Тише, осень не вспугните,
Стайки листьев, даже нити
Их кленовых траекторий.
Для чего так далеко
Улетать под настроенье
При глобальном потепленье?
День прошит лучом, который
Вдет в игольное ушко.

В сонме двориков и будок,
Клумб и квёлых незабудок
До сих пор души не чаю.
Но хоть я любил весну,
Осень вдумчивей, лиричней,
Осень фантасмагоричней,
В чём не уступает маю
Ни на йоту ни одну.

С озаренностью экспромта
Сокровенное ─ негромко,
Под рукою нет блокнота,
Вот и держишь всё в уме
То, что листья нашуршали,
То, что волны наболтали,
Насвистели раки что-то,
Сочиняя буриме.

 

В БОТАНИЧЕСКОМ

Сильней подуло из угла,
Бесшумно осень подошла
На цыпочках, как тать.
Крыло должно быть – по плечу.
С того и думать не хочу,
Как буду зимовать.

Как сложится, тому и рад,
Пока не спится, выйду в сад.
Он жизнь моя – точь-в-точь.
И капли бьются о стекло,
И леший прячется в дупло
И коротает ночь.

Без них бы я признать не смог,
Что мокрых листьев диалог
Мне ближе, чем Эдем.
Шальная ветка тронет бровь.
По каждой вере есть любовь,
И есть весы дилемм.

В сторожке с мышью за стеной
Ноябрьский холод жестяной
Переживу, как дождь ─
Моя древесная родня.
Пусть время, обманув меня,
Идёт не так, как ждёшь.

 

* * *
Всё вернется даже то, что обожгло,
Даже то, что больше в будущем не ждёт,
Потому, что, наконец, произошло.
Поколеблясь, даже молодость придёт.

Вид поблекших от забвения чернил
Станет поводом к шедеврам ревновать.
И поднимешь то, что прежде уронил,
Перед тем измяв бессонницей кровать.

Что терялось, обретет свои черты.
Распрямится, что сгибалось буквой «зю».
Переросшие в иллюзию мечты,
Словно марево, развеет свежий зюйд.

Но возможность повторенья не велит
У себя же золотое время красть
Хоть антоновкой из сада Гесперид,
Хоть в толпе, где негде яблоку упасть.

 

* * *
И яблока сочность, и дней увяданье,
И ветер с простудною ноткой металла…
И зрелость, как осень, пришла с опозданьем,
Но я не считаю ее запоздалой.

Не поймана сетчатой клеткой страница
Открытой, а, значит, двукрылой тетради,
Она превращается в синюю птицу,
И копятся годы мгновения ради,

И пыльные росстани крестят пространство
В проезжем Джанкое, а, может, в Лозанне,
И шаг по наитью не выглядит странным.
И сделан для шарма глоток «Мукузани».

Светлей одинокая ночь креатива,
Черпнут вдохновенья из моря ладони.
И даже не зная, как это красиво,
О радуге дождик по крыше долдонит.

 

* * *
Дописывал октябрь свою главу,
На слух ложились чистые соноры,
И уходил воздушным коридором,
Клин журавлей,
сквозь желтую листву

Чуть видимый. И стихло до того,
Что прежде, чем дыханье в песню вложишь,
Не только голоса другие можешь,
Но и себя расслышать самого.

Сместились вдруг все стороны земли
И времена, их письмена, печали:
Про Ивика так горестно кричали,
Задев крылами тучу, журавли.

Зато будяк, привставший на носки,
Безмолвный наблюдатель, но прилежный
Кивнул, что в окнах улицы прибрежной,
Как в небе, замерцали огоньки,

И звезды по-домашнему зажглись
Над переплётом сквозняков и улиц,
Как будто все ушедшие вернулись,
Как будто те, кто ждали, дождались.

 

* * *
Кто ты и откуда ты пришла?
Только ты желанна мне дотла,
До молчанья света в каждом жесте,
Будто мы у общего стола
Всё на свете обсудили вместе,
И впопад сказав, и невпопад,
Наглотались дыма подозренья.
Нагляделись вдоволь на закат,
Наварили на зиму варенья,
И лавандой отпугнули моль
От сокровищ платяного шкафа,
Исходили поперёк и вдоль
Город.
Как по нервам телеграфа:
Что с тобой случится и со мной.
Вот что значит родственные души.
Грамотой дрожат берестяной
Занавесок матовые рюши,
Виноград ползёт по кирпичам.
Зря случилось так, как ты хотела.
К памяти взывать ли по ночам,
К чуду ли теперь или к врачам?
Вряд ли… Им до нас не много дела.

 

* * *
Погаснет свет конечной станции.
Но вдруг увидится в окне:
Что я оставил, то – останется
И снова явится ко мне.

Как будто там, в краю молчания,
Вновь стало время на крыло,
И всё сбылось, как в завещании,
И то, что было – не прошло.

И если странным вдруг покажется,
Что в жизни всё наоборот,
Креститься надо, а не каяться
И ждать того, что дальше ждёт.

Мы вновь, сковав гортань зароками,
Уходим, став спина к спине,
Но каждый собственной дорогою,
Как две сомнамбулы во сне,

Чтоб, сбив о камни преткновения
Иллюзий пепельных пыльцу,
Закончить круглый путь сомнения
И встретиться лицом к лицу.

 

* * *
Для мыслей нет условленных дистанций,
Таможенных запретов и границ.
То возвышают, то низводят ниц.
Они ─ в структуре чувства и пространства,
Как лист осенний, что уполномочен
Преобразить до рифмы представленья
О жизни и продолжить многоточья
Гиперболой высокого паденья.

Разводит осень рыжие костры,
Ползёт туман с Жеваховой горы.
Да ночью ухнет домовой в трубе.
И ржавчина забвенья на скобе
Рябит, и в двери долго не стучат.
Здесь побывав, поймаешь невзначай
Себя на том, закашлявшись от дыма,
Как  тривиальны… Нет – неповторимы,
Нет ─ несказанны мысли о тебе.

 

* * *
Три времени, три жизненных поры.
По-чеховски любимых три сестры,
Три ипостаси в их чередованье:
Оглядка, очевидность, обещанье.
Сомкнувшихся щепотью три перста
Для соли и творения креста,
Для осязанья почвы и огня,
На исповедь зовущего меня.

Для их отображенья мне нужны
Свобода, труд и благость тишины.
И чашка кофе. И чего уж боле,
Когда на остальное Божья воля?