Этот младенец, названный родителями Павлом, появился на свет в сорок девятом году двадцатого столетия. Совсем недавно закончилась ужасающая по своим масштабам мировая война. Для мамы новорожденного – Риммы Антоновны  это были вторые роды. Двумя годами раньше она впервые испытала радость материнства. Недоброжелатели, которые в подходящий момент отыщутся почти у всех, шептались о ней: – Старуха ведь, а туда же!
И то сказать, второго своего сына она родила в сорок три года. С первым мужем Леонидом у них детей не было за весь немалый срок супружества – четырнадцать лет.  Получив в сорок втором известие о том, что пропал её благоверный в действующей армии без вести, Римма только в конце войны сочла возможным ответить на ухаживания фронтовика, комиссованного после тяжёлого ранения.
Когда же в сорок шестом году первый муж, уцелевший в немецком плену, вернулся в Омск после сталинского фильтрационного лагеря, Римма уже носила под сердцем своего первенца – Геннадия.

Разбитую чашку не всегда удаётся склеить, а супружество – и подавно. Леонид, ещё на что-то надеясь, согласия на развод не давал, поэтому Римма  со вторым мужем Николаем так и прожила всю жизнь в гражданском браке.
Не удивительно, что возникший любовный треугольник вскоре привёл к встрече этих мужчин.  На вопрос Леонида: – Ты кто вообще такой? Николай ответил : – Я – муж вашей жены.
К великой радости Риммы претенденты обошлись без рукоприкладства, оставив право выбора за женщиной. Но впоследствии Леонид не раз ей  с горечью высказывал:
– На кого же ты меня променяла? Одумайся!
Римма перевела дух, лишь когда Леонид нашёл себе новую женщину. Но жизнь подкинула новый «сюрприз» – у новорожденного Пашеньки обнаружились признаки синдрома Дауна: круглое лицо с маленькими глазками, полуоткрытый рот, в котором язык едва помещался. Голову Паша склонял влево, как будто к чему-то прислушивался. Ребёнок явно отставал в развитии. Ходить начал поздно, а говорить – почти в три года.
Крестить своих малышей супруги так и не решились по причине крайне негативного отношения властей к церкви. А поскольку Римма Антоновна, между прочим, была хоть маленьким, но руководителем – возглавляла пригородный плодоовощной питомник, то могла и работы лишиться за такие «вольности». Местные сатрапы церемониться бы не стали.
Старший Пашин братишка, Гена по малолетству как-то не осознавал ситуацию, но когда пошёл в школу, сверстники его просветили в этом вопросе. Один из одноклассников, приблизившись к нему на переменке, произнёс сакраментальную фразу: – А у него брат – дурак!
Да ещё глаза при этом выпучил и рот разинул. Все захихикали.  Гена бросился на «обличителя», но в этот злосчастный день был унижен дважды – бесчеловечным глумлением над глубоко личным и горечью несостоявшегося отмщения.  Силёнок явно не хватило.
А поскольку ребята ещё только приглядывались друг к другу, то для Гены открылась печальная перспектива – стать изгоем. В этот день он шёл из школы домой и чуть не плакал, стиснув зубы, в перепачканном и слегка разорванном костюмчике. Тогда он почувствовал, что начинает стыдиться брата и даже его ненавидеть.
Он теперь искал повода досадить чем-нибудь брату: мог запросто толкнуть посильнее, сбить с ног. Мог даже бесцеремонно отнять у малыша конфетку или яблоко.
Положение усугублялось ещё и тем, что братьям приходилось спать в одной комнате, в другой жили родители, а в третьей, совсем маленькой, ютилась бабушка. Домик этот она и купила ещё перед войной. Она и заступалась чаще всего за Пашу, урезонивая старшего внука.
Паша молчаливо сносил  нападки. У него, как и у всех даунатиков,  напрочь отсутствовала   агрессивность.  Постоять за себя он не мог. Ему часто доставалось  от чужих пацанов, а Гена и не думал за него заступаться, злорадствуя в душе. А в школе был паинькой и учился на отлично. Родители радовались успехам сына, закрывая глаза на нелады с братом.
Тем временем, желая как-то поднять свою репутацию среди одноклассников, Гена объявил, что Паша ему неродной. Его, дескать, родители усыновили после смерти какой-то их знакомой. Никакого стыда за свою ложь он не испытывал, постепенно сам начиная верить в придуманное.
Чтобы оградить Пашу от издевательств, отец порою брался за ремень. Гена затихал на время, но при случае шипел где-нибудь из угла потихоньку: – У-у-у! Идиотина!
Между тем Паша идиотом не был. Пока жива была бабушка, в прошлом учительница, научился с её помощью читать. Да не как-нибудь по слогам, а вполне бегло и осмысленно. А вот писать  она его не успела выучить.
После её смерти Паша всё же сам освоил это непростое дело. Правда, имея перед собой печатные тексты, писал он тоже печатными буквами. Самое удивительное – практически без ошибок. Все вокруг диву давались, как он этого достиг.
Однако, когда к десяти годам, его всё же отдали в первый класс, ничего хорошего из этого не вышло. Не было уже бабушки с её уникальными педагогическими приёмами, и учёба у Паши не пошла. Ни родители, пропадавшие  допоздна на работе, ни учительница помочь ему не сумели. Вскоре пришлось забрать его из школы.
В этой ситуации чтение стало заменять для Паши общение с живыми людьми. Но детские книжки были отложены в сторону.  Почти сразу он увлёкся исторической литературой. Читал и перечитывал Яна, Югова, Шишкова, Фёдорова, что-то себе выписывая в тетрадку. Собирал газетные вырезки с портретами и биографиями политиков, военачальников, деятелей культуры.  При этом не забывал помогать стареющим родителям по дому – дрова заготавливал, печки топил, воду таскал, поскольку Гена уехал учиться в Павлодар, поступив там в индустриальный техникум.
Незадолго до его отъезда произошло из ряда вон выходящее событие: в доме пропали деньги, лежавшие, как обычно, в резной шкатулочке на комоде. Двадцать рублей – немалая сумма для семьи с месячным доходом в полторы сотни. Родители, пылая гневом, устроили сыновьям допрос с пристрастием. Те молчали. Надвигалась экзекуция. Отец уже намеревался выпороть Генку для начала. Но вдруг Паша сказал:
– Это я сделал.
– Ты?! – удивились отец с матерью – Зачем?
– Мальчишки сказали, что если я не принесу деньги, они подожгут наш дом.
Поиски “мифических” мальчишек, конечно же, ни к чему не привели. Но в тот вечер, между братьями состоялся весьма необычный разговор.
Уже лёжа в постели, Гена шепнул брату:
– Это я взял деньги.
– Я знаю – так же тихо ответил Паша.
– А почему ты соврал? Как ты до этого додумался?
– Мне тебя жалко стало. Отец меня вот не тронул, а тебя бы избил.
После этих слов Гена посмотрел на брата совсем другими глазами понимая , что тот далеко не так прост, как кажется.
Вернувшись домой через четыре года заметно повзрослевшим ,Геннадий ни о каких конфликтах с братом и не помышлял. Однако в глубине души он всё же тяготился самим фактом такого родства.
А новшества следовали в его жизни одно за другим – устроился на машзавод, женился. Сначала молодые жили в малосемейке, а через пару лет и  квартиру получили. А младший, имея крошечное пособие по инвалидности, всё время жил с родителями –пенсионерами. Он тоже стал крупнее, но в своей душе и внешности сохранил детскую открытость. Геннадий наведывался нечасто, забывая принести что-нибудь для Паши. Лишь ко дню рождения отделывался копеечной книжонкой, да одежду кое-какую отдавал донашивать.
Когда в начале девяностых  родителей не стало, Паша остался один в родительском доме. Но старший брат стал сдавать дом квартирантам, переселив младшего в ветхий флигелёк, где он прожил лет шесть. Печку топить для него проблемы не составляло. Научился и немудрёную  пищу себе готовить из концентратов, приносимых Геннадием. Одна отрада была  – книги, да старенький чёрно-белый телевизор.
Соседка Романовна всё удивлялась: – Вот вам и дурак!  Как он в одиночку управляется – уму непостижимо.

Однако лихолетье всё же коснулось и Паши неожиданным образом. Квартиранты, беженцы с Кавказа, вдруг сообщили, что к Паше зачастил какой-то мужичок, с виду бомж. Похоже было, что ночует там. Наутро Геннадий уже тарабанил в окно Пашиного обиталища. Бесхитростное лицо Паши, открывшего дверь, выражало смущение. Гена сразу почувствовал запах алкоголя. Оттолкнув брата, он ворвался в избушку.
Увиденное шокировало его – в единственной комнате – дым коромыслом. За столом с остатками вчерашнего пиршества сидел нестарый ещё, но весьма потасканный субъект в Пашиной рубашке. Гена с удивлением узнал в нём того самого одноклассника Гришку, с которым он когда-то схватился из-за Паши.
– Геша, друг! – полез к нему с объятьями Гришка. Брезгливо отстранившись, Геннадий спросил сердито: – Что тебе здесь надо!
– Да вот брательника твоего развлекаю.
– А ну, проваливай отсюда! И рубашку братову снимай!
Гришка начал артачиться, но Геннадий силком вытолкал непрошеного гостя за дверь, а потом и за ворота. Тот удалился, бормоча какие-то угрозы. Гена его не очень-то боялся, но всё же, для защиты брата от ушлых негодяев запер избушку, а Пашу забрал к себе в квартиру.
Однако жена на другой день взвилась: – Мы и так тут вчетвером в двух комнатах. Пятому места нет. Да и потом: он же мужик всё-таки! Как я при нём раздеваться буду?! Поэтому Пашу быстренько водворили обратно. Кавказцы сообщали, что настырный Гриша опять приходил. Гена махнул на это рукой, ускоренными темпами оформляя брата в дом инвалидов-психохроников.
– Вот получу квартиру на расширение, заберу его оттуда – успокаивал свою совесть Геннадий.
Так Паша и оказался в обществе людей больных и прикидывающихся такими. Как там ему жилось, трудно сказать. Несладко, видать, пришлось. Через полгода слёг Паша. Делали ему операцию на бедре – то ли гнойник, то ли что похуже.  Состояние больного после операции было тяжёлым. Уход и питание в дурдоме выздоровлению не способствовали.
Когда Геннадий навестил брата, тот сказал ему: – Чувствую, что не выживу я здесь. Забрал бы ты меня домой. Однако услышал в ответ туманные рассуждения, что его, конечно же, заберут… но немного позже и что после операции ему необходимо быть под наблюдением врача.
В последнюю их встречу Паша спросил брата: – Ты не знаешь, грачи прилетели уже?
– Кажется, прилетели, – рассеянно ответил тот.
– Это хорошо! – улыбнулся даунатик и прикрыл глаза.
Вернувшись из больницы, Геннадий попытался в ультимативной форме заявить, что забирает Пашу домой. Жена резко возражала. Долго скандалили, остановившись на том, что Геннадий заберёт брата в старый дом и поживёт там до его выздоровления.
А через два дня Паша умер. Случилось это на пасхальной неделе, в чистый четверг. Говорят, что души праведников, умерших в эти дни, попадают прямиком в рай.
Если так, то у Паши в ином мире хорошие перспективы.
Хоронили его за счёт дома инвалидов, очень скромно, в необитом гробу. Геннадий опять успокаивал себя тем, что был в это время в командировке.
Печальный финал этой истории, хоть и был предсказуем, но всё-таки повлиял на мировоззрение Геннадия. Все жизненные неувязки, происходившие в дальнейшем, он теперь воспринимал, как наказание Божье за своё отношение к брату.
А шишки сыпались со всех сторон. На работе всё шло  наперекосяк. Супружество катилось к разводу. С детьми тоже проблем хватало.
Геннадий принял крещение и покаялся. Священник отпустил ему грехи, но каким-то неуверенным тоном. И действительно, откуда ему знать об истинных намерениях Вседержителя?

Просмотр для печати

Об Авторе: Евгений Михайлов

Михайлов Евгений Николаевич родился в 1948 году в казахстанском городе Семипалатинск (теперь – Семей), где и живёт в настоящее время. Образование высшее. Автор четырех книг: «Казахстан- салют» (стихи, 2000), «Театр изнутри» (стихи и проза, 2010), «Родинка» (стихи и проза, 2011), «Призраки логова Дракона» (проза, 2013). Публиковался в сборнике «Семипалатинская лира» (2007), в двухтомном альманахе поэзии «Звено Алтая» (2016). Имеются публикации в литжурналах «Простор» (Казахстан), «Метаморфозы» (Белоруссия), «Голос эпохи» (Россия).

• Публикации в Гостиной (6)