RSS RSS

Сергей ПАГЫН. Удержи ушедшего

Вот майский дом – недавно побелён,
омыт ветрами с четырёх сторон
и ветками цветущими обласкан.
Мне б рассказать о праздничном столе
и о вине, вздохнувшем в хрустале,
и об окне, что пахнет свежей краской.

Мне б рассказать о маме и отце,
сидящих в полумраке на крыльце,
о ливне прошумевшем, о сирени,
о вымокшей рубашке, о любви…
Но прошлое – зови ли, не зови –
теперь всего лишь высохшие тени.

И только в снах даётся им объём.
И входит свет в открытый юный дом,
и гаснет всё в слепящем этом свете –
обрёл он свойства милосердной тьмы,
как лето – стынь мгновенную зимы,
как жизнь – пространство потайное смерти.

 

КАРТИНА

Яблоко подмёрзшее на окне,
пряди в поле снежные за окном –
вот и всё…
И хватит, чтоб в тишине
в пустоте возник одинокий дом.

Во дворе бочонок гнилой без дна
и петух, клюющий из миски жмых.
Вот давно не крашенная стена,
дверь в чешуйках выгнутых голубых,

и седая женщина у стола,
тяжело вздыхая, лущит фасоль.
Вот к жилищу мягко подходит мгла,
и в уставшем сердце стихает боль.

И вода яснеет в недолгом сне –
он легко в пространстве плывёт ночном…

А всего-то – яблоко на окне,
поле поседевшее за окном.

 

* * *

Как слабы мы в неведенье своём!
Как светится со снедью полотенце
в траве, в тени, отброшенной крестом,
и замирает на погосте сердце.

Как ленточки алеют на ветвях,
повязаны влюблёнными на счастье,
и трепетно свеча горит впотьмах,
живому – свет,
а мёртвому – участье,
и он глядит порой из-за плеча,
и общий взгляд становится бездонным…

А яблоко в ложбинке калача
распробовано воздухом застольным.

 

* * *

Проходит жизнь – остаётся свет,
в пыли сутулый сапог
и детский синий велосипед
в траве по ржавый звонок.

И небом веет в дверную щель,
и так тишина тонка,
что можно даже услышать трель
с дороги пустой звонка.

 

* * *

По опрокинутой воде
небесного пруда
скользит в осенней пустоте
неведомо куда

ворона тонкая одна…
В длину иль в ширину
невольно меряет она
над нами тишину.

Ни рыб медлительных там нет,
ни трав береговых.
И только свет, и только свет
для мёртвых и живых.

 

* * *

Становлюсь светлее и прозрачней,
чьим-то лёгким предосенним сном,
пересохшим, выцветшим, чердачным
в небесах летающим окном.

Словно время мне из вен пустили –
и всё дальше глинистая твердь.
И теперь уже не или-или,
а и жизнь, и облако, и смерть.

 

* * *

Когда человек выбирает стать тенью,
он слышит печаль однолетних растений,
шуршащих зимой на ветру,
он чует дыханье воды под суглинком,
он ходит в прозрачных воздушных ботинках
по снежному с ночи двору.

А мы вызываем к нему костоправа,
а мы предлагаем таблетки и травы,
и водим его по врачам,
к целителям ходим и делимся снами,
гадаем, вздыхаем, а он уж не с нами,
а он далеко уже – там…

Сквозь сердце его пролетает синица,
в его средостенье шиповник ветвится,
он – голос заснеженных трав,
он – воздух заплечный, и зов его тает…
Он сделал свой выбор,
и смерть наступает,
к уходу его опоздав.

 

* * *

На последний кукурузный сноп
сядет в полумраке и закурит.
Кашлянёт, почешет потный лоб,
на закатный поглазеет сурик.

Ни цикад не слышно, ни сверчков –
в ноябре откуда взяться пенью?!
Только мерный шелест ветряков,
на меже стоящих в отдаленье.

Да полёт вороний на ночлег
из окрестных опустевших далей.
Посидит уставший человек,
без особой думая печали:

жизнь почти прошла…
А полю нет
ни начала, ни конца, ни края…

И пойдёт он, кукурузный свет,
как ребёнка, к сердцу прижимая.

 

* * *

Рукавом, пропахшим весёлой влагой –
виноградной кровью, бурлящей тьмою,
вытираешь лоб, говоришь с собакой,
говоря на деле с самим собою.

Пусть вино побродит в дубовой бочке,
наберётся истины и мерцанья…
Каждый миг кончается многоточьем,
каждый звук кончается умираньем.

И теперь ты чувствуешь всё острее:
кислый вкус дымка от дворовой печи,
что горит, безлиственный воздух грея,
замиранье снов,
убыванье речи.

А начнут мести снеговые мётлы,
и графин наполнишь ты жизнью винной,
мы тогда оставим глоток для мёртвых
и немного музыки
неисполнимой…

 

* * *

Сентябрь стирает границы
меж небом и твердью земной.
И светом источены лица
и листья ветлы надо мной.

И дерево тихо рябится
стоящим живым озерцом.
Где рыбина тут и где птица,
где облако свито в кольцо?

И можно в предчувствии воли
травою сухою по грудь
пойти в опустевшее поле –
и в небо случайно свернуть.

 

* * *

Легчает жизни вещество
и переходит в свет.
И кроме света ничего,
пожалуй, что и нет.

Ну, разве только – смерть травы,
прозрачна и чиста.
Слетает с тёплой  синевы
не лист, а тень листа.

Вот и твоя бесплотна нить –
кружится на ветрах.
Её уже не уловить
рукам небесных прях.

И слышишь ты в пространствах сих
как звонки и тонки
надмирных ножниц золотых
напрасные щелчки.

 

* * *

Орех раскидистый стоит,
многоязык, многоочит,
сплошное осязанье,
весь зренье чуткое и слух,
вошедший в плоть кривую дух,
огромное дыханье.

Ветвится бездна во дворе.
Ползёт букашка по коре,
и ужас ей не ведом.
Мне не понять, не подсмотреть –
другая жизнь,
другая смерть,
пронизанная небом.

 

* * *

Удержи ушедшего, не пускай,
пусть глядит во мгле он за рваный край
своего посмертного бытия,
и ему свечою тоска твоя,
и ему опорою голос твой,
горловой, прерывистый и родной,
и ему светлицею горький сон,
где срывает яблоко с ветки он.

Удержи ушедшего, удержи,
пусть дрожат древесные этажи
с обжитыми гнёздами на ветру,
и метель проносится по двору,
забивая снегом горячий рот…
Но с высот пугающих, из пустот
на тебя сплошные глядят глаза,
и синица светится, как слеза,
и  в ресницах прячутся снегири…

Говори с любимыми, говори.

 

* * *

Чиня отцовскую ушанку,
дубовых дров неся охапку,
воды замёрзшей каравай
из бочки старой вынимая
иль просто ложечкой мешая
в надбитой кружке чёрный чай,

я помню, помню: мир непрочен.
Как много в небе червоточин,
какие бездны прячет твердь!
Как в снежном ветре время глухо!
Усильем зрения и слуха
могу я страх преодолеть,

шагнуть на вспорх или на сполох –
синичий свет, мышиный шорох,
подлёдный шум незримых рек…
Пусть спит беда, глядя сквозь веко,
нужны для шага человеку
пространство,
время,
ветер,
снег.

 

ЗИМНИЙ ПРОХОЖИЙ

Он идёт подобно безумной Грете,
позабыв о тлеющей сигарете,
в летних туфлях, в куцых и рваных брюках
между псов, лежащих на тёплых люках.

Вдоль его дороги кричат деревья,
из глубин,
из тёмного из поверья
выползают чудища, все стозевны,
и пылают зданий окрестных стены.

Он глядит вперёд, не отводит взгляда,
ничего не нужно ему от ада.
Ни меча в его руке, ни сковородки –
беломора пачка и четверть водки.

Он идёт широким и твёрдым шагом,
и во мгле скрывается за оврагом.

И опять становится тихо в мире,
но теперь он тоньше,
теперь он шире,
и теперь страшнее он и чудесней…

Человек во тьме идёт, поёт песню.

image_printПросмотр для печати
avatar

Об Авторе: Сергей Пагын

Родился в 1969 г. в Молдове, в г. Единцы, где и проживает по сей день. Окончил филфак Бельцкого пединститута. С 2000 г. - главный редактор регионального издания "Норд-инфо". Автор пяти книг стихов. Стихи публиковались в журналах "Знамя", "Дружба народов", "Дети Ра", "День и ночь", "Северная Аврора", "Интерпоэзия", "Москва", "Юность", "Плавучий мост" и других, в сетевых литературных журналах, альманахах и антологиях. Член Ассоциации русских писателей Республики Молдова.

2 Responses to “Сергей ПАГЫН. Удержи ушедшего”

  1. avatar Yuri says:

    Замечательные стихи! Поздравляю, Сергей!

  2. avatar Сергей Пагын says:

    Очень рад! Спасибо Вам огромное! Читаю Ваши замечательные книги. Тем приятнее Ваш отклик!

Оставьте комментарий