RSS
Мария Бушуева. На краю березовой рощи
Comments (0) Выросла Тамара в Детском доме. Трехэтажное старое здание на краю березовой рощи, скрывающей кладбище, видело все: болезни и слезы, драки и смех, издевательства и дружбу. Директор, Илья Петрович, держал весь этот громокипящий короб строго: не было потому, к счастью, ни насилия, ни увечий. Тамара всю жизнь потом считала Илью Петровича своим отцом. Родной-то бросил ее мать с двухмесячной Томочкой, заявив, что полюбил другую. История банальная, как мир, но не типично продолжившаяся: мать, неделю прорыдав, вычеркнула из жизни предателя-мужа, а грудную девочку, его плоть и кровь, сдала без всяких сожалений в дом малютки, откуда Тамара и попала потом к березовому кладбищу, которым пугали друг друга ребятишки, рассказывая в холодной спальне страшные истории про восставшего из гроба мертвеца, что бродит по их детскому дому. И Тамаре слышались шаги. Она ерзала под жестким одеялом, переворачивала нагревающуюся под щекой, повлажневшую подушку, а, когда чужие мысли и страхи, освобождая пространство, уходили в сны, сразу стискивало ее, точно чья-то ледяная рука, тоскливое одиночество. Тогда она выбиралась тихонько из постели и подходила к окну. Если светила полная Луна, близкий лес оживал: Тамаре казалось, деревья медленно переходят с места на место, а между их ветвей то мелькают бледные призраки, то зловеще горят круглые желтые глаза волка.
Марина Кудимова «
Начну с того, что сразу бросается в глаза при чтении рассказов Владимира Лорченкова: во-первых, (и это, на мой взгляд, самое главное) — он писатель, находящийся в развитии, а не в стагнации, во-вторых, он литературный эксцентрик, сатирик, «черный юморист», использующий весь сатирический арсенал — от политического памфлета до пародии и гротеска, и, в третьих, он – меланхолический лирик. Даже лиризм его рассказов пронизан какой-то затаенной грустью — иногда горьковатой грустью самопародии. И сатирический взгляд его тоже горек — хотя эта горечь заметна только при некотором преодолении авторского нарочитого ролевого прессинга, с помощью которого он навязывает читателю свой собственный образ в стиле Буковски, сильно приправленном Миллером, обернутым в демонстративный флаг с надписью «мачо», образ пьяницы, брутального эротомана, даже нарциссического секс-символа, и одновременно циничного эгоиста с экзистенциальной тоской в глазах, намеренно сфокусированных только на подробностях блуда, сопровождаемых обильной обсценной лексикой. Особенно этим богат сборник рассказов «Автопортрет художника». Причем, замечу сразу, ненормативная лексика у Лорченкова не признак писательской беспомощности, – он виртуозно обходится почти без матерщины, достигая, кстати, гораздо более тонкого, острого и сатирически закономерного эффекта:
О книге Вячеслава Курицына «Набоков без Лолиты. Путеводитель c картами, картинками и заданиями».
