RSS RSS

Евгений Голубовский. Страницы фб-дневника

23 марта

«Огромное пирожное с кремом», – так пошутил про одно из зданий Одессы писатель Лев Славин.

Думаю, что все вы хорошо знаете это здание, может быть фотографировались на его фоне.

Но видеть здание, любоваться зданием и знать всё про здание – это, как у нас говорят – две большие разницы.

Вот мы уже вступили в пространство одесского языка. А как иначе говорить об одном из самых одесских зданий о Пассаже Менделевича.

История и легенды одесского Пассажа

Вчера Евгений Волокин привез мне «Историю и легенды одесского Пассажа», которую Олег Губарь и Евгений Волокин написали в 2020 году. Тогда она и вышла, несколькими экземплярами, Олег успел подержать ее в руках, и лишь сейчас появились деньги, чтоб отпечатать весь тираж, 500 экземпляров.

С большим интересом прочитал и посмотрел эту книгу. Она входит в серию, придуманную Евгением Волокиным «Старая Одесса в фотографиях». Это уже пятый том. Кстати, вместе с Губарем , Волокин работал над еще одним томом серии – рассказом о доме на Дерибасовской угол Ришельевской.

Несколько слов о вышедшей книге.

Нередко, говоря о доме на углу Дерибасовской и Преображенской, мы говорим – дом Крамерова. Это правильно и неправильно. Да, действительно, до Пассажа Менделевича, построенного архитектором Львом Влодеком, здесь был и дом Крамерова. Но и до него здесь были дома. Небольшие бедные. Об этом всем знал Олег Иосифович. Теперь и мы. Крамеров приобрел этот участок в 1822 году. Вскоре начал строительство. И в 1825 году один из самых величественных доходных домов в старой Одессе был построен.

Так что Александр Сергеевич Пушкин в 1823-24 годах, когда шел в канцелярию Воронцова, надо думать, чертыхался, так как рядом шла грандиозная стройка. Зато его брат Лёвушка снимал квартиру в доме Крамарёва. Это благодаря Олегу Губарю и Олегу Борушко на бывшем доме Крамарева висит мемориальная доска Льву Сергеевичу Пушкину.

В конце XIX века здание принадлежало уже Анне Синициной. Когда она умерла в 1886 году братья Менделевичи выкупили здание(дата продажи в 1898 году) и заказали Льву Влодеку проект Пассажа. А дальше – чудо. Через два года величественное сооружение было построено, принято и 28 января 1900 года открыто.

Надо ли объяснять, что вся Одесса хотела увидеть Пассаж. Играл военный оркестр. Пел украинский народный хор Рекой лилось шампанское под тосты и речи.

Здание было оборудовано по последнему слову тогдашней техники. Электричество. Паровое отопление. Многоуровневые подвалы. До сих пор, кстати, в них случаются находки. И помещения для 28 магазинов. А выше и гимназия для девочек, и газета «Одесские новости», институт, где немецкими аппаратами лечили травмы опорно-двигательной системы.

Газеты Одессы были заполнены рекламой фирм, торгующих в Пассаже. Мне приходилось видеть немалую их толику, так как там же процветал магазин предка моего коллеги Феликса Кохрихта – Якова Кохрихта.

Правда, благополучие длилось недолго. Одессе не везло с пожарами. Так сгорел первый Городской театр, детище Ришелье. Горел, но к счастью был потушен 30 октября 1901 года Пассаж Менделевича. Погибли три человека – одна из учениц гимназии и двое пожарных. Хоронил их весь город.

Здание тоже пострадало. Сегодня на нем две скульптуры со стороны Дерибасовской – Меркурий на паровозике и Церера на носу пароходика. Точно такие же украшали крышу здания со стороны Преображенской, но они погибли при пожаре и не были восстановлены.

Кстати, скульптур в здании Пассажа море. И все они выполнены двумя одесскими скульпторами Товием Фишелем и Самуилом Мильманом. Увы, в книге нет ничего об этих мастерах. Но зато впервые появились сведения об архитекторе здания Лье Влодеке. Очень рад этому. Я и сам искал о нем сведения и не находил. Пока однажды мне не написала правнучка Влодека адвокат Юлия Бойко. Она нашла документы рода Влодеков, потомственных дворян, выходцев из Польши. Я связал Юлию с Волокиным и в книге опубликован и герб Влодека, и документы из архива. Думаю, это только начало, Юлия Бойко опубликует статью, а то и книгу о своих разысканиях, ведь Лев Львович Влодек оставил Одессе СОРОК сооружений, признанных памятниками архитектуры.

Много еще любопытного в этой книге. Помните силуэтистов, работавших в Пассаже? А я знал когда-то Изю Медведовского, который за десять секунд вырезал из черной бумаги ваш силуэт. Кстати, искусство силуэта древнее. И до революции в Одессе были силуэтисты. У меня, к примеру, хранится портрет доктора Цомакиона, вырезанный в 1910 году на Одесской выставке… Думаю, что во многих домах хранятся силуэты. И Евгению Волокину пришла хорошая мысль, закончится пандемия, собрать силуэты на выставку во Всемирном клубе одесситов.

Об этой книге в 180 страниц, где опубликованы 282 уникальные фотографии, можно рассказывать долго. Но правильнее посмотреть её, прочитать её. Ведь сквозь один дом видится вся Одесса.

 

27 марта

Девять дней.

А вот таким, как на этом фото, увидел я Олега Губаря сорок пять лет назад, когда он пришел ко мне в «Вечорку».

Молодой Пушкин. С тем же обаянием. С пачкой первых романтических рассказов.

Взрослел на глазах. Часами сидел в архиве. Выписки, выписки. Всё от руки.

Но он никогда не был книжным червячком.

Веселый. Кумир девушек. Певец с гитарой. Знаток алкогольной топографии Одессы.

Как же это сочеталось?

Гармонично.

Не забудем –участие в археологических раскопках. А бесконечные поездки по области, когда стал корреспондентом «Вечерки» с Ваней Череватенко, а ежегодная жизнь в лесу, чтоб отдохнуть от города…

И при этом невероятная работоспособность. Он знал и понимал старую Одессу, ему ясна была логика ее первостроителей.

И поэтому он стал защитником Одессы от варваров, от манкуртов.

Вначале казалось, весь уходит в науку, даже литературу воспринимал, как второстепенное дело. Но постепенно в нем рос общественный темперамент.

Я мог бы назвать дату.

После 2 мая 2014 года он стал не только кабинетным ученым, правда без кабинета, но и трибуном, не побоюсь пафоса – совестью города.

Нежно любил Губаря Михаил Жванецкий. Вот лишь один его текст:

«Олег Губарь. Мой любимый писатель. Он прекрасен среди умерших и живых. В его книгах Одесса, перевернутая прошлым вверх. До нас он еще не дошел. Мы к нему в длинной очереди, заказываем свои портреты. Пиши нас, милый Губарь! А мы отведаем из старинной бутылочки чего-то современного. Твой неподалеку – Михаил Жванецкий».

Как ни трудно поверить, представить – сегодня они действительно неподалёку.

Но неподалёку Олег Иосифович и от каждого из нас.

Мы читаем Губаря. Мы издаём Губаря. Мы продолжаем дело Губаря.

 

31 марта

Можно ли быть молодой в семьдесят лет?

Не только можно, но нужно.

В этом меня убеждает композитор Людмила Самодаева, которой сегодня, 31 марта, исполнилось дважды по 35.

19 марта слушал Самодаеву на фестивале поэзии. Вдохновенно играла свою новую оперу на слова Велимира Хлебникова. Пел, как всегда, Андрей Малинич. Превосходно.

Подумал – а может эта вдохновенная игра закономерный ответ. Ведь только что её муж, поэт Игорь Потоцкий, публично признался ей в любви.

По сути, все его стихи, хорошие, разумеется, это рассказ о восхищении Людой, песнь любви.

Не первый раз слушаю камерные оперы Самодаевой. Хочу услышать новую на текст Евгения Деменка. А сейчас напомню свои впечатления от её оперы «Лифт».

Иногда задавал себе вопрос – а не окончилось ли время оперы?

Взгляните на афишу оперного театра. Когда написаны, идущие спектакли?

Проверил себя, обратившись к статистике.

Пять самых популярных на мировой сцене опер – «Травиата», «Кармен», «Богема», «Тоска», «Волшебная флейта».

Лишь в топ-50 входят две русские оперы «Евгений Онегин» и «Пиковая дама»

Извините, но еще несколько цифирей – за пять лет поставлено в мире 2565 оперных спектаклей 1249 композиторов.

А дальше моя, выстроенная в уме система, разбилась о число. Среди композиторов, чьи оперы поставлены, 670 живых и работающих.

Вот тебе и конец оперы, если произведения 670 композиторов за последние пять лет увидело огни сцены.

К чему я все это?

В большом зале Одесского литературного музея слушал новую камерную оперу «Лифт» Людмилы Самодаевой.

Кстати, назвал бы оперу «Влюбленный лифт». Может, менее современно, но более оперно.Евгений ГОЛУБОВСКИЙ. Страницы фб-дневника

Несколько слов об авторе.

Так получилось, что в нашем городе давно и активно заявили о себе амазонки современной музыки – Юлия Гомельская, рано ушедшая, и здравствующие, работающие Алена Томленова, Кармелла Цепколенко, и Людмила Самодаева.

Так вот Самодаева родилась Уссурийске, музучилище закончила в Волгограде, а потом приехала в Одессу и поступила в консерваторию. Она закончила два факультета, вначале как пианист(преподаватель Людмила Гинзбург), затем как композитор ( преподаватель Александр Красотов). Оба диплома с отличием. А после 1985 года, когда закончила и второй факультет – творческая жизнь.

Люда вышла замуж за поэта Игоря Потоцкого, поэтому я имел представление, что она создала. А среди ее произведений вокальные циклы на стихи Ахмадулиной и Тарковского, вместе с Игорем Потоцким она написала «Приношение Жаботинскому». Но главное – камерные оперы – «Хью» по Хармсу, «Мирсконца» по Хлебникову, «Двойной Леон» по Ирчану…

Так что приглашение на «Лифт» по повести одесского прозаика Эллы Леус было естественным продолжением линии жизни, а значит – творчества.

Конечно, зал литмузея – не оперная сцена. Но минимум декораций, а главное – рояль, на котором играла композитор Самодаева и баян, на котором играл Алексей Мурза

Я посмотрел повесть Эллы Леус «Аденький цветочек или С новым лифтом», из которой композитор взяла для либретто одну линию. Парадоксальная ситуация в основе, давшая возможность создать не только музыкальный, но и драматический спектакль.

Две партии исполняет один певец. Я бы не погрешил, если бы сказал – актер. И какие партии – мужскую и женскую.

Да, у Андрея Малинича удивительный диапазон – он бас-баритон, но партию сопрано он блестяще исполнил фальцетом…

При этом хорошая дикция, отличная пластика. Актер от Бога.

Сюжет необычен.

Девушка встречать Новый год отправляется к своему молодому человеку.

Волнуется. Садится в лифт и между этажей подъемник застревает. И вдруг голос, мужской. Конечно же монтер. Или диспетчер. Но нет – это с ней беседует Лифт. И девушка начинает чувствовать нежность к влюбленному Лифту. И уже готова поверить, что ее юноша ей именно сейчас изменяет. Только поднимется, увидит и уйдет от него . Вернется в лифт. Но Лифт знает, что не вернется, что у него только одна возможность показать глубину своих чувств – покончить с собой….

Час продолжается эта моноопера.

Музыка не иллюстративна. Музыка создает драматургию, а значит – эмоциональное сопереживание. В музыке есть настоящий трагизм.

Я не большой любитель введения в современную музыку баяна. Алексей Мурза великолепный музыкант, но я бы предпочел в дуэте с роялем слышать скрипку. Но это мои придумки. Композитор увидел, точнее услышал так и …победил.

Мне сказали, что первоначально эта камерная опера была написана на двух певцов, что женскую партию должна была петь сопрано, но к фестивалю «Два дня и две ночи новой музыки», где эта опера была исполнена впервые, певица заболела и Андрей Малинич выучил обе партии.

Так это или не так – не знаю.

Но очарование этой оперы еще и в этом преображении артиста и певца.

Он появляется в зале из дальних дверей, в полумаске, потом понимаешь, что это знак его двойственности, и поет речитатив на слова Велимира Хлебникова «Я умер и засмеялся»

Так начинается парадоксальная игра.

Так возникает искусство

Умирает ли опера в ХХI веке?

«Я умер и засмеялся», – отвечает на мой вопрос композитор

Самодаева еще раз доказала, что рано исполнять по опере реквием.

Может быть пора создать театр камерной оперы. В городе, где искусство вообще начиналось с оперного театра

Назовите еще один город, где театр был построен раньше, чем тюрьма.

Поздравляю Людмилу Самодаеву с юбилеем. Оставайтесь молодой в музыке, в жизни. Закончится карантин, как хотелось бы, чтоб новая жизнь началась в вечера ваших камерных опер.

    

7 апреля

ПУСТИ МОЙ НАРОДВчера получил из издательства «Оптимум» , изданную к сегодняшнему дню –Памяти Холокоста европейского еврейства – книгу Александра Дорошенко «ОТПУСТИ МОЙ НАРОД».

Где-то полгода назад Александр Викторович присылал мне верстку книги, так что я знаком с ней, ждал её Спасибо директору издательства Борису Эйдельману, который, прочитав один фрагмент этой книги, буквально уговорил Дорошенко завершить работу.

Объясню. Александр Дорошенко ученый, профессор, технарь, книги для него отдушина, без которой не мог бы дышать, а значит жить.

Всегда с большим интересом читаю его книги, он энциклопедист, любую тему, которая увлекает его, копает очень глубоко.

Всю жизнь шел он и к этой книге о катастрофе, постигшей евреев в годы второй мировой войны. Но писать эту книгу было неимоверно тяжело. В расстрельных ямах под Одессой и Херсоном, под Каховкой погибли многочисленные его родственники по отцу.

Признаюсь, и читать эту книгу трудно. Сдавливает горло. Откладываешь и всё равно возвращаешься.

Дорошенко назвал это своё сочинение поэмой. Как Гоголь «Мертвые души». Я бы написал – трагедия. По сути, восходящая к античным трагедиям.

Дорошенко тонкий знаток Библии. И Нового завета и Старого завета. Книга вся пропитана библейскими аллюзиями. Читаешь книгу и вновь открываешь для себя мир

Я не рецензирую эту книгу, думаю главную из написанных Александром Дорошенко.

Я рассказываю о выходе книги. Я поздравляю издателя. Я поздравляю автора. К сожалению Александр Викторович сейчас в больнице. Надеюсь – передадут

А чтоб вы услышали голос автора, предоставлю ему слово, дам возможность прочесть его вступление к теме.

АЛЕКСАНДР ДОРОШЕНКО

Отпусти мой Народ.

«Мы не менее предков наших лелеем память о пережитых нами бедствиях, но описывать их всех не хватает у нас сил». Рабби Шимон бен Гамлиэль, трактат Суббота, 2-й век.

Книга «Отпусти мой Народ» связана с темой Катастрофы народа евреев, Холокостом.

Начав ее писать, или иначе, компоновать из написанных в разное время отрывков эту книгу, автор понял, что написать ее невозможно. Сама тема тебя отстраняет. У этой книги, у этой темы есть свой голос, и он идет к нам с небес, или откуда-то еще, он не мой, и не твой, – это голос всех погибших и замученных, это именно то, что шептали их губы, когда они шли на смерть, – слова надежды и упования.

Эта страшная тема о массовой гибели евреев во второй мировой войне не поддается описанию. Сказано, – «Умножая, умножу скорбь твою», – но скорбь имеет свою границу, после которой сердце человека уже не различает масштаба, потому что вообще теряет возможность видеть, слышать и понимать. Или иначе, – впервые начинает различать и видеть, но нам, здесь, этого лучше не видеть и не знать, – до своего урочного часа.

Эта книга о том, что мы сделали с собой, со всем человечеством, со всей своею историей.

Не с евреями, но именно с самими собой, со всем тем, что мы называем человечеством, во всех прошедших тысячелетиях нашей такой короткой и такой непростой истории.

Холокост, то, что мы называем этим и иными словами, это не только страшная, небывалая в истории землян трагедия, но Предупреждение, данное нам, и, я думаю, что последнее. Может быть, у нас есть еще возможность это понять и измениться. Ничто, никакие страшные испытания не носят случайного характера, но имеют знамение Вести и руководящего Слова.

Скорбеть и каяться вовсе не означает изменяться, как показывает нами накопленный опыт.

Следует уяснить, – либо мы станем принципиально иными, либо нас не будет вообще

Книга «Отпусти мой Народ» состоит из трех частей: «Милая Светлая Родина», «Уничтоженный мир» и «Обретенная надежда».

Две первые части основные по объему.

«Милая Светлая Родина» основана на всемирно известных фотографиях Романа Вишняка, который, рискуя жизнью, сделал их по заданию «Джойнта» в городах и штетлах земли Идиш в период от 1936 по 1939 год, находясь на самом краю уничтожения своего народа.

Он предупредил о страшной опасности, надвигавшейся на человечество, и затем, уже в США, куда успел переехать, пытался докричаться, безошибочно чувствуя смертельную эту опасность, о чем позже сказал Эли Визель, лауреат Нобелевской премии мира:

«Роман Вишняк выразил с болью и любовью свое отношение к еврейскому миру, такому живописному и восхитительному, который был поглощен огнем и мраком». Это чудные еврейские дети на улицах Варшавы и Кракова, торговцы на рынках Мукачево, ремесленники и раввины, ученики хедера и иешивы с удивительно светлыми лицами и глазами, в которых отражено все счастье дарованного нам мира, просто прохожие, случайно поднявшие голову на фотоаппарат Романа Вишняка, и чудесные еврейские семейные сцены, – весь потерянный нами мир. Удивительно теплый, такой своеобразный и неповторимый мир, без которого мы осиротели.

«Я не смог спасти мой народ, я смог спасти лишь воспоминание о нем. Спрятанный фотоаппарат для съемки народа, который не хотел, чтобы его снимали, может вам показаться странным. Я чувствовал, что мир будет охвачен безумной тенью нацизма и это приведет к уничтожению народа, что не окажется ни одного свидетеля, который бы смог напомнить о мучениях. Я знал, что должен сделать так, чтобы этот исчезающий мир не был стерт полностью».

«Милая Светлая Родина» основана на фотографиях Романа Вишняка и авторском тексте к ним, – словами восхищения и любви.

«Уничтоженный мир» самая страшная часть этой непростой книги, связанная с уничтожением народа евреев. Она основана на документальных материалах, включает фотографии и документы, и адресована не столько к нашей памяти, евреев и неевреев, сколько пониманию того очевидного факта, что Холокост есть трагедия каждого из нас, живущего на земле, необходимая для осознания и созидания нашего общего нового мира.

Не осознав этой вселенской беды, как личное горе, мы не сможем ничего хорошего построить ни для себя, ни для своего потомства.

«Обретенная надежда» самая короткая и самая светлая заключительная часть этой непростой книги, связанная с воссозданием государства Израиль», о чем тысячелетия, перемещаясь по планете Земля, говорили с надеждой и уверенностью евреи, в самые светлые и самые трагические времена своей непростой жизни, –

«В будущем году в Иерусалиме».

Не знаю тираж новой книги Александра Дорошенко. Но пока она есть во Всемирном клубе одесситов.

 

9 апреля

Сегодня в нашем городе появилась еще одна мемориальная доска.

Увековечено имя освободителя Одессы в 1944 году, полного кавалера Ордена Славы с трудно произносимыми именем и фамилией ШМУЭЛЬ ЗИСКОВИЧ ШАПИРО.

Еще одна пощечина тем, кто рассказывает о «ташкентском фронте».

Стоял возле этого старого дома на Малой Арнаутской, 109, буквально в десяти шагах от музея ХОЛОКОСТА, где открывали доску и думал, как избирательна память

Все мы знаем слова песни – тогда лишь становится город героем, когда стал героем солдат – и не помним тех солдат, кто принес нам Победу.

Вот несколько слов из очерка Павла Козленко, директора музея Холокоста:

Как он ждал и надеялся, что доживет до дня освобождения Одессы, его родного города. Он получил разрешение командира полка и отправился на улицу Бебеля. Вместе с ним были его друзья по отделению разведки Анатолий Бобрицкий, Агос Вартанян, Леонид Хижняк и Петр Петренко… 10 апреля 1944 года он «не шел, а бежал мимо Соборной площади, по Тираспольской, через Александровский проспект на улицу Еврейскую, З9. Что сейчас увидит? Двери его квартиры были открыты, в разбитые окна залетал ветер, шевеля клочья отклеившихся обоев. Окаменев, смотрел на безлюдное жилище. Ноги в кирзовых сапогах словно приросли к порогу. Он искал хоть какие-нибудь следы дорогой ему семьи. В уголке комнаты увидел медную, позеленевшую от времени головку гвоздика, забитого в деревянный плинтус. Это сынок забил, когда отец ремонтировал диван… Михаил достал из чехла на поясе нож, вытащил гвоздик и бережно положил в нагрудный карман гимнастерки… Спустя полстолетия не могу забыть — до деталей его рассказ», — вспоминал автор книги «Повесть о храбрых» Борис Дубров.

От соседей Шмуэль Шапиро узнал о судьбе сына и жены, ждавшей рождения ребенка. Оккупанты расправились с невинными людьми. Его сын, беременная жена и ее родители, были выданы дворником и погибли вместе с другими еврейскими семьями Одессы.

К 10 апреля 1944 года, за его спиной были километры пройденных фронтовых дорог и два ранения, а на гимнастерке медали «За оборону Сталинграда», «За боевые заслуги» и медаль «За отвагу». Он был не из робкого десятка и часто смотрел смерти в лицо, но гибель жены и сына останется на всю жизнь открытой раной в его душе. Он поклялся отомстить нацистам за смерть близких и отомстил, получив за свои подвиги три ордена Славы и 12 благодарностей от Верховного Главнокомандующего.

Шмуэль Зискович (Михаил Александрович) Шапиро, наш земляк, полный кавалер ордена Славы, помощник командира взвода управления 507-го Кишинёвского Краснознамённого ордена Кутузова армейского истребительно-противотанкового артиллерийского полка (5-я ударная армия, 1-й Белорусский фронт).»

Путь от советско-румынской границы, от Обороны Одессы до Освобождения Одессы, а затем до взятия Берлина. Ранения, контузии не останавливали, он возвращался в свой полк. Демобилизовался после войны, родной дом был занят, поселился на Малой Арнаутской, 109, в квартире без элементарных удобств, еще раз женился, работал слесарем на заводе, здесь на Малой Арнаутской умер в шестьдесят лет.

Заботами Почетного гражданина Одессы, доктора технических наук Михаила Пойзнера появилась эта мемориальная доска.

Когда-то великий полководец Александр Суворов сказал – война не окончена, пока не похоронен последний солдат.

Боюсь, что Великая Отечественная для нас никогда не будет окончена. Миллионы солдат до сих пор значатся «Без вести пропавшими». Только на этой неделе я получил письмо от одессита Леонида Дмитрешко, ему 80 лет, он не видел своего отца. В 1941 году его мать получила извещение, что её муж, Василий Дмитрешко без вести пропал на фронте. Всю сознательную жизнь ищет сын, где погиб, где захоронен отец. Не кончается для него война…

Думаю, наша обязанность помнить имена тех, кто раздавил фашистскую гадину. И как славно, что еще одно имя увековечено в городе перед 10 апреля

 

10 апреля

Как и договаривались с издательством «Черноморье» к 10 апреля, дню освобождения Одессы, вышла из печати книга.

Виктории Коритнянской «Истории, которые останутся с нами…»

Лет пять тому по рекомендации Олега Губаря пришла Коритнянская в студию «Зеленая Лампа».

За эти годы мы публиковали её повесть, рассказы и вот – большая документальная книга.

И автор, и я благодарны Николаю Леонидовичу Скорику, ставшему меценатом этого издания.

Еще не могу сказать, когда состоится презентация, когда Одесса выйдет из «красной зоны»

Но уже сейчас хочу поздравить автора, издателя, мецената. И публикую своё предисловие к книге.

Книга народной памяти.

22 июня 2021 года мы будем отмечать трагическую дату в истории народа, а по сути, в истории каждой семьи, проживавшей 80 лет назад на территории СССР. Казалось бы, время лечит, уже четыре новых поколения пришли на землю, а боль не проходит, саднит.

Простенькие слова песенки Бориса Ковынева – «22 июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили, что началася война» – стали народными. Это уже потом – «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…». И встали, и победили. И вновь с песней – «мы за ценой не постоим…».

Великая война породила великую литературу. Виктор Некрасов написал «В окопах Сталинграда», Эммануил Казакевич «Звезду», Борис Полевой «Повесть о настоящем человеке», Василий Гроссман «За правое дело», Константин Симонов «Живые и мертвые», публицистика Ильи Эренбурга, стихи Константина Симонова и Александра Твардовского…

Читатель хотел получить мемуары. И этот читательский запрос, казалось, был удовлетворен. Чуть ли не все маршалы надиктовали свои воспоминания. Им помогали профессиональные журналисты, иногда даже писатели – важно даже не то, что имена этих «литературных негров» мы не знаем и не узнаем, а то, что мыслили военачальники дивизиями, полками, а человек, солдат, а жена солдата, а ребенок солдата были песчинками в этих рассуждениях о героизме, о подвиге, о славе…

Отгремели салюты. Помянули павших. И всех вместе, и каждый своих родных.

Не оставляла мысль, что лакируем мы представление о той войне.

Часто цитируют сегодня интервью маршала Ивана Степановича Конева, где, не выдержав пафоса и патоки, он сказал, что думает о цене Победы.

Конечно – Победа была. Конечно – она выстрадана. Дорога к ней – боль и кровь.

Вот эту живую историю через десятки конкретных человеческих судеб лишь в последние два десятилетия начали создавать наши писатели. Для меня она открылась в «Блокадной книге» Даниила Гранина и Алеся Адамовича, затем в книге Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо». И первая, и вторая построены, как многочисленные диалоги со свидетелями. Одних я мог бы считать свидетелями защиты, других – обвинения на так и не состоявшемся суде над всеми, кто развязал войну.

Чтобы читатель почувствовал, чем отличаются подобные свидетельства, приведу монолог одного из солдат Великой Отечественной Николая Никулина, воевавшего в Синявинских болотах, раненого-перераненого, но выжившего и написавшего собственноручно:

«…Я обратился, – пишет Никулин, – к бумаге, чтобы выскрести из закоулков памяти глубоко засевшую там мерзость, муть и свинство, чтобы освободиться от угнетавших меня воспоминаний…

…Война – самое большое свинство, которое когда-либо изобрел род человеческий, война всегда была подлостью, а армия, инструмент убийства, – орудием зла. Нет и не было войн справедливых, все они, как бы их ни оправдывали, – античеловечны…

…На войне особенно отчетливо проявилась подлость большевистского строя. Как в мирное время проводились аресты и казни самых работящих, честных, интеллигентных, активных и разумных людей, так и на фронте происходило то же самое, но в еще более открытой, омерзительной форме. Приведу пример. Из высших сфер поступает приказ: взять высоту. Полк штурмует ее неделю за неделей, теряя множество людей в день. Пополнения идут беспрерывно, в людях дефицита нет. Но среди них опухшие дистрофики из Ленинграда, которым только что врачи приписали постельный режим и усиленное питание на три недели. Среди них младенцы 1926 года рождения, то есть пятнадцатилетние, не подлежащие призыву в армию… “Вперрред!!!” – и всё. Наконец какой-то солдат или лейтенант, командир взвода, или капитан, командир роты (что реже), видя это вопиющее безобразие, восклицает: “Нельзя же гробить людей! Там же, на высоте, бетонный дот! А у нас лишь 76-миллиметровая пушчонка! Она его не пробьет!”… Сразу же подключается политрук, особист и трибунал. Один из стукачей, которых полно в каждом подразделении, свидетельствует: “Да, в присутствии солдат усомнился в нашей победе”. Тотчас же заполняют уже готовый бланк, куда надо только вписать фамилию – и готово: “Расстрелять перед строем!” или “Отправить в штрафную роту!” – что то же самое. Так гибли самые честные, чувствовавшие свою ответственность перед обществом люди. А остальные – “Вперрред, в атаку! Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики!”. А немцы врылись в землю, создав целый лабиринт траншей и укрытий. Поди их достань! Шло глупое, бессмысленное убийство наших солдат. Надо думать, эта селекция русского народа – бомба замедленного действия: она взорвется через несколько поколений, в XXI или XXII веке, когда отобранная и взлелеянная большевиками масса подонков породит новые поколения себе подобных…»

Гордился ли настоящий интеллигент Николай Никулин, что мы победили в войне? Безусловно. Но знал, чувствовал, что потери были безмерны. И приходил к единственному выводу, что всякая война – свинство.

И вот подобная по значимости книга родилась в нашем городе, на материале и Одессы, и всей Украины.

С интересом читаю не только вышедшие книги, но и готовящиеся, создающиеся. Сейчас у меня в компьютере документально-публицистическая книга Виктории Коритнянской «Истории, которые останутся с нами…». Это несколько сот монологов, записанных писательницей, разговаривающей и с участниками войны, и с «детьми войны», и с «внуками войны». Пытающейся понять, что осталось в памяти этих людей про ту, вроде бы уже далекую, но незабываемую войну.

Сто лет назад была Первая мировая. Что мы помним? Ничего! А Великая Отечественная так глубоко перепахала саму жизнь, что кровоточит и сегодня.

У Виктории Коритнянской уже были предшественники. Но все равно каждая следующая попытка собрать такую книгу – ходьба по минному полю: тревожишь души людей, оказываешься вовлеченной не в одну биографию, а в народную жизнь. Для такой работы нужно обостренное чувство сопереживания и музыкальный слух, чтобы запечатлеть интонацию каждого собеседника.

Виктория Коритнянская, сотрудник реставрационных мастерских, пришла лет пять назад в студию «Зеленая лампа» при Всемирном клубе одесситов, показав несколько коротких рассказов. Они подкупали искренностью чувств, нежностью к своим героям. А потом Виктория принесла короткую повесть «У смерти за пазухой». И я поверил, что писатель состоялся, что это литература. Мы опубликовали ее повесть в сборнике прозы студийцев «Пока Бог улыбается». И ждали.

И вот новая – большая книга. Не парадное описание войны, подвигов и фанфар, а сострадание к тем, кого покалечила война, боль, боль, боль…

В этой книге нет пафоса. Но есть осознанная цель – показать немыслимость войны, разрушающей в человеке человека. Чтобы вы представляли, о чем я рассказываю, вот маленькие фрагменты больших историй, выхваченные как бы увеличительным стеклом из более чем пятисотстраничной книги.

Жанна, г. Одесса.

– Я до сих вспоминаю с ужасом… Помню, как каждый день слушали по радио Левитана. А он говорил: «Такой-то город сдан, такой-то город взят…».

И все взрослые начинали плакать, и мы, дети, жались к мамам и бабушкам и тоже плакали…

Помню, как в бомбоубежище мама прижимала меня к животу и руками зажимала мне уши, чтобы я не слышала шума, свиста снарядов…

Помню, как после бомбежки мы первым делом бежали к нашему дому, смотреть, целый он или нет… Это было так страшно, остаться без дома…

Галина, г. Одесса.

…Папу моего Спиридона Андреевича расстреляли в 44-м. Дома расстреляли, у нас на глазах… Пришел офицер с бляхой такой на груди, СС, наверное, с пистолетом, – и прямо к чердаку: «Лестницу дай!». Мы ему лестницу не дали, конечно, стали кричать… Мама кричит, я с сестрой кричу, просим: «Не трогайте папу!». А он тогда, у нас возле курятника пристроечка такая была, будочка небольшая, вылез на ту пристроечку и через окошко чердачное убил папу… Два раза попал ему в голову, одна пуля через щеку назад вышла, а вторая так вроде сбоку, от уха до уха…

…А однажды… У нас заборчик кованый, такой ажурный был… Его папа покойный сделал. Немец постирал носки и повесил на тот заборчик. Сушиться. А мальчик бежал, он через несколько улиц от нас жил, и, я видела, взял те носки. Немец увидел потом, что нет носков, схватил маму, приставил к голове пистолет:

– Это твои киндеры! Твои!

Убил бы… Но я подбежала, кричу:

– Это не мы! Не мы! Это мальчик! Мальчик забрал!

Еле упросили. Сказал, чтоб носки принесли. Мы пошли. Нашли хату, где мальчик жил, зашли. Он за столом сидит. А у печки женщина. Мама ей говорит:

– Отдайте, ваш мальчик взял, мы видели…

А она стоит, не отдает. Тогда мама стала на колени, поползла к ней. Тогда только отдали…

София, с. Рожевка, Киевская обл.

…Батько в 41-му році пішов на війну. І якось в скорості прийшло на нього ізвещеніє, що він безвісти пропав. Помню, як мати… Сидить з тою бумагою, плаче та й каже:

– Осталися ми, діти, самі, нема в нас батька…

Алла, г. Балта, Одесская обл.

…А дальше немного, на нашей же улице, жил с семьей двоюродный брат бабушки, Федор. Он работал учителем, и 30 марта, на следующий день, как Балту освободили, случилась с его семьей трагедия. Жена его постирала и вывесила на улице белье, простыни, еще что-то, погода, видно, была хорошая, и летел немецкий самолет, и летчик, наверное, подумал, что там госпиталь, и сбросил на усадьбу три бомбы. Я помню эти воронки глубокие, эти ямы, где-то в двух метрах друг от друга… И Федор, его жена и дочка, и жены сестра родная погибли, а сын Федора Саша, ему тринадцать лет тогда было, побежал как раз, послали его в магазин за газетой, а когда вернулся – дома нет уже… Так их всех и похоронили рядышком, четыре могилы в ряд на кладбище стоят…

Ирина, г. Ройтлинген, Германия (семья мамы Ирины накануне войны проживала в Киеве)

…Всю дорогу поезд бомбили… Во время налетов все выскакивали из вагонов и прятались возле насыпи… Прятались… под какими-то кустами, деревцами, вжимались в эти… какие-то неглубокие ямки… И как-то во время одной бомбежки мама потерялась. Бедная бабушка с братиком бегали вдоль состава и кричали диким криком… А мама с другой стороны тоже бегала и кричала… Ужас отстать от поезда и потеряться был страшный. И так они бегали и не могли найти друг друга, пока дед не сообразил – перелез через пути и словил испуганную маму.

…В мае 45-го – Победа! Для мамы, девушки восемнадцати лет, этот день запомнился ощущением большого счастья и очень теплой весны. Она надела свое любимое крепдешиновое платье в цветочек и… новые туфли! Конечно, все должно было быть новым – ведь теперь, после войны, им предстояла новая жизнь! Но туфли не знали, что у хозяйки праздник и счастье. На Крещатик мама еще дошла, а вот обратно шла уже босиком – туфли ужасно натерли ей ноги. Но в таком возрасте, при таком счастье, все это казалось такой чепухой! Весь город пел, танцевал и целовался! Все были такие родные! И… вы не поверите, но это ощущение счастья в глазах появляется у мамы до сих пор, каждый раз, когда она вспоминает, как шла домой через ликующий город с туфлями в руках…

Николай, г. Одесса

…Я помню освобождение Одессы. У нас в двери в наш полуподвал было стеклышко, и оно было плохо закреплено. И ночью, где-то в полчетвертого утра – мы спали все в одной комнатке – вдруг колоссальный, оглушительный стук в дверь, и стеклышко это громко очень задребезжало. Мы проснулись все, конечно. Дедушка нас обнял: тогда же и партизаны ходили, и немцы, и румыны свирепствовали… Мы не знали, что нас ожидает… А потом зажгли все-таки свет, не помню, что там было, или свечечку, или лампу керосиновую, и увидели через это стеклышко зеленую каску и на ней большую красную звезду. И когда открыли, вошел солдатик. Уставший, они же там пробирались через эти лиманы… В плащ-палатке с ППШ, автомат у него висел на ремне… И мы от радости чуть не задавили этого солдатика в объятиях. А на следующий день, когда рассвело, во дворе творилось что-то невероятное… Люди пели и танцевали… Для нас это был День Победы!

Как видите, я взял разные монологи, про разные годы войны, на русском, на украинском языке, так, как люди говорили, так, как помнят, как рассказывают своим детям и внукам.

Мы поставили памятники в честь Победы, назвали улицы в память о героях, но все мемориалы мертвы без человеческого сострадания, без ненависти к войне. Поэтому я жду эту книгу. Она нужна сегодня Одессе. Книга народной памяти.

 

18 апреля

АНДРЕЮ ДОБРОЛЮБСКОМУ – с восхищением и любовью.

Как-то быстро пролетело время. Мне кажется, что недавно поздравлял Андрюшу Добролюбского с юбилеем, семидесятилетием.

И вот новый день рождения. То ли он не стареет, то ли время убыстрило ход.

В июньском альманахе у нас заготовлен подарок, мы публикуем очередную находку Андрея Олеговича, начало авантюрной исторической повести.

А мне хочется повторить панегирик, который я написал к юбилею.

Есть люди, которых знаешь, если не всю жизнь, то почти всю жизнь.

Ты взрослеешь, стареешь, а они остаются молодыми, такими ты их запомнил, им нечего стареть в твоей памяти.

И лишь суровые числа возвращают тебя на грешную землю.

В этот дом, на Успенской, я пришел в гости в 1960 году. Дом, про который Валя Голубовская позже напишет- «потерянный рай одесских шестидесятых». Конечно, пришел к Ксане, но у нее в комнате всегда был ее брат – Андрюша.

Ксанкина привычка всех передразнивать, всем давать домашние имена , вот и Андрюша проходил, как «Гадюша», и это было не обидно, а смешно.

Запомнилось, как «баба Нора», вдова уже почившего профессора Константина Павловича Добролюбского, как-то пропела – баском – Андрею:

«Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный, не пора ли мужчиною стать?»

Запомнил потому, что мне казалось, что в свои 13-14 лет Андрей настолько был не ребенком, а плейбоем, что можно было лишь восхищаться его мужанием.

Он великолепно плавал. Вроде бы все плавали, но он это делал артистично. Мне кажется, что в 16 лет он стал мастером спорта по плаванью…

А в те годы любил читать, в том доме читали все, любил играть в кегли…В этом не уверен, но в его комнате висел плакат, написанный Ксаной:

«Пока ты играешь в кегли, сын Алексеева – Попова умнеет».

Как видно, плакат подействовал. Андрюша умнел на глазах.

И ведь было в кого – не только Ксана, но и Леня Королик, давали пример, как нужно учить языки, встречаться с интересными людьми, ходить на концерты, взрослеть…

В один из вечеров, что мы с Валей проводили в этом доме, возник вопрос – куда Андрею идти учиться. Хотелось ему, вслед за дедом стать историком, но мысли о всех идеологических дисциплинах, о том, что значит быть историком в СССР – пугала. И я предложил – свяжи жизнь с археологией, вроде бы скифы, сарматы и даже древние греки обходились без ленинизма.

Как пишет профессор, доктор исторических наук Андрей Олегович Добролюбский в своей книге «Одессея одного археолога», он до сих пор с благодарностью вспоминает тот разговор.

Истфак Одесского университета. Аспирантура у Петра Осиповича Карышковского.

Кандидатская диссертация защищена в Киеве, докторская в Петербурге.

Но главное – раскопки. Где он только не копал. Крым (Чуфут-Кале), Измаил, Аккерман, Осетия, Херсонская область. Его считали «везунчиком», не просто копал, находил. Не просто находил, описывал, писал статьи, книги.

И быть может правильней сказать – главное книги. Главное смелые гипотезы, которые доказывал.

И что меня всегда радовало – он не умеет писать скучно.

Одна из первых его книг «Кочевники Северо-Западного Причерноморья в эпоху средневековья» читается с таким же интересом, как его «Тайны причерноморских курганов».

Много сил, внимания. энергии отдал Добролюбский изучению предыстории Одессы.

Напомню его книги «Борисфен – Хаджибей – Одесса», «Античная Одесса».

И копал со своими студентами, с добровольными помощниками Одессу.

Думаю, у многих в памяти и замечательная разведка, совершенная Андреем Добролюбским и Олегом Губарем на Ришельевской угол Ланжероновской, где они нашли дом князя Волконского, одно из первых строений юной Одессы.

Кстати, во многих эскападах Добролюбский и Губарь были рядом. Не случайно Андрей стал сопредседателем, разделив эту ношу с Губарем, одесского клуба городских сумасшедших.

Когда я читал “ОДЕССЕЮ” десять лет назад, а она вышла в 2009 году в Санкт-Петербуге, меня смутила бравада легкими победами на амурном фронте. Читал ее сегодня и сам над собой смеялся. Да, Дон Жуан, но какой обаятельный. И нечего завидовать человеку, сумевшему совместить многообразие мужских достоинств.

Сегодня у меня в руках новая, еще пахнущая типографской краской, книга Андрея Добролюбского «Имя Дрока».

Когда Андрей прислал мне рукопись, я понимал, что написана занимательная, легкая, нужная (это о Джинестре – предшественнице Одессы) книга, но издать ее сейчас он не сможет. Посовещались члены редколлегии альманаха «Дерибасовская-Ришельевская» и решили, что разделим рукопись на 4 части и в 4 номерах опубликуем. При этом я с первого номера обратился к меценатам – рукопись нужно издать как книгу, с цветными иллюстрациями.

И откликнулись. Рад этому чрезвычайно. На книге, что я держу в руках написано –

«книга издана благодаря содействию Инны Фиалко и Ильи Спектора».

Честь им и хвала.

Когда-то я мог сказать, если вы встретите на улице молодого красивого человека в сандалях на босу ногу – это профессор Добролюбский.

Когда-то я мог сказать, если мимо вас проедет на велосипеде молодой красивый человек с портфелем полным книг – это профессор Добролюбский.

Когда-то я мог сказать, если на пляже, на плитах загорает человек весь световой день, отвлекаясь лишь на ученые беседы с учениками – это профессор Добролюбский.

И сейчас я могу сказать – он перенес операции, у него не легкая домашняя жизнь, но – всем чертям назло – он молод, красив, и главное – талантлив.

С днем рождения, Андрей!

Когда-то твоя мама, Мария Гавриловна, говорила тебе – ты не настолько гениален, чтоб умереть молодым. Видишь и здесь была права. Но ты настолько талантлив, чтобы жить продуктивно и долго.

Одиссея Улисса завершилась, твоя Одессея (чувствуете разницу?) продолжается.

Борисфен – Джинестра – далее везде!

 

18 апреля

Каждый день у нас объявлен праздником.

Просто обрыдаешься от счастья.

Особенно сегодня в МЕЖДУНАРОДНЫЙ ДЕНЬ ИСТОРИЧЕСКИХ И ПАМЯТНЫХ МЕСТ.

Вчера дочка решила разнообразить наши прогулки и повезла меня на Куяльник.

Проехали через Пересыпь. Сколько раз я бывал на многочисленных, старых одесских заводах – и не сосчитаешь. Газетная работа требовала присутствия.

А сегодня ощущение депрессивной зоны. На корпусе завода метровыми буквами надпись – ШАУРМА…

А потом мы приехали на Куяльник.

Историческое место? Безусловно. Раскопки выявили здесь и античный слой, и скифский…

Но ожил Куяльник в 1833 году, когда врач от Бога Эраст Степанович Андреевский убедил городские власти выкупить у князя Жевахова его землю между Куяльницким и Хаджибеевским лиманами, и строить здесь курорт.

Это был первый курорт на территории нынешней Украины. Его строили, достраивали. Деревянные корпуса заменили каменными. Окончательный вид курорт приобрёл в 1892 году, когда по проекту архитектора Н. Толвинского были построены сказочные корпуса, как бы напоминавшие архитектуру средневековых замков.

В тысячах открыток разошлись виды санатория, памятник Андриевскому по всей России.

Кстати, и сам Лиман до революции назывался Андреевским. И в него впадала речка Куяльник. Кому и когда пришлось не по вкусу имя врача Андреевского, что «переименовали» лиман, мне неведомо.

Но то, что великолепный памятник архитектуры, каким является комплекс грязелечебницы, находится в жутком состоянии мы убедились вчера.

Сколько угодно можно сравнивать эффект лечения на Куяльнике с эффектом Мертвого моря.

Но и природа – непосредственно лиман, и архитектура требуют заботы. Разве секрет, что пустующие здания разрушаются?

Мы видим чаще центр города, возмущаемся падающими лепнинами. Но Одесса – не только центр, но и Аркадия, Молдаванка, Пересыпь. Как нужен комплексный взгляд на жемчужины нашей архитектуры.

И тогда, быть может, придет время праздновать день исторических и памятных мест.

А пока конкретный призыв – не дадим разрушиться куяльницкой грязелечебнице. Хотя бы в честь праздника.

На фото – так было.

Так стало.

 

30 апреля

Вышел из печати «одесский номер» киевского журнала «Радуга».

У нас уже есть традиция подготовки «одесских номеров» журналов.

Начали в 2005 году с журнала «Октябрь», в прошлом году – «Новая юность», думаем, какой из журналов наполнить одесской прозой, поэзией, публицистикой в 2022 году.

Но вернусь к вышедшему 3-4 номеру «Радуги», кстати, старейшему русскому журналу Украины, выходящему с 1927 года.

Начну с тех, кого, увы, уже нет.

Когда я просил Олега Губаря какой-либо очерк для журнала, он болел, но это был период между первой и второй госпитализацией, мы обсудили несколько вариантов и остановились на эссе о Маразли. Не предполагал, что после этого текста придется ставить слова памяти Олега, которые написала экскурсовод Тамара Литвякова…

И еще одна публикация – рассказ Георгия Голубенко, как всегда иронический и смешной, тонкий и нежный «Трагедия в легком жанре». Её предваряют воспоминания Юрия Михайлика о Гарике.

Огромной утратой для всей одесской литературной школы, да и для нас лично, стала смерть Михаила Михайловича Жванецкого. В этом номере «Радуги» о Жванецком размышляет Валерий Хаит.

Семь прозаиков представлены в журнале – Сергей Рядченко, Елена Андрейчикова, Анна Михалевская, Александр Бирштейн, Янина Желток, Игорь Божко и Ирина Фингерова. И шесть поэтов – Александр Хинт, Людмила Шарга, Анна Стреминская, Владислава Ильинская, Сергей Главацкий и Евгений Ушан. Радуюсь тому, что писатели не только хорошие, но и разные, у них уже есть свой голос. И обратите внимание, прозаиков больше, чем поэтов. И это не только мой выбор, такая намечается тенденция. Если 12 лет тому, когда мы зачинали «Зеленую лампу», нас окружали сплошь поэты, то постепенно появились и проявились прозаики.

Издав в ЖЗЛ большую книгу о Давиде Бурлюке, Евгений Деменок начал всерьез заниматься биографией и творчеством всемирно известной художницы, родившейся в Одессе, Соней Делоне. Он получил её архив, где оказались сотни писем – из Франции в Одессу. Первая разведка этих эпистолярных свидетельств опубликована в журнале Деменком.

Трогательную одесскую историю, связанную с судьбой книги и судьбой человека рассказал Михаил Пойзнер. Книжная тема продолжена в публикации Алены Яворской, нашедшей неопубликованные стихи Веры Инбер. А поэт и литературовед Вера Зубарева показала на примере стихотворения Пушкина «Есть роза дивная», как нужно читать, понимать символику в поэзии.

Как бы введением в этот «одесский номер» стала, написанная мной литературная панорама Дерибасовской, включившая признание её в любви Ильфа и Петров, Багрицкого и Зозули, Пильского и Жаботинского.

Иллюстрирован номер репродукциями картин заслуженной художницы Украины Натальи Лозы.

В середине мая во Всемирном клубе одесситов мы проведем презентацию этого номера «Радуги» Из Киева приедет главный редактор журнала Юрий Ковальский, привезет номера всем авторам и многим читателям.

А на сайте журнал появится в первой декаде мая, его можно будет читать в сети. И поверьте, в нём есть, что читать.

Я же хочу поблагодарить Юрия Владиславовича Ковальского за поддержку идеи. За 94 года существования журнала это первый случай, когда весь номер отдаётся литературе одного города.

 

1 мая

Рядом с великими людьми нередко находятся великие женщины, их жены.

У Федора Достоевского –Анна Сниткина, у Андрея Сахарова – Елена Боннер, у Осипа Мандельштама – Надя Хазина, она же Надежда Яковлевна Мандельштам.

1 мая 1919 года в Киеве встретились двадцатилетняя художница Надя Хазина и 29-летний поэт Осип Мандельштам, чтобы потом не расставаться.

Так первое мая вошло в русскую литературу. Не только лозунгом – Мир, Труд, Май – но и тихо промолвленным словом – любовь.

Осип Мандельштам к 1919 году заметная фигура в поэзии. Его оценили сразу после выхода сборника «Камень», выдержавшего к тому времени несколько изданий.

Друг Николая Гумилева и Анны Ахматовой, ему уже посвящены замечательные стихи Марины Цветаевой – «Что вам, молодой Державин, Мой невоспитанный стих?»

Только что был в Крыму, сидел у белых и красных, благодаря заступничеству Максимилиана Волошина остался жив…

Надя Хазина родилась в 1899 году в Саратове, в семье юриста, но одновременно и математика Якова Хазина, защитившего две кандидатские диссертации. В 1902 году семья переехала в Киев. Жили на Рейтарской улице, которую я запомнил я по стихам Пастернака (“Опять Шопен не ищет выгод… Соседней Рейтарский квартал…”).

Поблизости была гимназия Жекулиной, где девочек обучали по мужским программам. Ее и закончила Надя, но в то же время успела поездить с родителями по Европе, жила в Швейцарии, в Германии, Франции, выучила языки. По настоянию отца поступила в университет в Киеве, но бросила, всецело увлеклась живописью. Ее учителя – Александра Экстер, Александр Мурашко, Михаил Бойчук.

Принадлежала к богемной группе молодых поэтов и художников, которую сама называла «табунком». И их табунок собирался ежевечернее в ХЛАМе.

Кстати, и в Одессе был ХЛАМ – подвальчик Художники, Литераторы, Артисты, Музыканты – излюбленное место богемы.

30 апреля 1919 года Осип Мандельштам и Рюрик Ивнев приехали в Киев.

Утром 1 мая Мандельштам пошел в Киево-Печерскую лавру. «Здесь та же “чрезвычайка”, только навыворот, здесь нет святости».

Днем посмотрели участие киевских художников в оформлении первомайской демонстрации. На каждой площади были установлены гипсовые памятники вождям. Мандельштам сказал Ивневу – все разрушится, а эта гадость останется на века.

А вечером Мандельштам зашел в ХЛАМ, где отмечали день рождения переводчика Александра Дейча. Его многие – Бенедикт Лившиц, Маккавейский – знали, пригласили за их столы. И тут он встретился взглядом с коротко стриженной, под мальчика, молодой художницей. И … пропал. Его просили читать стихи, он читал, его расспрашивали, но он отпросился покурить. Покурить вышла и Надя. В ХЛАМ они не вернулись, прогуляли всю ночь. Мандельштам рассказывал Наде про Каннегиссера, убившего Урицкого в ответ на красный террор, читал его стихи…

Много позднее Надежда Яковлевна напишет: «В первый же вечер он появился в ХЛАМе, и мы легко и бездумно сошлись».

Брак, формальный, они заключат в 1922 году. Но для них на всю жизнь главным днем оставался день 1 мая 1919 года.

Что им пришлось пережить вместе? Бездомье, нищету, отчаянье. Но они были вместе.

И когда в 1934 году Осипа арестовали и сослали в Чердынь, как когда-то жены декабристов, Надя поехала с ним в Чердынь. Добилась, чтоб разрешили жить в Воронеже и жила с Осипом в Воронеже.

Думаю, вы помните воронежские стихи Мандельштама:

Еще не умер ты, еще ты не один

Покуда с нищенкой-подругой

Ты наслаждаешься вниманием равнин,

И мглой, и холодом, и вьюгой…

Потом короткий перерыв на воле.

И вновь – 1 мая.

В ночь с 1 на 2 мая 1938 года за Осипом Мандельштамом пришли вновь. Ордер на обыск и арест.

Вот туда уже во Владивосток, на Вторую речку, Надежду Яковлевну не пустили.

И вот тут начинается вторая жизнь этой беспримерно мужественной женщины. Она скитается по России. Ее задача выучить на память все тексты Осипа – прозу и стихи, и конечно же сохранить рукописи. Война застанет ее в Калинине, Ахматова вызовет ее в Ташкент, затем Ульяновск, Чита…Преподает английский, даже защищает диссертацию. А в Москву не пускают. Только за 101 километр. И она селится в Тарусе, где участвует в создании «Тарусских страниц», начинает писать мемуары.

Лишь в 1965 году перебирается в Москву. Ее однокомнатная квартира становится центром притяжения нового поколения литераторов. Именно отсюда в самиздат уходят стихи Мандельштама.

Мне повезло. В 1966 году, я с женой жил в Москве у художника Натана Файнгольда. И там у меня в руках оказалась толстенная пачка стихов Мандельштама. Прочитал. Что-то сразу запомнил на память. Но как хотелось попробовать их опубликовать, ведь я уже работал в одесской молодежной газете.

Первая реакция – ты, сумасшедший. Но потом Натан решил, что нужно посоветоваться м Надеждой Яковлевной.

Мне не повезло. К Надежде Яковлевне меня не взяли. С ней беседовали Файнгольд и Клара Лозовская, секретарь Корнея Чуковского. И Надежда Яковлевна, не надеясь, все же дала добро.

Дважды в 1966 году и в 1967 году в «Комсомольской искре» я опубликовал по три до того неизвестных стихотворения Осипа Мандельштама. Среди них – «Вооруженный зреньем узких ос…», «На мертвых ресницах Исаакий замерз…», «Куда мне деться в этом январе…». Газеты, конечно, отправил Надежде Мандельштам. Нужно ли объяснять, как был горд, когда в ее воспоминаниях прочитал о сумасшедшей газете с юга, где напечатали!

Последние годы жизни были Надеждой Яковлевной отданы своим мемуарам. Она оказалась профессиональным литератором и бескомпромиссным человеком. Первая книга вызвала практически всеобщее одобрение, у второй есть поклонники и враги.

Иосиф Бродский писал, что ее мемуары это «Судный день на Земле для ее века и литературы ее века».

Умерла Н.Я Мандельштам 29.12.1980 года. В последние недели круглосуточно у нее дежурили друзья. Последней стала Вера Лашкова, проходившая когда-то по процессу Алика Гинзбурга. Я читал ее интервью, где она рассказывает, что после смерти гебисты буквально полы подняли в квартире – все что-то искали, каждую бумажку забрали…Но меня поразил другой абзац в ее рассказе, ее ответ на вопрос часто ли Надежда Яковлевна вспоминала про Мандельштама:

«Она все время жила с ним, все время рядом с ним. Я не могу вам этого объяснить, это не мистика, нет, но это, видимо, вера у нее была такая, она была крещена отцом Александром Менем, и она, конечно, веровала, безусловно. Мне это понять было невозможно, но она все время была с ним. Она о нем говорила, и как-то видела его рядом с собой. Я не знаю, что это. Это не безумие было, нет, но он был с ней, он был частью ее жизни, а она – его».

Великий поэт.

И рядом – великая женщина.

И все это началось в Киеве 1 мая 1919 года.

 

2 мая

Мистическое совпадение.

Православный мир празднует сегодня воскрешение Иисуса.

Одесса, да не только Одесса, весь мир помнит, что в этот день, 2 мая 2014 года здесь убили, сожгли, растерзали людей, придерживавшихся «иных взглядов».

До сих пор преступление не названо преступлением, убийцы не наказаны.

Кто был убит? Очень разные люди. Одесситы. Мужчины и женщины. Один несовершеннолетний. И, представьте, среди этих очень разных людей – два поэта

Для меня – это оселок. Если власть уничтожает поэтов, а в том, что власть виновна в этой трагедии, не сомневаюсь, значит пугает правда.

Повторяю и буду повторять, пока не дождусь возмездия.

«Погиб поэт! – невольник чести…»

Сколько можно? – спросят меня. – это же хрестоматийные строки Лермонтова о Пушкине.

Только ли?

А может, и про вчерашнее, и про сегодняшнее…

На виселице оборвали жизнь поэту, декабристу Рылееву

В 1918 году убили Леонида Канегиссера, друга Есенина, отомстившему Урицкому за красный террор.

В 1920 году расстреляли одесского поэта Вениамина Бабаджана.

В 1921 году расстрелян Николай Гумилев.

В лагерях, в тюрьмах, на расстрельных полигонах растоптали музу Николая Клюева, Павла Васильева, Осипа Мандельштама, Паоло Яшвили, Мыколы Зерова, Константина Большакова, Бенедикта Лившица, Мирослава Ирчана, Николая Олейникова…

В Подмосковье, уже после Великой Отечественной, убит Дмитрий Кедрин…

А процесс против деятелей еврейского антифашистского комитета, где погибли Лев Квитко, Ицик Фефер, Перец Маркиш…

Называю имена громкие, всем известные.

Ведь каждый поэт – это звезда, что прочерчивает небосвод.

Помните гениальное стихотворение Юнны Мориц памяти убитых грузинских поэтов –Тициана Табидзе, Паоло Яшвили – «на Мцхету падает звезда. Уже не больно ей разбиться. Но плачет Тициан Табидзе. На Мцхету падает звезда…»

И в наши дни …

Пять лет назад, 2 мая 2014 года, в Одессе погибли два поэта.

Виктор Гунн, руководитель студии при доме-музее Рериха, автор пяти поэтических книг.

Вадим Негатуров, у него было два высших образования – математик и экономист, но прежде всего поэт. Запомнил его и потому, что мы родились в один день – 5 декабря, но он в 1953 году.

Всего одно короткое стихотворение Негатурова.

Солнце есть

Я убежден, что Солнце есть! Хоть мрак гнетущий.

Его скрывал не раз. За облаками толстыми.

Я убежден в Господней правде всемогущей

Всегда! И даже в час, когда господь безмолвствует.

Одесса не забывает всех жертв 2 мая. Среди них были и два поэта.

И в заключение одна из любимых мною песен Булата Окуджавы. Про это.

Размышления возле дома, где жил Тициан Табидзе

Берегите нас, поэтов. Берегите на

Остаются век, полвека, год, неделя, час,

Три минуты, две минуты, вовсе ничего…

Берегите нас. И чтобы все – за одного.

Берегите нас с грехами, с радостью и без.

Где-то, юный и прекрасный, ходит наш Дантес.

Он минувшие проклятья не успел забыть,

Но велит ему призванье пулю в ствол забить.

Где-то плачет наш Мартынов, поминает кровь.

Он уже убил надежды, он не хочет вновь.

Но судьба его такая, и свинец отлит,

И двадцатое столетье так ему велит.

Берегите нас, поэтов, от дурацких рук,

От поспешных приговоров, от слепых подруг.

Берегите нас, покуда можно уберечь.

Только так не берегите, чтоб костьми нам лечь.

Только так не берегите, как борзых – псари!

Только так не берегите, как псарей – цари!

Будут вам стихи и песни, и еще не раз…

Только вы нас берегите. Берегите нас.

 

Берегите поэтов. А значит, берегите свое будущее.

И последнее. В Киеве прошел марш поддержки дивизии СС «Галичина». В Одессе сегодня сзывают на марш их последователи. Празднуют пасху. НЕ нужно поддаваться на провокации. Погибших не воскресишь. Организаторы трагедии должны быть судимы..

 

9 мая

сообщили о Победе. Весь двор на Кузнечной, 29 был заполнен людьми. Пальба из всего, что было в руках. Кто-то принес вино. Кто-то водку. Плакали. Смеялись. Почти в каждой семье кто-то погиб на фронте…

Днем с отцом мы вышли в город. Меня волновало, что мама останется без работы, больше не будут в госпиталь привозить раненных. Отец успокаивал. В мирное время больше болеют, врачи никогда не остаются без работы. Мне кажется я тогда впервые услышал слова – мирное время.

Шли вдоль развалок Спиридоновской, Соборная площадь была переполнена людьми, но все шли на Дерибасовскую, искали знакомых, разговаривали с незнакомыми.

Отец был призван на шестимесячную офицерскую переподготовку в начале 1941 года. В июле должен был уже вернуться домой. Война внесла коррективы. Домой он попал в конце 1942 года, из госпиталя. Его боевой путь завершился под Миллерово, когда защищая от фашистов этот город, он получил настолько тяжелую контузию, что на несколько месяцев ослеп. Мне кажется тогда мы никого не встретили из однополчан отца. Но они все были однополчане, все, кто воевал против фашистов.

Очень мало знаю от отца про войну. Не любил рассказывать. Уже потом, став журналистом, встречался с удивительными людьми, с полными кавалерами ордена Славы, С Героями Советского Союза. Как я обрадовался, что смог разыскать автора первого письма в послевоенную Одессу. 10 апреля 1944 года, выполняя боевой полет, нужно было разбомбить нефтяные промыслы Констанцы, пролетая над Одессой, над своими Ближними Мельницами, летчик сбросил в гильзе письмо родителям, не зная живы ли они. Я держал это письмо в руках. Я нашел его автора Героя Советского Союза Евгения Горелика…

Сколько подобных историй я описал в газете. Память о всех, кто боролся с фашизмом священна. Они принесли нам мирную жизнь. Один день в году, 9 мая, мы посвящаем их памяти, вспоминаем их подвиг, просто – вспоминаем о них. Пока мы живем – помним. Наши дети будут помнить, внуки. И эта память – наш вклад в борьбу с фашизмом, вновь поднимающим голову.

В семье осталось всего две фотографии отца военной поры.

Евгений ГОЛУБОВСКИЙ. Страницы фб-дневника

На фото слева – мой отец Михаил Евсеевич Голубовский, на фото справа – встреча, в центре мой отец, справа брат моей мамы Макс Натанович Шапочников, военный хирург.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Евгений Голубовский

Евгений Михайлович Голубовский (5 декабря 1936 – 6 августа 2023) Журналист, составитель и комментатор многих книг, связанных с историей, культурой Одессы. Родился в Одессе 5 декабря 1936 года. Окончил Одесский политехнический институт, где в 1956 году устроил со своими друзьями вечер-диспут, посвящённый искусству — от импрессионизма до кубизма, что было воспринято властью как акция против официального искусства соцреализма. Только вмешательство И. Эренбурга и Б. Полевого спасло от исключения из института. В штате газет «Комсомольская искра», затем «Вечерняя Одесса» работал с 1965 года. Вице-президент Всемирного клуба одесситов (президент Михаил Жванецкий). 15 лет редактор газеты клуба «Всемирные Одесские новости», последние пять лет одновременно заместитель редактора историко-краеведческого и литературно-художественного альманаха «Дерибасовская-Ришельевская». Редактор и составитель многих книг по истории культуры, литературной жизни Одессы. Публикуется в журналах России, Украины, США, Израиля. Член Национального союза журналистов Украины. Председатель Общественного совета Музея современного искусства Одессы. Лауреат журналистских премий.

Оставьте комментарий