Татьяна Касаткина

Татьяна Александровна Касаткина — русский философ, литературовед, культуролог, религиовед, писатель. Специалист в области теории культуры, теории литературы, философии, религиоведения, творчества Ф. М. Достоевского, русской литературы XIX—XXI вв. Доктор филологических наук (2000). Председатель Комиссии по изучению творческого наследия Ф. М. Достоевского Научного совета «История мировой культуры» РАН, зав. отделом теории литературы ИМЛИ им. А. М. Горького РАН. Член Международного общества Ф. М. Достоевского (International Dostoevsky Society)[1]. Член правления Российского общества Ф. М. Достоевского. Член редакционного совета альманаха «Достоевский и мировая культура», член редколлегии ежегодника «Достоевский и современность», член редколлегии Международного общества Достоевского «Dostoevsky Monograph». Автор 5 монографий, повести «Копия»[2], учебного пособия по курсу «Религия, культура, искусство» (выпуск первый)[3], более 200 научных статей, редактор многих сборников работ отечественных и зарубежных ученых.

Татьяна Касаткина: Публикации в Гостиной

Татьяна Касаткина. Копия. Роман в размерах повести

Comments (0)

Татьяна Касаткина

Я последнее время плохо сплю по ночам. Не знаю, почему. Вроде ничего такого не случилось. Просто не спится, и все. Как будто засыпаешь, и сны снятся, а все равно кажется, что не спишь. Или, наоборот, не спишь, все время просыпаешься, а сны все равно снятся, странные и все время на грани яви, как будто ты уже проснулся, а сон продолжается. И в него можно вернуться, потому что это как будто рядом, переход такой знаемый и легкий, словно в соседнюю комнату. Но на самом-то деле это совсем не так.

Во сне меня окружают те же самые люди, что и наяву. Они даже ведут себя так же, как наяву, только продлевая свои поступки и жесты до той прекрасной завершенности, ясности и простоты, какая наяву им и не снилась. Дурацкий каламбур. Я вообще как-то не умею шутить. Да я, кажется, вообще мало что умею. Когда-то у меня был роман, настоящий, бурный и тяжелый, мы вообще не знали друг друга, так за четыре года и не узнали – нас, каждого из нас, интересовали только собственные чувства и свои представления о любимом, теперь прошло столько лет, мы бы, наверное, встретившись на улице, не узнали друг друга в лицо, но мне все кажется, что мы и раньше даже лиц-то толком не знали, мы не любили смотреть друг другу в лицо, так, взгляд искоса и почти не увидев, только что-то нестерпимо сияющее тебе навстречу, отводишь глаза и остаешься наедине с собственным представлением о том (о той), что тебе дороже всего…

Ужасно. Ничего не умею объяснить. Но это ужасно. Потом, когда мы расстались, после чудовищных скандалов и ссор, обрушивавшихся на меня как камнепад – всегда непредсказуемо, хотя с легкостью прогнозируемо, внезапно и именно тогда, когда все казалось лучезарно прекрасным – потом я всегда жалел, что так мало видел ее лицо. Может быть, это бы хоть что-нибудь объяснило. Но образ, живший в моей душе, навсегда заслонил от меня того реального человека, который пытался же достучаться до этой души четыре года.

Читать дальше 'Татьяна Касаткина. Копия. Роман в размерах повести'»

Вехи превращений

Татьяна Касаткина. Что считать событием биографии? История любви к Мадонне: Пушкин, Достоевский, Блок

Comments (0)

Татьяна Касаткина



«Кроме того, нам не пристало судить друг о друге по той зыби на по-верхности событий, которую обычно именуют “биографией”: волны бытия, порождаемые нашей подлинной личностью, доступны только взгляду субъекта, взирающего на эту поверхность со значительной высоты». (Глеб Бутузов. Приношение Гермесу )

Часто случается, что на людей, которые не являются «значимыми» (для ка-кой-нибудь человеческой общности, которая будет отстаивать их заведомое превосходство над любым возможным биографом), а оказываются всего-навсего «заметными», их собственный биограф смотрит свысока, крайне приземлено объ-ясняя мотивы тех или иных их поступков, обстоятельства тех или иных событий их жизни. Но если вглядеться в суть проблемы, дело здесь даже не в том, смотрит он на них снизу вверх или сверху вниз, а в том, насколько соответствует шкала био-графа шкале тех, о ком он пишет. В исследованиях, посвященных биографии, как и вообще в гуманитарных науках, исследователь (биограф ли, интерпретатор ли) – это инструмент своего собственного познания и, соответственно, единственный измерительный инструмент, который он имеет в своем распоряжении. И если на его шкале попросту нет целого ряда делений, то ему нечем измерять события и состояния, которые на эти деления приходятся. В лучшем случае он относит такие события и состояния по разряду необъяснимых и недостоверных, а то и «приду-манных», в худшем – описывает в рамках доступных ему делений.

Множество биографий самых необыкновенных людей, которые мы получили за последнее время, остаются в пределах той (как правило, очень стандартной) шкалы, которая наличествует у биографа. И поэтому слишком многое в их жизни оказывается абсолютно за пределами того, что было воспринято биографом и, соответственно, представлено им нам. В этом смысле чрезвычайно показательны, например, биографические работы о Достоевском одного известного его биографа: всякий раз, когда тот пишет о честолюбии (а на самом деле, как явствует из изложения, о неприкрытом тщеславии) и амбициозности как побудительных мотивах действий Достоевского, перед читателем, сколько-нибудь зна-комым с автором, появляется, как живой, именно образ автора, а вовсе не образ Достоевского. То есть биография зачастую гораздо больше говорит нам о писав-шем ее авторе, чем о ее герое.

Читать дальше 'Татьяна Касаткина. Что считать событием биографии? История любви к Мадонне: Пушкин, Достоевский, Блок'»

Русло времени

ТАТЬЯНА КАСАТКИНА ● ОЧЕВИДНОСТЬ СОКРОВЕННОГО: ОНТОЛОГИЯ ОБРАЗА

Comments (0)

Татьяна Касаткина

Платоновское «припоминание» связано, прежде всего, с тем внезапным знанием, что приходит из-за границ наличного человеческого бытия, из-за границ пещеры, где люди способны видеть лишь тени на стене[1]. Но это припоминание иного, согласно Платону, – единственное, что способно по-настоящему объяснить происходящее в наличном бытии. И само это припоминание может быть выстроено как восхождение, опирающееся на образы, – от тени на стене до истины под ярким солнцем. В сущности, именно взаимопереходящие образы создают ту лестницу, по которой рискнувший может выбраться за пределы пещеры.

Значит, прежде чем заговорить о глубине образа[2], следовало бы определиться с его онтологией, с тем, как он приводится в бытие.

Ибо платоновское «припоминание» дает нам истинное знание лишь в силу того, что первоначальное вторжение внеположной миру истины оформило этот мир, явив то, что воистину есть, в том виде, в каком оно могло быть явлено в этом мире. Так, как являет себя ветер в надутом парусе. Так, как являет себя бегущая стремительно лапа – оставляя следы на песке. Так, как то, что динамично и вечно, являет себя в том, что статично и временно: движение гончарного круга, запечатленное в глиняном горшке.

Читать дальше 'ТАТЬЯНА КАСАТКИНА ● ОЧЕВИДНОСТЬ СОКРОВЕННОГО: ОНТОЛОГИЯ ОБРАЗА'»

Жизнь и тайна   esse

ТАТЬЯНА КАСАТКИНА ● ГЛУБИНА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБРАЗА КАК ОТКРОВЕНИЕ О ПРИРОДЕ ЧЕЛОВЕКА ● ЭССЕ

Comments (1)

Татьяна Касаткина

Когда мы говорим: «глубокий человек» или «мелкий человек», «плоский человек», – что это значит? Когда мы говорим: «глубокий писатель» или «поверхностный писатель», – что это значит? Когда мы говорим о художественном произведении: «в нем такая глубина», – что мы имеем в виду? Как правило, мы не беремся объяснить свое ощущение. А ведь такое объяснение многое для нас прояснило бы и в природе человека и в природе его творчества.

Хотелось бы все же попытаться поговорить о глубине художественного образа, причем, поговорить не так, как это почти повсеместно случается – неопределенно, неконкретно, метафорически, эмоционально, когда выражение «глубина» предполагается, с одной стороны, как бы понятным по умолчанию, с другой стороны, – совершенно невозможным для уточнения. Хотелось бы попытаться говорить о глубине как об очень конкретной характеристике художественного образа, о том, как и за счет чего она создается. Если у нас получится – мы заодно поймем, хотя бы отчасти, – что такое есть человеческая глубина. Что такое «связь с бесконечностью» как определение природы человека[1].

Читать дальше 'ТАТЬЯНА КАСАТКИНА ● ГЛУБИНА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБРАЗА КАК ОТКРОВЕНИЕ О ПРИРОДЕ ЧЕЛОВЕКА ● ЭССЕ'»

Мир образа - образ мира   esse

ТАТЬЯНА КАСАТКИНА ● РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО ● ЭССЕ

Comments (0)

Татьяна Касаткина



Самое важное для меня в событии Рождества выговорено двумя апостолами Православия: в XX веке – митрополитом Сурожским Антонием, в XIX веке – Ф.М. Достоевским, – и древним песнопением Рождества, звучащим на рождественских службах в Православной Церкви.

Митрополит Сурожский Антоний говорит: Рождество Господне свидетельствует о том, что Бог берет на Свои плечи все последствия всех падений и всех искажений Своего творения. Он делает создание Свое свободным, независимым от Себя до такой степени, до какой оно пожелает быть независимым, но последствия ошибок этого свободного создания Он не возлагает только и окончательно на его плечи – Он подставляет Свое плечо, он берет на Себя все последствия греха (который и есть – огрех, ошибка; по-гречески, буквально – промах).

Читать дальше 'ТАТЬЯНА КАСАТКИНА ● РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО ● ЭССЕ'»

Среди миров, в мерцании светил...