– Ну-ка, ступай, покажись. Папа приехал!

У стола стояла красиво одетая мама, а за столом сидел никакой не солдат – щупленький, в брюках и рубашке, дядя.

– Здравствуй, доченька! – сказал он ей. Руки были незнакомые, но когда он притянул ее к себе и поцеловал, что-то в нем стало похожее на Маринку, и тогда она обняла его за шею и сказала, жалея, что он уже не солдат:

– Зачем ты снял военную одежду?

– Надоело, доченька! – потягиваясь и прохаживаясь по комнате и все поглядывая на маму, говорил папа. – Теперь я человек личный, семейный.

Заходили соседи – и тогда мать оживлялась и ласковее смотрела на папу. Когда же соседи уходили, она как бы гордилась перед ним – наверное потому, что он такой маленький.

Прибежал дедушка. Они с папой бросились обнимать друг друга, но мама сразу ушла в другую комнату, папа все оглядывался на ту комнату, и дед загрустил и стал собираться к себе.

Вечером пришли гости. Среди них был один настоящий солдат, папин товарищ. Хоть и без ружья, но весь он был одно слово – солдат, и мама ему все время улыбалась, а он говорил: «Потрясемся?» – но совсем не трясся, а только чуть притопывал, а мама тряслась и подпрыгивала очень весело, но папа, хоть и улыбался, был невеселый.

И тогда Ина подошла к матери и громко и капризно сказала:

– Я хочу спать.

Мама попробовала не обратить на нее внимания, но не тут-то было.

– Я хочу спать.

Кончилось тем, что Ину за руку, уволокли в кровать бабушки, но зато Ина уверенно взяла Маринку и, чувствуя себя победительницей, заснула.

 

* * *

Когда Ина проснулась, мама уже ушла на работу, а папа был грустный. Он лег читать книжку, но у Ины были свои планы. Точно зная, что в первый день дочкам не отказывают, она увела его в игрушечный магазин.

– Ну, расскажи, доченька, как вы тут жили.

– Я росла, – рассеянно ответила Ина, занятая выбором игрушек.

– А мама часто ходила в кино, на танцы?

И хотя большая часть ее мыслей была за прилавком, Ина ответила так, как ему приятнее:

– Куда от меня пойдешь-то?

– Значит, воспитывала? – повеселел маленький отец.

– Воспитывала, – вздохнула Ина и показала на выбранную игрушку.

Но это было еще не все. Возвращаясь из магазина, она свернула на знакомый бульвар.

– Видишь, какие листья: наполовину летние, наполовину зимние?

Однако отец не заметил, ни как красиво она это сказала, ни то, что листьев почти и нет уже и они совсем зимние.

Ина не стала повторять, а показала на двухэтажный дом:

– Тут старенький дедулечка живет. Не наш, а другой. К нему нужно зайти.

– Может быть, в следующий раз? – возразил неуверенно отец, но Ина покачала головой:

– Он очень старенький. Он даже помереть может. И всё книги читает.

Когда старик открыл дверь, отец рассыпался в извинениях:

– Может, мы не вовремя… Дочка тащит и тащит…

– Ах да, – сказал, вспомнив, старик, – кукла с оторванной рукой, да?

– Вы уж простите… Я даже не понял…

– Да ну что вы! Входите. Я одинокий вдовец – людям рад.

– Дядя, можно я завтра принесу куклу починить?

– Ну, конечно. Я уже думал, ты ее выбросила.

– С этой куклой беда, – покачал головой отец. – Я уж и не разберусь, кто прав, кто виноват. Знаете, до скандалов доходит. Жена говорит – упрямый бездушный ребенок, чурбан ей дороже матери.

– Бывает, – кивнул старик. – Все ведь не так просто. Еще Маркс писал что-то такое насчет вещей, что они как бы несут в себе родовую сущность человека… Ну, а кукла в детстве – это… Я, помню, сам в детстве…

Ина ушла с конфетами к кораблям, а старик и отец пили чай, и обрывки их разговоров доносились до занятой игрой девочки. Старик ласково улыбался, отец раскраснелся.

– …Жена моя «я» свое любит. Она красивая, ну а я, сами видите. Вы не думайте, она не гуляла… Просто ей досадно, что я ростом мал.

– Это по молодости. Потом пройдет…

– …У нас ребенок…

– …живую душу поломать нетрудно…

– Я же тоже это думаю. Для себя решить просто, а разве, хотя бы я, вправе лишать…

– Человека вырастить – сложная штука…

– …Я ведь ему приемный сын, а так получилось, что, кроме меня, у него никого и нет. Душа у него, как у женщины, нежная.

– Мужчина-то иногда еще нежнее женщины.

– Совершенно правильно. Это очень верно…

Всю дорогу домой отец был весел.

– Молодец, дочка, – два раза сказал он ей, – с умным человеком меня познакомила.

И она от гордости серьезная была: все хорошо она сделала – и отца развеселила, и о Маринке договорилась.

Однако когда она проснулась ночью – от дыма, или от света, или еще от чего, – отец почему-то сидел возле, в трусах и майке, и курил, и чуть не плакал.

Ей даже досадно стало: столько она старалась – и к старику его водила, и все – и вот зря. И еще ей было досадно, что он такой не солдат.

– Зря ты снял военную одежду, – опять сказала она.

– Спи, доченька, – погладил он ее по голове, и снова она испытала смешанное чувство – непривычности этой руки и нежной жалости к отцу, как к Маринке.

– Завтра сходим к дяде-старичку, – сказала она, улыбаясь сонно и ободряюще.

– Сходим, – безрадостно согласился он. Он ушел, и было грустно, и смыкались глаза, и неподвижно висел в окне острый серп луны.

– Спи, малышка, – вздохнула она, бережно прикрывая Маринку. – Спи – мама с тобой.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Наталья Суханова

Печататься начала с 1961 года. Её повести и рассказы публиковались в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Дон», «Наш современник», «Молодая гвардия». По мотивам повести Н.А.Сухановой «Кадриль» в 1978 году на киностудии «Беларусьфильм» был снят художественный фильм «Прошлогодняя кадриль». С 1967 г. член Союза писателей СССР, с 1991 г. состоит в Союзе российских писателей, была одним из организаторов СРП, входила в его оргкомитет, затем – в координационный совет. В советские времена книги писательницы выходили большими тиражами. В постперестроечную эпоху в РнД вышла книга «Зелёное яблоко», в журнале «Ковчег» опубликованы романы «Трансфинит. Человек трансфинитный», «Студентка», «Озерища». Лауреат Чеховской премии 2009 г. за роман-дилогию «По имени Ксения», вошедший в состав романа-эпопеи «Искус» в двух томах, общим количеством страниц более 1300 (изд. «Нюанс», Таганрог). Живёт в Ростове-на-Дону.

One Response to “НАТАЛЬЯ СУХАНОВА ● ОСТРЫЙ СЕРП ЛУНЫ”

  1. avatar Ирина Шульгина says:

    Очень понравился Ваш рассказ, Наталья. Как все же трудно жить на белом свете – детям особенно. Да и взрослым – нелегко!..

Оставьте комментарий