* * *

Окунусь в туманы и взгрустну:
Тяжки росы. Пахнет самосадом.
Хорошо б из осени – в весну,
Миновав мороз и снегопады.

Чтоб скрипел зубами ледоход,
Чтобы травы поднимались пышно.
На черта мне нужен Новый год,
Если в старом ничего не вышло?

Пусть бормочет о любви глухарь,
Правят свадьбы жирные налимы.
На черта мне нужен календарь,
Если ночь и день неразделимы?

В зеркалах знакомое лицо
Лжёт и притворяется безгрешным.
День встаёт прохладен и свинцов,
И весна, как старость, неизбежна. 

* * *

Учитель наш безмерно строг.
Твердит настойчиво и сухо:
“Азъ- Буки – это Азъ есмъ Богъ,
А не школяр, глядящий букой. “

Я цепенею  у стола:
Опять, опять не знаю правил.                   
Я сам себя в тупик поставил,
Сказав, что жизнь моя мала,
Что зыбок строй напрасных строк,
Что мысль моя в пыли и ржави.

“Я царь, я раб, я червь, я Бог.” –
Писал блистательный Державин,
Сомненьям подводя итог.

* * *

Я в запой не уйду и на Дальний Восток не уеду.
Мне налево – лениво, направо – упущен момент.
А в песочнице мальчик куличики лепит к обеду
Из нелепостей Дантова ада и древних легенд.

Вот он  мифами формочку, словно песком, набивает
И  ладошкой своей отбивает неслышимый такт.
Я бы сел рядом с ним, но туда не выводит кривая,
А прямая  не к месту и выглядит как- то не так.

Геометрия русских дорог – вне ученья Эвклида:
Клином – клин, посох в руки и рюмочку на посошок.
На фиг мифы! Есть фига в кармане, старуха, корыто,
И на шпиле московском распят золотой петушок.
Отпустите меня, безразмерные русские вёрсты!
Жив ещё Минотавр и туристом истоптанный Крит.
Лепит мальчик кулич из песка. Засыпают погосты.
Постою, подожду. Он, надеюсь, меня угостит.

* * *

Чтоб ни говорили, но на деле –
Стоит бросить пристальнее  взгляд –
Экстраверт – сверло в патроне дрели.
Рад бы не крутиться, но зажат.  

Интраверт -  совсем другое дело.
Спрятал, как убийца в ножны  ножик,
Эту дрель в своё живое тело.
И страдает, и сказать не может.

* * *

Ты хочешь знать про искренние чувства?               
Приди в театр. В кулисах, средь тряпья
Там, где живёт искусственность искусства,
Вдруг  вспомнишь заводного воробья.

Дешёвка. Штамп. Но вот, скажи на милость!
Взводил пружину робкою рукой –
И сердце непокорной птахой билось.
Всё потому что верилось – живой.
И пусть давно  неверие на лицах –
На  сцене, по страницам, на холсте     
Всё  прыгает искусственная птица
С ключом в своём железном животе.        

* * *

Доктор! Не стоит мне мерить давление.
Давление – это извне.
А изнутри – распирание.
Тем и живу, что меня распирают желания,
Как немого невысказанность.
А иначе
Валялся бы на обочине
Шкуркой  воздушного шарика.

* * *

Падает на лоб седая прядь,
Жмёт ошейник. Крепок  поводок.
Память норовит меня подмять,
Как  траву асфальтовый каток.

Что ж ты вытворяешь, мать твою?
За коварным левым поворотом
Я давно уже свободу пью
До живых соплей и до блевоты.

Я – не я, и хата не моя.                           
Помнится – моя стояла с краю.
В корнях дуба роется  свинья
И Крыловских басен не читает.

Не читает, сволочь, не чита…
Не чета очкатым  книгочеям.
Поводок натянут, как черта,
И ошейник натирает шею.
И садится Маша на пенёк,
Чтоб нажраться до галлюцинаций.
Заходи, Альцгеймер, куманёк –
Будет  повод с поводка сорваться.

Чтобы расцветала трын- трава
Во саду ли нашем, в огороде,
Чтобы я, не помнящий родства,
Стал, как безымянный пёс, свободен.

* * *

Билеты в кассе, очередь ОВИРа…
Цыганка преуспела в ворожбе.
Из пункта А в загадочный пункт Б.

Пылали сосны на закате свечкой,
Отечество сгорало в  горький дым.
Но почему- то кислый дух местечка
Был, словно царь Кощей, неистребим.   

возникало саднящее что- то,
И мир был к восприятью не готов,
И подменяли  красочные фото
Сердцебиенье стран и  городов.         

Капкан дивана. Яд самообмана.
Гвоздь – в стену. В рамке на руке гвоздя –
Кольцо троллейбуса на пальце безымянном
И невезений сладкая стезя.

СУЕТА

Вращаюсь из последних сил,
Словно юла вокруг оси,
Как оборот деепричастный.
К большим злодействам не причастен,
А малые Господь простит.

Кручусь, верчусь, надеясь,  вот –
Планеты остановят ход
И отдохну. Но как отрадно,
Что  возвращается обратно,
Ушедший было, Новый год.

Вокруг меня, вокруг, вокруг
Былые прелести подруг –
Златым кольцом запретных знаний,
И круг порочный  Мирозданья,
Как прежде, замкнут и  упруг.
Хулу приемлю и  хвалу,
Но на любовь, как на иглу,
«Подсажен» чуть ли не с пелёнок.
И Бог, наивный, как ребёнок,
Играет мною на полу.

* * *

Парк. Аллея. Деревья – в шеренге.
Ржавь листвы да сырой ветерок.
Жизнь прошла, как синяк на коленке,
Или школьный занудный урок.

Только белой полоской на коже –
Несмываемый след от кольца.
Жизнь прошла, как случайный прохожий.
Не старайся – не вспомнишь лица.
Толку что от пустых междометий?
Иней выпал и осень – седа.
Жизнь прошла, словно дождь на рассвете,
За собой не оставив  следа.

* * *

Старинный город. Лето. Тень от клёнов.
А в нише дома, как шахтёр в клети,
Раскрашенная статуя Мадонны
Стоит, бессильно руки опустив.

Туристы. Гид. Старуха нянчит внука.
Душа бессмертной будет. А пока
Скулит тихонько в подворотне сука
О том, что дворник утопил щенка.

КАРМИЧЕСКОЕ

Хотелось резать ветер  взмахом крыл,
Но жизнь сложилась так, а не иначе.
Когда сурово спросят: « Как ты жил?»,
Признаюсь, что порядочно свинячил.

И вот, иные правила игры
И прошлое навеки позабыто,
Чтоб безмятежно я копил жиры,
Похрюкивая около корыта.

Когда морозом схватит ручейки
И лёгкий снег собой прикроет сушу,
Меня сожрут хмельные мужики
И отрыгнут мою живую душу.

Она качнётся над столом, дыша
Сивухой, салом и недобрым словом,
И станет мудрым взглядом малыша,
Чтобы опять всё заново и снова.