RSSЛЮДМИЛА ШАРГА ● БЫЛ МЕСЯЦ МАЙ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ.
4 мая, утро…
Я не спала в ту ночь…
Как и многие мои знакомые, как и многие незнакомые мне жители Одессы.
Днём второго мая всё было как-то странно. Мы собирались на море, собирались долго, суетливо и бестолково. Что-то постоянно мешало, отвлекало. Телефонные звонки, не выключенный свет в коридоре.
Вспомнилось, что в тот злополучный день, когда я упала и сломала руку, меня как нарочно пытались задержать дома – телефон разрывался от звонков.
Второго мая звонок был только один, но было много других случайных «препятствий».
Уже спустившись во двор, я увидела, что оставила окно открытым.
Всё бы ничего – четвёртый этаж очень старого дома, но мой кот – большой любитель оконных откосов. Пришлось вернуться.
Пытаюсь сложить всё обрывки неслучайных случайностей, и они складываются в одно: кто-то или что-то пытались удержать нас дома в тот день.
Эти же кто-то или что-то двумя неделями раньше поспособствовали увольнению сына.
Маленький магазин в полуподвальном помещении, где он работал, находится как раз напротив здания горУВД.
Сейчас всё видится иначе, многое понимаю, многое осознаю. Не всё, но многое.
Тогда было грустно: перспектива поисков работы не очень радужна в наше время, в нашем городе и в нашей стране.
К морю мы, всё-таки, выбрались. Через двадцать минут небо затянуло тучами, начал накрапывать дождь, и, смеясь над собой, мы отправились наверх – в город, но задержались на небольшой площадке у дома-музея Паустовского, откуда открывается фантастический вид на море. Улица Черноморская – односторонняя, вторая сторона её исчезла в результате оползня. Когда сидишь на скамейке, склонов почти не видно, и кажется, что там – за краем площадки – лишь небо и море.
Возвращаясь домой, увидели марш (его теперь называют мирным) ультрас. Особого значения этому не придали – в тот день на стадионе должен был быть футбол, а тот, кто хоть раз видел шествие футбольных фанатов, знает, что это такое.
Сейчас многие, анализируя события того страшного дня, пытаются установить, кто напал первый, кто первый бросил камень, кто первый выстрелил. Кто начал.
Наверное, это важно. Наверное.
Только началось это всё не 2 мая. И даже не 21 ноября.
Всё это следствие.
Причины происходящего сегодня надо искать в более раннем времени, когда страну сознательно разделили на «западенцев» и «москалей», на «титульную нацию» и изгоев.
То, что происходит сегодня в Украине – плоды этого безмозглого разделения, плоды переписанной истории, с новыми героями и антигероями.
Шёл по мирному южному городу в не очень солнечный, но тёплый майский день «мирный», «безоружный» марш. Цепи с замками, бейсбольные биты…
Крики: «Слава Украине!», «Одесса – Украина», «Україна понад усе!», «Москаляку на гілляку !» и «Чемодан – Вокзал – Россия»…
Смеялись «боевые подружки», разливающие смертоносную смесь из канистры прямо на улицах.
Им лет по 16 – 17 , не больше.
Где же в этот момент были мамы этих девочек?
Скатываюсь в риторику. Увы. Неизбежно скатываюсь в риторику.
Торопимся домой, под вой автомобильных сирен, под какие-то странные хлопки.
« Стреляют…, – говорит сын, и видя недоумение на моём лице, повторяет, – да-да, стреляют… Идём быстрее».
Уже дома, вижу на мобильном несколько непринятых звонков. Перезваниваю и слышу: «Люда, где вы? Почему не отвечаете? Не выходите из дому – опасно! Там, на Греческой…».
Приникаю к компьютеру, холодея от ужаса, смотрю что « там… на Греческой…».
А там намеренно сталкивают марши Майдана и Антимайдана, подогрев это столкновение маршем футбольных фанатов.
Намеренно. Из этого уже никто не делает тайны.
Получается гремучая смесь.
И – ужас.
Он продолжится на Куликовом поле, куда отправятся ультрас и «майдановцы», чтобы стереть с лица земли палаточный лагерь Антимайдана. Стереть вместе с людьми.
Всё, что случится потом, лежит за пределами моего сознания.
Оно просто отказывается воспринимать произошедшее.
Когда в сети появились первые фотографии и видео, подумалось: что может быть страшнее?
Оказалось – может. Это комментарии под снимками обугленных трупов:
«Майский шашлычок», «Печёные путиноиды..», «Печёные колорады».
Это радость при виде чужой смерти. Нет, даже не радость. Радость – это что-то светлое, чистое. А это – злорадство, какое-то неистовое злорадство и сатанинское веселье.
В комментариях на страничке Вадима Негатурова ВКонтакте, одесского поэта, погибшего на Куликовом поле, кто-то выложил фото жареного окорочка…
Есть ли разум у этих людей, есть ли сердце? Мать ли рожала их в муках?
Знают ли они, что такое боль?
Скатываюсь в риторику.
Малолетние дуры, разливающие из канистры по бутылкам горючую смесь.
Дуры постарше, позирующие на фоне горящего Дома Профсоюзов, с битой в руках.
Пляшущие в обнимку “патриоты” на том же фоне.
Текут реки крови и… лжи.
О том, что среди погибших нет одесситов, а только граждане России и Приднестровья.
О “мирных маршах” и безобидных ультрас, которым впору нимбы и крылышки приделать. Шли – себе шли, никого не трогали. А тут сепаратисты – откуда ни возьмись.
И те и другие, и третьи были вооружены – надо иметь мужество признать это.
И не искать виновных.
Их просто загнали в угол ( участок Греческой и стал этим углом) и спровоцировали побоище.
Зачем?
Пар выпустить… перед девятым мая и вообще?
Опять риторика.
И новые потоки лжи.
О том, что укрывшиеся в Доме профсоюзов сами себя подожгли.
Сами себя загнали в ловушку и подожгли.
И во всём, виновата, конечно же, Россия.
Главное, найти виновных. Желательно – не в своём окружении.
Сегодня во всех бедах Украины винят Россию. Прежнюю власть и Россию. Каждая последующая власть начинает с того, что винит власть предыдущую.
В сети одно за другим появляются свидетельства очевидцев той бойни.
У каждого из них своя правда. И ложь, тоже своя.
И резюме ужаса – заявление нового губернатора о том, что вся эта кровавая бойня – законна.
Мученическая гибель сорока шести одесситов – законна?
Не «сепаратистов-колорадов и террористов», не «майдаунов» – одесситов.
Значит, людей по-прежнему можно сжигать только за то, что у них другие убеждения?
Плясать при виде агонии тех, кто пытался спастись, выпрыгивая из окон горящего Дома профсоюзов.
Одни плясали, другие забивали ногами и битами. Были и третьи…они пытались спасти этих несчастных от расправы.
Их было мало, но…
Слава Богу, что они были.
Значит, законны «печи дьявола» в Майданеке, газовые камеры Дахау…
4 мая, вечер…
Не знаю, как жить дальше. Просто не знаю.
Сегодня отпустили задержанных – 67 человек держали здесь, на Преображенской.
Остальных, говорят, увезли в Овидиополь и ещё куда-то.
Вчера люди собрались у здания горУВД, а сегодня пошли на штурм – и их освободили.
Теперь выясняют, по чьему приказу. Прокуратура открещивается и милиция – тоже.
Боятся взять на себя ответственность? Боятся.
Им собираются мстить “патриоты”.
В социальных сетях распространяют информацию с домашними адресами и фотографиями тех, кто помогал «майдановцам», с призывом – мстить.
Как остановить этот ужас. КАК?
Слово МЕСТЬ сегодня у всех на устах. У всех на слуху.
И нет никого, кто бы положил конец этой бесконечной, бесчеловечной, кровавой неразберихе, в которой трудно разобраться кто свой, кто чужой, кто друг, а кто враг.
В которой невыносимо больно жить.
Идёт обычная война.
Чудовищно звучит, но это так.
Идёт гражданская война.
Молюсь о погибших. Среди них – два одесских поэта, одного из которых я знала достаточно хорошо.
Молюсь об Одессе, о светлом моём городе.
О людях, живущих в нём мирно и дружно.
Об Украине, солнечной и хлебосольной, о её народе.
Молюсь и из последних сил надеюсь на то, что повторения не будет.
Господи, помоги пережить эти страшные окаянные дни…
p.s. А слушать предупреждения кого-то или чего-то я так и не научилась.
4 мая, 2014. Одесса.
Справедливости ради…
5 мая
Нет, я и не надеялась на что-то другое, дав разрешение на публикацию «Скатываюсь в риторику» на одном из сайтов.
Редакция сайта попросила разрешения, предложив публикацию под псевдонимом.
Ответила: «Скрывать мне нечего. Публикуйте».
И грянул камнепад комментариев.
Кем только меня там не называли.
Хотя, я сразу дала понять, и редактору написала – я не очевидец, я не участник этих трагических событий. Но я сопричастна.
Я живу в этом городе, в этой стране. Я люблю эту страну и этот город и его жителей, и не делю погибших на «майдановцев» и «сепаратистов» – мне больно за каждого из них.
Я не пребывала в эйфории, когда лилась кровь в Киеве, и других городах Украины, не куталась в державний жовто-блакитний прапор, не починала поспіхом говорити державною мовою, которой, кстати, володію досить вільно.
Всем сердцем я была со своей страной.
Тем больнее видеть сегодня злорадство и равнодушие.
Вы же говорите, что Украина едина.
Единая страна едина и в радости – и в горе.
Я – русская, Россия – моя родина, но я – гражданка Украины и это моя земля и моя страна. И моя боль.
Пафосно…?
Как есть.
Запись в дневнике – эмоции, это боль, рвущаяся наружу, и я её – запись (да и боль тоже) – никому не навязываю.
Мне хочется остановить кровопролитие, которому нет конца.
Человеческая жизнь – высшая ценность. Любая жизнь – высшая ценность.
Тем страшнее видеть и слышать сегодня людей, откровенно радующихся трагедии.
Стыдно, что среди них есть … мои знакомые.
Они называют эту трагедию – победой.
Опомнитесь….
Среди потока чудовищной лжи, которая льётся отовсюду, среди ненависти и звериной злобы, среди жажды мести, жажды новой крови, голос мой – глас вопиющего в пустыне.
Сегодня в Одессе не работают многие ВУЗы.
Сегодня в Одессе новый губернатор. Прежний, как я уже писала, назвал кровавую бойню 2 мая законной.
Сегодня в Одессе говорят о том, что истинное число погибших замалчивается – их более ста. Много неопознанных и пропавших без вести.
Сегодня в Одессе продолжают хоронить погибших.
p.s.
Справедливости ради: на том сайте были и голоса соболезнования, скорби и благодарности за мою запись из дневника. Их немного, но они были. Спасибо им.
Спасибо и тем, кто читает мой дневник здесь.
Повторюсь: я не очевидец. Я живу в этом городе, в этой стране, на этой земле, и я – часть этой земли.
Одесса, 5 – 6 мая. 2014г.
Не будет прежней Одессы…
7 мая, утро.
Проснулась посреди ночи и вдруг вспомнила сон, тот, что снился неделю тому назад. Со мной такое бывает часто, просыпаюсь и не помню, что снилось, хотя, знаю точно – снилось, но остаются только смутная тревога, тяжесть на сердце и предчувствие беды.
В том сне я убегала. Под вой «богдана» ( тормоза этих маршруток воют так, что сразу не разберёшь, крик это чей-то или стон…) бежала по улице, по мокрой от дождя брусчатке. Но никакого дождя не было. Наверное, он только что кончился. Небо не прояснилось, осталось низким, тяжёлым, дышать было трудно – я задыхалась.
Дома тёмные, мрачные, – казалось, наполнены чем-то жутким, зловещим… Пустые внутри и полные – одновременно. Там не было полов, потолков, стен – там ничего не было. Кроме…Тёмной пустоты. Она наполнила их до краёв, и она была… живая. Смотрела, как я бегу, словно ждала чего-то.
От кого или от чего убегала я?
Кто или что гнали меня по мостовой родной улицы в ночь на первое мая?
Сегодня я поняла, что это.
Страх.
Липкий противный страх, от которого всё холодеет внутри, от которого свинцовой тяжестью наливаются ноги, немеют руки и исчезает голос.
Можно сколько угодно бежать и кричать – всё напрасно…
Вспомнилась паника, когда пошли слухи о новом штамме вируса гриппа, от которого нет спасения. Прививки якобы не помогают, противовирусные препараты – тоже.
Тогда за кордоном была закуплена огромная партия “чудодейственного” препарата «Тамифлю» (как впоследствии оказалось, абсолютно ничем не отличающегося от наших отечественных противовирусных средств), который объявили панацеей от нового штамма вируса-убийцы.
Именно тогда я впервые почувствовала страх города. Казалось, что улицы вымерли, что людей почти не осталось – они попрятались, уехали, закрылись в своих домах квартирах. Клиническая картина фобии. Одной из них.
После трагических событий второго мая страх обосновался в городе.
Все мы чего-то боимся, чего-то опасаемся – страхи есть у каждого из нас.
Но этот страх – особенный.
Он ползёт по солнечным улицам и бульварам, усыпанным опадающим цветом каштанов, которые этой весной цветут как никогда – пышно и долго.
Он проникает в душу, в сердце, он заставляет смотреть в глаза людям вопрошающе, с недоверием и опаской – мало ли что.
На первый взгляд, кажется, что всё осталось по-прежнему.
Город полон людей, каштаны цветут, солнце светит, и небо синее-синее, чистое и мирное, весеннее небо.
Но… на углу улиц Преображенской и Дерибасовской – цветы.
Здесь в тот день пролилась первая кровь.
Но… похороны. Одни, вторые, третьи… десятые.
Людей хоронят в закрытых гробах.
На Куликовом поле продают кофе.
Спешат по своим делам прохожие.
Но… море цветов и свечи у обгоревшего здания Дома Профсоюзов.
Идут и идут люди. Несут цветы.
Нет, он не остался прежним, мой город.
Он напоминает испуганного ребёнка, плачущего, глядящего сквозь слёзы: «Что же вы сделали? Что?
Я люблю вас всех, я приветлив и добр. На моих улицах, в тени платанов, на золотых песках моих пляжей – под моим солнцем, места всегда хватало всем.
Что вы сделали с собой и со мной, люди? Вы все – мои дети. А я – ваш. Я люблю вас всех…»
Не будет прежней Одессы.
Беспечной, неторопливой, беззаботной, улыбающейся Одессы в ближайшее время не будет.
Дай-то Бог, чтобы дух этой вольной солнечной пристани оказался так силён и жизнелюбив, что, оправившись от всех потрясений и бед, она стала бы прежней.
Дай-то Бог, чтобы это было так.
Сегодняшняя открытая рана затянется.
Останутся шрамы.
Уродливые чёрные шрамы на добром и светлом сердце Города.
p.s. Cегодня похоронили Виктора Васильевича Степанова – Виктора Гунна, одесского поэта.
Вчера одесситы простились с 17-летним Вадимом Папурой.
Светлая память…
6 – 7 мая, Одесса.
Внешнее и Внутреннее…
7 мая, вечер
Внешнее приходит от внутреннего, и происходит от внутреннего.
Внутреннее проступает даже через самую благообразную или самую уродливую маску.
Внутреннее – это настоящее. Оболочка, обёртка может быть красивой, но если внутри гниль, она неизменно проступит. В делах, в случайно обронённых словах, во взгляде.
Изменяясь внутренне, можно изменить внешнее.
Душа – внутреннее? Значит…
… внешнее для неё неважно, ей нужно то, что идёт изнутри – от сердца, от души. Любовь. Слово. Молитва.
Струйки дыма полупрозрачны. Они растворяются в воздухе сразу, и тонкий аромат ладана смешивается с пряным запахом молодой травы, с волнующим и нежным запахом отцветающих каштанов и сирени. Ветер доносит солёное дыхание моря – оно рядом. Можно пройти старым парком и спуститься к нему. Оно лечит всё – и внешнее и внутреннее.
Дым стекает из маленького кадила в руках священника…
Вслушиваюсь в древние слова разрешительной ( так, кажется…) молитвы. Из старого парка доносится детский смех. Тюльпаны цветут на ухоженном газоне возле дома на одной из самых красивых улиц Одессы. Жизнь и смерть не просто идут рука об руку, они неразделимы.
И этот весенний день, в котором жизнь кажется такой же яркой и солнечной, как он сам, в котором, кажется, не должно быть места для горя и боли, и гроб у входа во двор, и зажженные свечи в руках пришедших попрощаться с покойным, тоже неразделимы.
Прощание окончено. Мы с Оленькой идём к парковке.
– Я не почувствовала его там – в гробу, – говорит она, – может быть, это потому, что гроб закрытый. А потом посмотрела наверх, туда, где цветёт каштан – и подумала, что там он. Смотрел, слушал и удивлялся, наверное. А отпевание совсем не похоже на таинство. Ладан в коробочке из-под сахара, святая вода в пластиковой бутылочке… Но ведь всё это внешнее, правда? Внешнее не важно – важно внутреннее.
– Правда, – соглашаюсь я. – Важно внутреннее. То, что внутри.
Внешнее – тело – предадут земле.
Душа обретёт покой.
Может, потому и у меня сейчас на душе нет тяжести?
Вспоминается недавний разговор о памятниках. Они нужны живым. Усопшим нужна память – в добром слове и в молитвах. А памятники – живым – чтобы помнили.
Люди забывчивы. Злопамятны, жестоки, непримиримы и… забывчивы.
Года два тому назад я уже писала об это странной амнезии, и о том, что «лекарство» от неё страшное – кровь.
…Оленька водит машину заправски, что всегда меня восхищает и тревожит одновременно. Боюсь за неё – на дорогах города сейчас такое творится. Сама я машину не вожу и никогда к этому не стремилась. Кто-то спросил однажды, какой модели автомобиль я выбрала бы, какую марку? Ответила не задумываясь: «Коня. Ахалкетинца… На Руси их аргамаками называли… ».
Мысли обрывочны, хаотичны, и только одна мысль постоянна: Как? Как такое могло случиться в Одессе?
Старый плакат с изображением бывшего властителя выцвел и почти весь заклеен портретами властителей потенциальных.
Ни слова соболезнования Одессе и одесситам от прежних властителей. Или были слова? А я не услышала…
Бог с ним – не в словах дело. Слова политиков к настоящему Слову не относятся. Это тоже – внешнее.
Поворот – и мы на Пушкинской. Здесь я выхожу, чтобы бежать дальше. Путь мой лежит мимо Куликова Поля. Обожжённый дом – чёрная свеча…
Войти не могу, останавливаюсь у входа.
Люди около дома и в доме. Цветы на подоконниках, свечи, иконы.
Страшное место… чёрствая земля – так его называли в прошлом.
Лобное место – здесь проходили убийства и казни.
Место захоронений.
Место скорби.
Место массовых народных гуляний и парадов.
Плясать на костях и идти по костям – для человечества дело привычное. Здесь недалеко, сразу за зданием железнодорожного вокзала находится парк Преображенский. Раньше он назывался парком Ильича. А основан он на месте Первого Христианского кладбища.
«Вся Земля – огромное кладбище, – сказала мне как-то моя мудрая и немного циничная знакомая, – что ж теперь, делать. Надо же живым как-то и где-то жить?»
Не знаю. Запуталась.
Ничего не знаю.
Живым надо помнить.
Меня окликают. Оборачиваюсь.
Борис. В последний раз мы виделись с ним до…
Многие теперь жизнь свою будут делить на «до» майского пекла и «после». Их много, этих знаковых событий в жизни каждого, вех. Их назначает сама жизнь или … сама смерть.
Борис говорит негромко, но от услышанного, внутри всё обрывается… рассказывает об иконе, которая горела и не сгорала. Он был там.
«Берегите себя… И своих близких. Берегите…»
Ухожу от чёрной свечи-дома, ища спасения от боли, захлестнувшей с новой силой. Никаких дел на сегодня.
Мало что из Блока помню наизусть. Но каждый мой шаг по брусчатке Куликова поля пробуждает спящие где-то глубоко в памяти блоковские строки из «Поля Куликова».
«…И нет конца! Мелькают версты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!»
Впереди чистое весеннее небо.
И сияние куполов Свято-Пантелеймоновского монастыря…
7 мая. 2014. Одесса.
Прислушиваясь к себе…
8 мая
Чувство, поднимающееся откуда-то из глубины почти незнакомо мне.
Это негодование и… гнев.
Женщина. Мельком виделись и слышались несколько раз на литературных студиях, давно, когда я ещё наивно полагала, что стихосложение – дело публичное.
Верующая женщина. Нет, скорее религиозная. Для меня эти различия существенны.
Всегда что-то настораживало в её взгляде, в её поведении.
О стихах судить не берусь – я не критик.
Скажу только, что для меня стихи – суть того, кто их пишет. Но это моё, субъективное видение. Может, потому что сама не играю в стихосложение, а живу.
Она говорит о покойном: «Как.. как он там оказался, на Куликовом?»
«Был там…», – отвечают ей.
«Зачем?»
Волна моего гнева выплескивается наружу:
«Ну какая вам разница, как он там оказался и зачем. Главное, что вас там не было. Такие как вы всегда в нужном месте и в нужное время оказываются…».
Давняя приятельница моей знакомой… Интеллигентная, начитанная, приятная во всех отношениях дама элегантного возраста.
– У меня племянник был там. А я всё смотрела в Интернете. У нас же убеждения, мы не просто так.
– Какие убеждения? – чувствую, что меня начинает трясти.
– Мы патриоты.
– Представьте себе, я – тоже. Так какие убеждения?
– Я вас понимаю. Но то, что случилось…
– А Вы уже были там, на Куликовом?
В жизни я обычно вежлива – издержки воспитания. А теперь просто перебиваю её, не дав закончить фразу. Она удивлена – не ожидала такой грубости.
– Нет. У меня ноги больные – далеко идти. Да и зачем?
– А Вы племянника попросите – пусть отвезёт. Сначала туда, потом на Преображенскую угол Дерибасовской. Потом на Греческую. А потом просто посмотрите друг другу в глаза, если сможете, конечно.
И уже хорошо знакомая волна гнева захлёстывает меня.
Девочка – ангелица, Сильфида во плоти. Вегетарианочка – родная душа. Изучает восточную философию и йогу. Живёт рядом – в двух шагах от меня. Варит мыло для друзей и знакомых.
Присылает новые эскизы открыток и звонит: «Это я в Интернете нашла. Скажи, прелесть какая… »
Рассматриваю «прелестькакую ». На жёлто—синем фоне птички, рыбки, горошинки…
– Красненького маловато, – отвечаю, пытаясь подавить очередную волну гнева.
– В смысле???
– В самом прямом.
Бросаю трубку. Она перезванивает и плачет.
– Я же не то имела в виду. Прости, прости меня, пожалуйста.
– Это ты меня прости. Я очень люблю эти цвета. И тебя люблю.
Господи, помоги.
Удержи от гнева, от ненависти, от злобы.
Как со всем этим жить дальше…
Идём в город.
Так говорят у нас в Одессе. Живём мы в городе, но когда выходим гулять или по делу, значит – идём в город.
Это значит – на Соборку, на Дерибасовскую, на Приморский, на Пушкинскую…
Людей немного. Рестораны открыли летние площадки, но они пусты.
Не сезон ещё… Или?
Или.
Саксофонист на Дерибасовской играет вечную «Райскую мелодию» Фаусто Папетти и уходить не хочется.
Хочется просто закрыть глаза и взлететь невесомой ноткой в поднебесье, и ни о чём другом больше не думать и не помнить.
Гнев мой становится кротким, почти ручным, и засыпает, убаюканный волшебной мелодией.
Надолго ли?
8 мая, 2014. Одесса.
Слушаю дождь…
9 мая
Пожалуй, впервые за много лет я в это утро – дома.
Обычно мы вставали рано и шли в парк Шевченко, на Аллею Славы, к памятнику Неизвестному Матросу.
Потом спускались к морю – на любимый Ланжерон. Военные парады я не люблю, поэтому на Куликово Поле не ходили. Гуляли у моря, если погода позволяла – купались и загорали, а возвращались домой уже другим путём – по старой лестнице, которая выходит на улицу Черноморскую. Оттуда – через Купальный переулок – на Успенскую и уже по ней, никуда не сворачивая, шли до своей улицы. В этот раз всё иначе.
Не от страха – нет.
Просто последние дни вымотали меня и физически и морально. Захотелось остаться дома, попробовать если не отоспаться, то отлежаться хотя бы.
Но что прикажешь делать разуму, если ему вообще можно что-либо приказать, как и сердцу?
Все мысли только об одном.
Насильно выдёргиваю себя из Интернета, отправив поздравления с днём Победы друзьям.
Ненадолго. Через час с небольшим – снова у монитора. Просматриваю сводку новостей – Мариуполь – болевая точка. И снова гибнут люди. И кажется, что конца этому нет и не будет.
Пробуждается гнев, убаюканный вчера нежным голосом саксофона на Дерибасовской.
Вместо привычной георгиевской ленточки на присланной открытке – ленточка жёлто-голубая. Вместо гвоздик – мак, пробитый пулей. Ладно. Но вместо дат начала и окончания Великой Отечественной стоят даты начала и окончания Второй Мировой.
Такая открытка была бы уместна второго сентября. Но никак не девятого мая.
Вот зачем она мне её прислала?
Не друг – но хорошая знакомая.
Если я сейчас напишу ей всё, что думаю, то можно не дожидаться ответа и смело продолжить: бывшая.
А собственно, чего это я?
Ничего неожиданного.
В 2010 году историк, бывший директор архива СБУ Владимир Вятрович чётко дал понять всем заблуждающимся: «Сегодня нет оснований говорить о том, что войну 1941-1945 гг. можно назвать Великой Отечественной для украинцев».
Источник:
А это уже из сегодняшней колонки новостей:
«Во время поздравительной речи, приуроченной к Дню Победы, глава Херсонской области Юрий Одарченко назвал Адольфа Гитлера освободителем и заявил, что фашистский лидер хотел освободить людей от тирании Сталина.»
Источник:
http://uapress.info/ru/news/show/2425
Всё. Пришли. Сколько лет мы дружно шли к этому и делали вид, что ничего не происходит?
И нечего теперь удивляться и ужасаться. Маємо те що маємо…
Люди готовы убивать.
Наши дети – ровесники независимой Украины – готовы убивать.
И нечего искать виновных.
Каждый из нас виновен. Каждый.
Смотрю городские новости.
В Одессе непривычно тихо и немноголюдно. Но цветы к памятнику на Аллее Славы люди принесли. И на площадь 10 апреля – тоже.
На Думской площади на здании Мэрии знамя Победы подняли, и свечи на асфальте зажгли.
А вечером был салют.
Никто не сможет отнять у нас этот праздник.
Хоть что-то да осталось от прежней Одессы.
Многие считают её выдумкой, сказкой, мифом.
Но такая Одесса была.
Был дворик на улице Косвенной, у Староконного базара. Летом квартиры не закрывались. Марлевые занавески на открытых дверях раздувал ветер.
И входные ворота были обычные, не металлические, и не на замке – была щеколда, которую легко было открыть с улицы, просунув руку.
В том дворике жила моя бабушка.
Тремя кварталами выше – на Мастерской – в очень похожем дворике – жила семья моего будущего мужа.
Пишу сейчас и сама удивляюсь этому.
Но ведь было же. Было.
Теперь в том дворике металлические ворота, и в каждой квартире бронированные двери.
И соседи знают друг друга в лицо и не всегда по имени.
А тогда здесь жили восемь семей – восемь квартир. Плюс – пять вишен. Плюс – два абрикоса. Урожай снимали всем двором.
Русские, украинцы, евреи…? Да.
Но – прежде всего – одесситы.
И двориков таких в Одессе было великое множество.
Кто-то помнит другую Одессу?
Возможно.
Я не так глубоко заглядываю в прошлое.
Были и погромы. И налёты.
Была Траснистрия.
Но Одессу, о которой я пишу, знают и помнят многие.
p.s.
Стою у открытого окна, слушаю дождь.
Тихий, весенний, тёплый.
С ним шепчется старый куст жасмина во дворе, переговаривается сирень и шелковица.
С ним перешёптываются молоденькие виноградные листья у окна.
Ему отвечают крыши и водосточные трубы.
Только я молчу, потому что сказать мне ему нечего.
Снова и снова вспоминаю сегодняшний разговор: знакомая рассказала о том, как в тот день, она и её подруга, увидев толпу, несущуюся на Куликово Поле, прибежали в один из храмов, что неподалёку, и стали просить, чтобы в храме начали бить в колокола. Если не остановит толпу, то хотя бы отведёт беду звон колокольный.
Звонить не стали. Сославшись на то, что без разрешения вышестоящих не имеют права.
«Мы что, в обком пришли?»
Их и ответом не удостоили.
И я в очередной раз содрогнулась от осознания того, в какой глубокой духовной спячке находимся все мы.
При опасности, при угрозе на Руси всегда звонили колокола. И били в набат.
Не думаю, что на то требовалось особое разрешение.
Теперь требуется.
10 мая
– Ты всё ещё пишешь стихи?
Разбуженная ранним телефонным звонком, я не сразу понимаю, кто звонит.
– Кто это?
– Старых друзей не узнаешь?
Узнала. Проснулась окончательно. И гнев проснулся. Ну а сейчас-то что? Не понимаю себя.
– Всё ещё пишу. Здравствуй.
– И где же они?
– Во мне.
– С прошедшими тебя праздничками. Как отмечали?
Опять эта волна… Господи…
– Извини, я не могу сейчас говорить.
Зачем я ей вру? Зачем она спрашивает: как отмечали? Неужели ничего не знает? С Луны вернулась… с Марса? Не хочется начинать день с потери. С ещё одной потери.
Их много за последние дни. Среди них и мёртвые и …живые.
Сегодня девять дней.
На Куликовом Поле отслужили панихиду по убиенным 2 мая.
9 – 10 мая. 2014. Одесса
Чем дальше, тем ближе…
11 мая
День за днём, строчка за строчкой – всё дальше и дальше от страшного дня. И вместе с тем.
Странное, неподвластное объяснению, приближение и погружение в те события снова и снова в попытке понять.
Не отпускает боль, переходящая в сердечные сбои, и воздуха не хватает.
Сегодня в больнице скончался Евгений Лосинский. Второго мая, во время боя на Греческой площади, он был тяжело ранен – получил два огнестрельных ранения, одно из которых оказалось смертельным.
Месяц назад, на Театральной площади, он шёл в первых рядах победного марша – участников реконструкции к 70-летию освобождения Одессы.
Тогда, 10 апреля, мы пришли к Оперному пораньше – один из наших друзей принимал участие в реконструкции, со стороны войск вермахта.
Увидев Сергея в форме немецкого солдата санитарной службы, рассмеялись. Вот оно – внешнее и внутреннее.
Ни угрозы, ни агрессии, ни чувства опасности…
Ни от Сергея, ни от других «немцев», ни от ребят в форме румынской армии.
Да, конечно, немаловажно здесь то, что мы знали, что всё это игра. Понарошку.
Два дня назад, гуляя в городе, встретили группу молодых людей. Человек семь-шесть.
Жители курортных городов обычно сразу вычисляют приезжих – отдыхающих. И дело тут не только в акценте и в языке, хотя одессита можно узнать сразу именно по этому характерному акценту.
Помню, как мама боролась за мой чистый русский, как возмущали её «делать базар», «тудой», «я знаю…» и прочие «одессизмы», от которых я была в восторге, и вставляла их, где надо и где не надо, при каждом удобном случае.
Эти молодые люди были приезжими.
Не отдыхающими.
Не туристами.
Не рабочими.
Скрытая угроза, исходившая от них, была так велика, что я остановилась, решив переждать, пока они пройдут.
Не хочу возводить напраслину на людей, возможно, всё это моя извечная беда – воображение.
Да и потом, вы же знаете: у страха глаза велики.
Но это чувствовала не только я. Встречные прохожие спешили свернуть, а те, кто шёл позади – намеренно отставали. Они шли, и впереди никого не было и позади – тоже.
Внешний вид у них был самый обычный. А вот их внутреннее выплёскивалось наружу и заставляло людей держаться подальше.
Пока писала в дневник, пришло письмо от И.
«…Сегодня отоспалась и сносно себя чувствовала, так что смогла, наконец, войти внутрь дома. В результате посильного осмотра убедилась, что спастись люди (если не все, то хотя бы часть) могли, если бы им открыли боковые двери. Хотя бы одни. Менты там стояли по периметру в большом количестве, это я сама видела, и вполне могли это сделать. Но – “приказа не было”…
Слышала, что подвалов там не один, а три, и во все три заманили людей. Сейчас все они, естественно, закрыты.
Еще слышала, что “удачно проведенную операцию” отмечали тут же, на ступеньках, найденными в кабинетах шампанским и конфетами…».
p.s.
На одной из фотографий Евгений в форме офицера советской армии. Улыбается…Свет души проступает через улыбку.
А здесь фотография того победного марша 10 апреля в честь 70-летия освобождения Одессы. На ней Евгений Лосинский в первых рядах.
http://www.proza.ru/2014/04/10/60
Фотоколлаж сделан мной к статье «Открытый урок истории».
Сегодня добавила туда фотографию Евгения.
Светлая ему память.
p.p.s.
Какая-то неразбериха со списками погибших.
Читаю в Сетях, что сегодня скончался ещё один участник событий 2 мая – Вадим Папура.
Но… Вадима Папуру похоронили 6 мая.
В одном из списков под номером 11 значится Виктор Гунн – поэт – 1962 г.р.
Под номером 41 – Виктор Степанов – 1948 г.р.
Гунн – это псевдоним погибшего поэта. Степанов – его настоящая фамилия, год рождения в данном случае указан правильно.
Неразбериха и путаница и во всём.
И слухи – один чудовищнее другого.
11 мая, 2014. Одесса.
Не спрашиваю, за что. Пытаюсь понять – почему.
13 мая
Сегодня во сне вернулась в дворик на Косвенной, о котором несколько дней назад писала в дневнике. В том дворике, в бывшей нашей квартире, давно уже живут другие люди, но я вернулась туда. Приехала на пятом трамвае, вышла на остановке, которой сегодня уже нет – её перенесли, когда расширяли Староконный рынок, – как в свой дом, будто, жила всё это время там и никуда не выезжала.
Дворик ухожен, чист. Зеленеет листва на молодых деревцах, видно, не так давно высаженных.
Старой вишни и абрикосов – нет.
Около моей двери какое-то дерево с жёлтыми листьями.
Акация? Похоже…
Проснулась, открыла почту.
Письма, а в них стихи.
Равнодушные
1.
Фашизм приходит к равнодушным,
Не отторгающим его.
К тем малым, вялым и послушным,
Которых всюду большинство.
Которым вечно нету дела
До вечной схватки зла с добром.
В них ноль души и много тела.
Они везде, со всех сторон,
На всех фронтах нас окружили,
Под ними совесть, стыд и честь.
Постой, себя-то не спросили:
А может, это мы и есть?
2.
Это наша вина: четверть века терпели,
Закрывали глаза и растили зверье.
Это наша беда, отвести не сумели.
Ну и кто ж нас теперь защитит от нее?
На кого уповать и к кому обращаться,
Если сами с собой спорим до хрипоты?
Хоть молись, хоть дерись, удержать не удастся
Малолетних зверят у последней черты.
Всполошились теперь, застонали, завыли,
Но и в судные дни признавать не хотим:
Это наша война, мы ее оплатили,
До копейки сочлись равнодушьем своим.
(12 мая, 2014. Ирина ДУБРОВСКАЯ)
Не спрашиваю – за что, пытаюсь понять – почему.
Почему это происходит с нами сегодня?
Обыкновенный фашизм.
Само понятие фашизма люди сегодня связывают с тягчайшими преступлениями против человечества во время Второй Мировой войны, с теми зверствами, о которых каждый из нас читал в учебниках истории, смотрел в лентах кинохроники, на фотографиях.
Живых свидетелей того ужаса почти не осталось.
Казалось бы – вот она, страшная «прививка» от повторения подобного.
Но иммунитет оказался недолог, и события последних месяцев, и особенно – последних дней, подтверждают это.
Что должно произойти с человеком, какие внешние и внутренние грани должен преступить он, чтобы мог убивать? Чтобы был готов убить….
Я не о преступниках. Не о тех, кто совершает так называемые «убийства на бытовой почве», с целью завладеть имуществом, с целью наживы.
Я о тех, кто просто готов убить. Просто так.
До какой степени должно быть искажено и извращено сознание, психика.
Звериная жажда крови и … извечная человеческая жажда власти над другими людьми. Власти безграничной, беспредельной.
«Равнодушие», – пишет в стихах мой друг.
Соглашусь.
Но не только оно одно.
Как там у Макаревича…
«Да и люди, хоть видели мало хорошего,
Точно так же доверчивы, как в старину:
Точно так же беспечно взирают на прошлое
И считают последней любую войну.»
Нежелание верить в то, что трагедия может повториться.
Отсутствие чувства опасности.
Беспечность.
Нежелание признать и увидеть угрозу внутри страны.
Не извне. Внутри.
Как, скажите, понять, что это «фашист», когда он говорит на одном языке с тобой?
Это в Римской империи было ясно whoiswho: есть у человека связка розог и топор – значит он ликтор, и пришёл за твоей жизнью.
Как можно считать палачом соседа, сослуживца, коллегу по работе?
Случайного прохожего.
Только теперь до меня доходит весь ужас гражданской воны, вся трагедия, которую пережила Россия немногим менее века назад.
Только теперь.
«Будь осторожна…», – пишут и говорят мне сегодня друзья.
«Будьте осторожны… Берегите себя!», – пишу и говорю я сегодня многим своим друзьям и знакомым.
Потоки ненависти неиссякаемы.
Одни слепо ненавидят всё русское.
Другие – всё украинское.
Третьи?
Третьи радостно потирают руки.
Старая пословица верна: «Кому война – кому мать родна!»
Четвёртые пытаются жить дальше. Учиться, работать…
Сеять хлеб, строить дома. Любить.
И считать последней войну.
И чью-то смерть на этой войне – последней.
p.s.
«Ребята, я понимаю, что я наверное не первый НО! Только что узнал, что неопознанный в морге лежит наш товарищ, журналист, с которым я отработал в проекте ВПЕРЕДИ ПАРОВОЗА огого сколько. ДМИТРИЙ ИВАНОВ. Он погиб 2 мая на куликовом. Сейчас его нужно забрать из морга и по человечески похоронить. Мы соберём деньги, хотя мы супер родными и не были. Просто это был талантливый человек и нельзя ему сгнить в морге! Проблема его забрать, нет документов, жена и сын в америке, мать умерла. Кто может помочь, связывайтесь со мной. У кого есть связи где-то в органах, которые могут помочь, прошу о помощи. Давайте похороним настоящего одессита и журналиста, с достоинством!
За перепост и любую, даже информационную помощь, огромное СПАСИБО лично от меня»
p.p.s.
Это обращение услышали. Сейчас журналисты Одессы делают всё, что нужно, чтобы достойно похоронить ещё одного погибшего одессита – журналиста Дмитрия Иванова.
Светлая память…
13 мая, 2014. Одесса
15 мая
Поднаторели в искусстве вешать ярлыки.
Год тому назад никто и не слышал о “бендеровцах” (правильно: бандеровцы) “колорадах”, “майдаунах”, “правосеках”, “сепаратистах”. Сегодня слышу даже слово “коллаборационисты” – несмотря на определённую сложность правильного произношения.
Если и возникали случаи применения этих определений, то совсем по другому поводу.
Многие даже не задумываются над истинным значением того либо иного слова.
Всех разделили. Каждому – свой загон и свой ярлык.
Ну да… всё как встарь: разделяй и властвуй.
Вырастить поколение, которое с гордостью говорило бы: мы – украинцы, имея в виду не национальность, а гражданство, пока не получилось.
Получилось нечто иное.
Вот ещё одно разделение не от большого ума, явно.
Русскоязычные.
Друзі, охолоньте трохи.
Все мы – граждане Украины, её народ.
И среди нас есть русскоязычные и украиноязычные.
То есть – говорящие на русском и украинском языках.
Это – украинцы, русские, евреи, греки, итальянцы, молдаване, болгары, гагаузы, румыны, цыгане.
Повторюсь: все мы – граждане Украины.
Но… коль существует сегодня такое понятие как национальность, то:
есть украинцы, есть молдаване, греки, татары, гагаузы, болгары… евреи, итальянцы.
Есть замечательная маленькая народность – русины. И нет никаких русских?
Как же так?
18 мая
Матерящиеся в стихах девочки, вероятно, кажутся себе лихими. Лихими и – крутыми. Ещё бы – сколько «матных» слов удалось вместить в стихотворение. Извините, в текст. Все они – текстовички. Крутые текстовички, умышленно коверкающие слова. Они сразу везде становятся своими. Принимая законы той или иной тусовки, подстраиваясь под неё, умастив изрядной долей елея главных тусовщиков – общепризнанных и непререкаемых авторитетов в радиусе действия оной тусовки (признаюсь, не выношу этих слов: тусуешься, тусня, тусовка, тусить…).
Да, чуть не забыла, возраст этих девочек колеблется от …надца-ти и до бесконечности.
К чему это я?
Да это и вовсе не я. Это моё раздражение… Оно поселилось во мне, и то, что раньше вызывало снисходительную улыбку, теперь вызывает гнев. Справиться бы – неприятно всё это, чуждо. Не моё.
А на ночь современную поэзию лучше не читать.
А равно – и перед обедом.
В монологах профессора Преображенского горькая мудрость и дальновидность автора.
Этой весной я впервые за много лет не открыла том с любимым романом. Вместо «Мастера и Маргариты» читаю «Белую гвардию». В повести этой больше правды, чем в некоторых нынешних СМИ.
Эх, мне бы сейчас в Киев – дня на два – не больше. На Андреевский спуск – к дому, к Днепру, к золотому свету куполов Софии Киевской.
«Над двухэтажным домом N_13, постройки изумительной (на улицу квартира
Турбиных была во втором этаже, а в маленький, покатый, уютный дворик - в
первом), в саду, что лепился под крутейшей горой, все ветки на деревьях
стали лапчаты и обвисли. Гору замело, засыпало…»
p.s.
В новостях одна ложь сменяет другую.
Всё внимание приковано к событиям на востоке страны, но есть ещё одна “болевая точка”.
Расследование трагических событий 2 мая в Одессе.
Очередная версия гибели 49-ти человек в ДП. (Это цифра официальная. Сколько там погибло в действительности, никто не знает. Погибшие люди числятся без вести пропавшими.) НАДЫШАЛИСЬ ХЛОРОФОРМА.
Господи, прости нам всем…
19 мая
15-летняя девочка покончила с собой.
И понеслось: была евромайдановкой, участницей майской бойни в Одессе, вот и не выдержала груза всего случившегося…
Вспомнились фотографии в сети: девочки, разливающие по бутылкам горючую смесь из канистры. Девочки, разбирающие мостовую и складывающие эволюционирующее орудие пролетариата – булыжник, ставший тротуарной плиткой – в пакеты.
Горе пришло в чью-то семью. А тут ещё и «сплетни в виде версий».
Кто бы ни стал, или что бы ни стало причиной решения свести счёты с жизнью в 15 лет – это страшно. Это страшно в любом возрасте, но в таком – особенно. Никого не было рядом, и веры ни во что уже не было. Вспомнились молчащие колокола… Родителям – соболезнования и … сил, чтобы жить дальше, чтобы отмолить бедную её душу.
20 мая
Все эти расследования ни к чему не приведут. Найдут “нужных” виновных, самых «нужных» – посадят и отчитаются.
Правда всплывёт, конечно же. Как всплывают страшные подробности умерщвления людей на Лубянке, к примеру.
По поводу версии «надышались хлороформа»:
«Главный спасатель Одесской области Владимир Боделан заявил, что около 80% людей, погибших в Доме профсоюзов 2 мая, умерли совсем не от отравления угарным газом.
«Около 80% умерли не от угарного газа и дыма, какое-то другое воздействие, которое может быть и хлороформом», — заявил он. Так он ответил на просьбу журналистов прокомментировать предположение МВД о том, что люди в здании могли быть отравлены хлороформом.
Стоит отметить, что заседание проходило в закрытом режиме, и журналистов на него не пустили. Вышедший оттуда начальник областной милиции Иван Катеринчук какие-либо комментарии вообще давать отказался.»
Источник:
21 мая
Кажется, он никогда не закончится, нынешний май. Забываюсь в хлопотах утренних и дневных: Довлеетъ дневи злоба его…
Но с нами случилась беда, и никуда эта беда уже не денется.
И я от неё никуда не денусь.
Она так и будет во мне.
Со мной.
Теперь всё воспринимается иначе. Слово, взгляд, поступок.
Особенно ранят высказывания тех, кто «всё знает, кто имеет собственное мнение и собственную позицию».
Не чета мне, вечно сомневающейся в себе.
Хочется пожелать им – которые с позицией – чтобы это была действительно она – их позиция. А не результат массовой истерии под влиянием СМИ.
От многих таких «позиций», которые на деле оказываются словоблудием, словесной пачкотнёй, говоря словами любимого кота Бегемота, тошнит.
Кочуют по Сети пошлые анекдоты, якобы присланные одесситами и из Одессы.
Ссылки на страницы блогов, где каждое слово источает ненависть. Как из рога изобилия сыплются предложения по дальнейшей судьбе здания Дома Профсоюзов. Например: отремонтировать и продолжать сдавать в аренду – под офисы.
И правда. Чего зря стоять-то?
В таком «рыбном» месте…
Вокзал – рядом. Привоз. Много чего полезного и нужного рядом.
А то, что там люди погибли, ну так не привыкать нам по костям-то…
Предложения некоторых и вовсе поражают откровенным цинизмом.
Не так давно они радостно и бодро рапортовали студии Шустер-live (эта ежевечерняя программа выходит в прямой эфир на нескольких украинских телеканалах и в Интернете) о полной победе и уничтожении «лагеря сепаратистов» на Куликовом Поле.
И студия аплодировала.
Ладно.
Предположим, что люди в студии на тот момент просто не знали, что кроется за этими словами, какая трагедия разыгралась в Одессе.
Узнали потом.
Но это знали рапортующие.
Теперь они предлагают установить стеллу на Куликовом Поле.
В память о погибших.
Какое «благородство», однако.
Пересмотрю, пожалуй, отношение к Тарасу Бульбе. Он никогда не был «моим героем», хотя повестью зачитывалась. Как можно не зачитываться Гоголем?
Я не могла принять детоубийство.
Даже после всего, что сделал этот несчастный козак Андрий.
Даже после того, как вышел фильм с гениальным Богданом Ступкой в главной роли.
Теперь пришло понимание фразы и поступка: «Я тебя породил – я тебя и убью!»
Это я так, об одиозных детях ещё более одиозных отцов.
А место гибели, конечно же, останется местом памяти, что бы там впоследствии ни было.
На таких местах на Руси всегда строились храмы. Спасы-на-Крови.
Или часовни.
Но это было давно. В те времена, когда колокола в храмах звонили не только во время праздников, но и во время бедствий. Чтобы отвести беду и оборонить детей и стариков, и поднять по тревоге мужчин.
Всё изменилось.
Изменились и мы.
Не хочется писать о деградации, о дегуманизации, о полном духовном обнищании.
Не хочется писать ни о чём.
Хочется к священным водам реки Сарасвати, о которой говорят ранние Веды.
Или к тому месту, где она протекала.
К реке Ганг, или к речушке моего детства Велье – маленькой и чистой.
Или просто к морю, на любимый Ланжерон.
22 мая
Впечатляют стихи на злобу дня. Одессу в них как только не называют.
Что примечательно, рифмы не избитые. Слог хороший. Одним словом – поэзия.
Что ещё более примечательно, большинство из пишущих никогда не бывали в Одессе до трагических событий. Не бывали и после.
Но мнение своё имеют. Позицию. В стихах.
Остаётся только порадоваться за их светлые головы и за светлое будущее поэзии русской.
Живущим в Одессе сегодня невыносимо трудно разобраться в том, что случилось.
И тем, кто был в тот день на Куликовом. С обеих сторон.
И тем, кто не был.
Мне хотелось бы попросить всех, кто берётся писать о событиях в Одессе и в Украине.
Тише, пожалуйста.
Что же вы так раскричались?
Здесь каждый день льётся кровь.
Здесь каждый день уносит новые и новые человеческие жизни.
Пожалуйста, тише.
Посеяно достаточно лиха – пожинать всходы придётся не нам с вами – нашим детям и внукам.
Не умножайте скорбь и зло.
Верующие – помолитесь.
Неверующие – просто помолчите.
Поэты … « умейте домолчаться до стихов…».
p.s.
Дом Профсоюзов обнесли забором и укрепили забор бетонными блоками.
Источник
http://www.048.ua/article/538194
Чтобы не ходили и не снимали? Чтобы не писали на стенах?
Чтобы не собирались «смутьяны-сепаратисты»?
Тогда надо бы…
Оградить Поле Куликово забором.
Проволоку колючую осталось пустить поверх – и будет всем нам счастье.
23 мая
В нескольких отзывах на мои стихи повторяется слово: пророчество.
Нет, не пророчество.
Скорее – предчувствие безысходности, неотвратимости чего-то ужасного.
Предощущение беды.
Возможно, оно-то и угадывается в стихах.
Оно возникло спонтанно, когда я впервые увидела варварски обрезанные деревья.
Было это в марте, кажется.
Деревьев в центре Одессы много, и все они довольно старые. Поскольку надлежащего ухода за ними не было (последние лет двадцать – точно), они во время ураганов и обледенений частенько падают прямо на тротуары и мостовые, на пешеходов и на машины.
Когда переполнилась чаша терпения одесситов?
Когда огромная ветка упала на маленькую девочку, шедшую по тротуару, держа за руки маму и папу.
Девочка выжила, слава Богу.
А деревья начали обрезать. И обрезали.
Всё. Остались одни стволы.
Чёрные стволы, будто обугленные, трагичные и скорбные. Казалось, что это не деревья, а люди, воздевшие обрубки-руки к небесам.
«Просят о помощи… Беда приключилась с ними. Или с нами?», – подумалось тогда, и сердце сжалось от нехорошего предчувствия.
«Декорации для фильмов Хичкока…», – мрачно пошутил сын.
Конечно же, обрезка деревьев – дело нужное. Добавлю – если она правильная и своевременная.
Сейчас эти «культи» чуть прикрылись листвой, но зрелище всё равно жуткое.
Они и сейчас просят о чём-то, беззвучно кричат или молятся.
А люди не слышат – как тогда.
Как всегда.
p.s.
На выборы не ходила лет двадцать.
Не свідома.
Несознательная то бишь.
В этот раз решила: пойду.
До того как настало второе мая.
До того как волна горя и боли захлестнула Одессу.
До того как потоки лжи перекрыли потоки слёз…
Теперь не хочу.
Но не могу не сказать о светлом человеческом лице среди кандидатов.
Ольга Богомолец.
Она поразила меня ещё задолго до начала предвыборной кампании.
Прямотой и открытостью.
Честностью.
Человечностью.
Ольга принимала активное участие в медицинском обеспечении киевского Евромайдана. Коллегами-медиками признана моральным лидером Медицинской сотни. При формировании нового правительства 26 февраля 2014 года отказалась занять должность вице-премьера по гуманитарным вопросам.
Да. И такие люди были на Майдане.
Это для тех, кому «всё ясно» про Майдан.
Её выступление 2 мая на вышеупомянутой “Шустер-live” было исполнено боли за погибших людей.
А ещё она пишет музыку и исполняет песни.
На стихи Лины Костенко, Елены Телеги… На свои стихи.
https://www.youtube.com/watch?v=k1PHZ3e1P30&list=RDk1PHZ3e1P30#t=7
Она идёт с открытым забралом рядом с теми, кто давно освоил грязные правила игры в политику и не раз успешно их применял.
Шансов на победу у неё нет.
Оно и понятно.
Храни её Господь.
p.p.s. Только что узнала причину, по которой «арестовали» Дом Профсоюзов.
Цитирую: «Следователь, ведущий расследование трагедии 2 мая в Одессе, признал вещественным доказательством Дом профсоюзов на Куликовом поле в Одессе и ходатайствовал наложить на него арест, сообщил начальник Главного управления МВД Украины в Одесской области Иван Катеринчук на своей странице в Facebook.»
Источник:
http://glavnoe.ua/news/n177640
Комментарии, как говорится, излишни.
После того как “вещдок” исхожен и истоптан людьми, его закрыли. Дабы важные улики не исчезли.
До каких же пор будет литься ложь…
Нельзя же людей считать полными идиотами.
Или… можно?
Ведь нынче всё можно.
15 – 23 мая.2014г. Одесса.
Старьёвщица-память
25 мая
Ступени старой лестницы усыпаны опавшим цветом белой акации, утратившим свежесть и белизну. Он смешается с прошлогодней листвой, травой, пылью и станет частью этой пыли. На старой лестнице никто не убирает, поэтому здесь можно увидеть и траву и прошлогоднюю листву, и прошлогодний снег, если бы только он не растаял.
Старьёвщица-память тащит цвет акации в свои кладовые, где хранятся звуки, запахи, цвета, взгляды, улыбки, смех и слёзы, дорогие моему сердцу голоса.
Запах жареных семечек разбудил, спящий во мне, бабушкин голос. Она жарила семечки для всего двора, покупала рано утром на Привозе и жарила. Чуть масла, чуть крупной соли…
Бабушка бы сказала о памяти: посмитюха)
Это от украинского сміття – мусор.
А ещё посмитюхой называют хохлатого жаворонка – маленькую проворную птичку.
Бабушка же частенько повторяла ещё одно слово: халамидница.
Оно есть и в украинском языке, но в языке одесском (а таковой ещё имеется вопреки слухам о его кончине) обозначает ближайшего родственника босяка.
Хламида — накидка. Давным-давно один из босяков был примечателен кличкой Хламидомонада. А халамидник — индивидуум, напяливающий на себя все, что придется)
“Шё ты ходишь, как той халамидник, сними галстук.”
“— Городенко, пижён, халамидник, — орал Павловский, размахивая впереди себя животом больше слона и носом длиннее жирафа, — спригни с моей спина.”
Источник:
http://odessite.ru/halamidnik.html
Несколько дней тому назад стояла под цветущей акацией здесь на склонах, и слушала майский жаркий звенящий полдень. У него был замечательный голос: дыхание моря, стрекотанье кузнечиков, отчаянные птичьи разборки.
И тихий монотонный звон.
Как в мамином саду.
Сад звенел, когда цвели яблони, сливы, вишни, когда зацветали липы.
Золотистые труженицы-пчёлки берут взяток с цветущей белой акации.
Телефонный звонок вырывает меня из утренней идиллии. И когда я только научусь оставлять телефон дома?
– Доброе утро. За кого голосовала.
– За пчёл, – улыбаюсь я, разглядывая золотистую труженицу на белой ароматной грозди соцветий.
– За каких пчёл? Ты где?
– Иду на море.
– А как же выборы?
– И выборы пускай себе идут.
– Послушай, это же неправильно. Так нельзя. Это наше право, отдать свой голос.
– Я согласна всё отдать, не только голос. Сердце, душу – только бы хоть что-то изменилось к лучшему. Но ведь этого не будет. Это игра. И ты хорошо знаешь это.
– Пусть так. Игра… Должен же нами кто-то управлять. Ситуация такая в стране, что страшно.
– Страшно. Будет ещё страшнее… Я не хочу принимать участие в этом. Без меня.
Телефон стремительно разряжается – и я впервые радуюсь этому. Но больше тому, что впереди – море. Штиль. Вода – как слоёный торт; верхний слой тёплый, за ним – чуть прохладнее, дальше – холодный, и самый нижний, до которого я могу нырнуть и дотянуться – ледяной.
Он останется во мне, звенящий, солнечный майский день, незаметно стекающий в тёплый тихий вечер. Маленькое кафе в центре города, много знакомых лиц, и надо всем этим чистый горний голос Маши Луценко, поющий длинную колыбельную для упрямой войны…
«Души бродят, словно сны, поднебесным бережком.
Шепчут вешние ветра убиенных имена.
Страшных мыслей колтуны я расправлю гребешком,
и не вспомнишь до утра, с кем воюешь ты, война…»
https://www.youtube.com/watch?v=zOZUd7p13I4
27 мая
В сводке новостей названия, на зов которых душа готова лететь, как летела тысячелетие тому назад.
Славянск, Карачун-гора, озеро Бездонное, Святогорск.
Топонимика их завораживает, извлекая из кладовых памяти самое сокровенное.
Чехов писал о Святогорской лавре:
«Место необыкновенно красивое и оригинальное: монастырь на берегу реки Донца, у подножия громадной белой скалы, на которой, теснясь и нависая друг над другом, громоздятся садики, дубы и вековые сосны. Кажется, что деревьям тесно на скале и что какая-то сила выпирает их вверх и вверх… Сосны буквально висят в воздухе и того и гляди свалятся. Кукушки и соловьи не умолкают ни днём ни ночью…».
Вспомнилось детство. На русальной неделе перед Семиком мы ходили в лес свивать берёзовые ветки – качели для русалок; куклу-мотанку из травы – «кукушку» – зарывали в землю, кумились друг с дружкой… В тех краях, откуда я родом, ещё и сегодня сохранился этот древний обычай. Там, где сохранились сёла и деревни.
А ещё у нас «кукушками» снайперов зовут…
P.S. Сегодня покупала клубнику – её много в этом году, продают на каждом углу – как цветы), по «смешной» цене, и выплыло вдруг из памяти стихотворение Гиппиус. Наизусть не заучивала, а помню всё – до последней строчки, оказывается. «Малинка» называется. Пришла домой, проверила – всё верно.
Лист положен сверху вялый,
Переплет корзинки туг.
Я принес подарок алый
Для души твоей, мой друг.
Темно-ярки и пушисты,
Все они – одна к одной.
Спят, как дети, чисты, чисты,
В колыбели под листвой.
Томь полудня вздохом мглистым
Их, лаская, обвила.
Дымом легким и огнистым
Заалели их тела.
Погляди ж в мою корзинку,
Угостить себя позволь…
Любит вещую малинку
Человеческая боль.
Сердце плачет? Кушай, кушай,
Сердце – ворог, сердце – зверь.
Никогда его не слушай,
Никогда ему не верь.
Обрати, душой покорной,
Tpeпет в тихость, пламень в лед…
От малинки наговорной
Все забудешь, все пройдет.
Кушай, кушай… Всюду бренность,
Радость – с горем сплетена…
Кушай… В ягодках забвенность,
Мара, сон и тишина…
“Малинка”. Зинаида Гиппиус, 1907 год.
29 мая
Никита Михалков зачитал чей-то пост в ЖЖ, автор которого обвиняет Одессу в бездействии и любви к «Бендере».
У нас его приняли за обращение самого Михалкова к одесситам, и только сегодня утром дали пояснение.
“Русские не придут!” Это лейтмотив.
Приходить не к кому.
«Российская армия не войдет в Одессу, потому что спасать здесь некого: «бандерлоги» — в большинстве.»
Видеозапись кочует по Сети.
Ах, Никита Сергеевич, так ли плохо снималось Вам в городе, где все сплошь и рядом – «бандерлоги» прошлой зимой?
Так ли плохо жилось и работалось?
Автору текста неплохо бы было приехать в Одессу, поговорить с одесситами, а потом уже делать подобного рода заявления.
В чём автор обвиняет Одессу?
В том, что Одесса мирный город?
О «бездействии Одессы», как и о «любви к Бендере» не вам судить.
И загляните уже, в конце концов, в словарь, посмотрите там, кто такой Степан Бандера и где находится город Бендеры.
Смешно.
Смешно и стыдно. Впрочем, случай не единичный.
Ранее Станислав Говорухин заявил, что, работая в нашем городе (в 1967-1987 годах), неоднократно подвергался преследованиям со стороны националистов. «Двадцать лет я жил и работал в Одессе, на Одесской киностудии, и хорошо знаю, что такое украинский национализм. На себе неоднократно испытывал».
И снял с добрый десяток фильмов, среди которых «Место встречи изменить нельзя».
Что ж, надо признать, «преследования националистов» явно пошли на пользу мэтру – фильмы, снятые в Одессе – одни из лучших не только в его фильмографии, а и в фильмографии всего отечественного кинематографа.
Зачем всё это, для чего?
Стыдно, господа…
p.s.
Что есть «действие» в понимании автора поста? Кровопролитие на востоке Украины? Вопросы… Вопросы… Столько их накопилось за последние месяцы.
Жизни не хватит, чтобы ответить.
А на некоторые лучше и вовсе не знать ответа, наверное.
Ничьих армий Одесса не ждёт и не зовёт.
Одесса хочет жить в своём доме, мирном, светлом, гостеприимном – со всеми в мире.
Но непреложна древняя латынь, увы:
Si vis pacem, para bellum…
p.p.s. Славка сегодня сдал экзамен по истории Украины (у сына сессия). На русском языке. Сдал на пятёрку.
Сессию не перенесли, всё идёт своим чередом, хотя слухи ходили самые разные.
В школах звенят «последние звонки». Не будет у нынешних выпускников пышных выпускных вечеров, просто вручение аттестатов в школе – и всё.
Что ж…
Это правильно.
Не время сейчас. Не время.
31 мая
Месяц май лета две тысячи четырнадцатого, месяц чёрный, месяц страшный и длинный, заканчивается.
Оглядываюсь в беспечное начало его, и кажется, что прошёл не месяц – а целая жизнь. Так много боли и крови вместил в себя каждый из тридцати дней.
Чёрная пелена гари и дыма отделила этот май и нас от всего, что было «до».
Чёрный дым развеется, запах гари исчезнет, но день, в котором они вырвались на волю, будет с нами всегда: молодое весеннее солнце, высокое чистое небо, ласковое тихое море, тёплый, ещё не обжигающий песок … и всё это перечёркнуто чёрным чадящим дымом, кровью, криками, пеплом.
Заканчивается май. Но…
Продолжается война.
Каждый день в новостях сводки о погибших и раненых.
Каждый день хоронят ребят, которым жить бы да жить.
Каждый день полнится слухами о зверствах и пытках, о вырезанных сердцах и свастиках, о трупах, которые вывозят «Камазами».
Слухи эти зачастую подтверждаются.
Только…
Какую бы «правду» ни впаривали нам сегодня СМИ, нет правды иной, кроме: в моей стране идёт война. И все мы вовлечены в эту войну, все – без исключения.
Она в наших домах, в наших сердцах, в душах. Пожирает нас изнутри и снаружи, разрушает всё, чем жили мы раньше, жили неплохо, как оказалось.
Всё изменилось.
Изменились и мы сами.
Меня сегодня уже не удивляет: «Чемодан – вокзал – Россия», брошенное в мой адрес в сердцах знакомым.
Бывшим знакомым.
Спасибо, что не на «гiлляку», а в Россию отправил.
Знакомый приехал в Одессу из Тернопольской области лет двадцать назад.
И считает себя вправе указывать мне в сторону вокзала и России.
Я и не отношусь к коренным одесситам. Я – «понаехало».
С одной маленькой поправкой: бабушка моя жила здесь. Здесь она и похоронена недалеко от отца и дяди.
Муж мой – одессит в четвёртом поколении.
Сын – в пятом.
А я согласна и на «понаехало». Переживу как-нибудь. Не удивляет и шипение ещё одной знакомой. Бывшей.
«Посередине, говоришь? Ты в первых рядах должна идти с российским флагом. В первых. А ты… кого ты защищаешь? »
Я защищаю простое человеческое право – право на жизнь. Мирную жизнь в согласии и любви на своей земле.
Наклеивать ярлыки на людей проще всего.
Но всё это, повторюсь, меня уже не удивляет.
Но огорчает и ожесточает – и это страшно.
Выстоять бы…
Не ожесточив душу и сердце, выстоять.
30-31 мая.2014. Одесса.
памяти погибших 2 мая 2014 года в Одессе
Был майский день ни короток – ни долог.
Летели сарафанные подолы –
их ветер надувал как паруса, –
и детские летели голоса…
Был майский день прозрачен и беспечен,
безудержно цвели каштанов свечи,
и монотонный плеск морской воды
укачивал предчувствие беды.
Плыл майский день ни весело – ни скушно,
на ниточке дрожа, как змей воздушный,
и вечер быть приятным обещал…
Но Времени гигантская праща
уже дошла до точки невозврата,
и вечер, обещавший быть приятным,
вдруг чёрной пеленой заволокло.
Кричали люди.
Лопалось стекло…
И подымались по небесным сходням
из пламени – из самой преисподней –
испуганные души в небеса
под хриплые от крови голоса…
И остывала плоть – души оковы –
на жертвеннике Поля Куликова.
И был удушлив сладковатый чад…
И багровела Каина печать.
Об Авторе: Людмила Шарга
Людмила Шарга (Южнорусский Союз Писателей) Поэт, прозаик, публицист. Родилась в России. Живёт и работает в Одессе. В настоящее время возглавляет отдел поэзии в литературно-художественном журнале «Южное Сияние». Журнал основан в 2011 году и является официальным печатным органом Южнорусского Союза Писателей. Редактор сайта, основатель и ведущая творческой гостиной «Diligans». Публикации: в Одесской антологии поэзии «Кайнозойские Сумерки» (2008), в альманахах «Меценат и Мир. Одесские Страницы» (2008, Москва), «ЛитЭра» (Москва), «Свой вариант» (Луганск), «Провинция» (Запорожье), «ОМК» (Одесса), в журналах «Южное Сияние» (Одесса), «Дон» (Ростов-на-Дону), «Ренессанс» (Киев), «Арт-Шум» (Днепропетровск), «День и Ночь» (Красноярск), в газетах «Литературная газета» (Москва), «Литература и жизнь» (Киев), «Интеллигент», в интернет-журналах «Авророполис», «Гостиная», «45-я параллель», «Ликбез» и др. Автор сборников прозы и поэзии «Адамово Ребро» (2006), «На проталинах памяти» (2008), «Билет в осенний день» (2010), «Рукой подать...» (2011), «Повесть о падающих яблоках» (2013), «Яблоневые сны» (2014), «Ночной сюжет новостей» (2015), «Невыдуманные рассказы о настоящем» (2017).
Опубликовано в выпуске: Ах, Одесса!..
Спасибо Люда.Мне больше сказать нечего.Снимаю шапку…
Сергей, спасибо.
Г-ди, какое горе, какие пронзительные слова… Храни Вас, Людмила, и всех нас Б-г, да успокоятся души погибших…
Борис Абрамович, благодарю Вас. Мира и только мира всем нам.
С уважением…
Святая правда. Подписываюсь под каждым словом.Такое впечатление, что вы заглянули в мою душу, прочитали мои мысли,прочувствовали все то, что не даёт мне спокойно спать, что волновало и волнует меня до сих пор.Благодарю.