МИХАИЛ БЛЕХМАН ● КОПЬЁ
Пролог
Теперь есть о чём вспомнить, и, главное – надеюсь, что главное, – ведь не только мне.
Правда?
Первая часть
Ветер резко, яростно огрызался, грозно размахивал руками, рвал рубаху на груди, свистом сзывал листья на последний танец, срывал с деревьев несогласных откликаться на постылый, ранящий свист.
И всё же…
И всё же я отправился в это путешествие, потому что до меня тут, по правде говоря, никого ведь не было. Вот только нужно постараться не думать об этом, иначе ни о чём другом задуматься не удастся. Пусть лучше когда-нибудь потом, без подсказки, догадаются – хоть кто-то же догадается! – что я здесь побывал самым первым.
Я иду, чтобы после меня – пришли. Впрочем, непервому ничуть не легче, даже, скорее всего, сложнее.
Хотя кто знает – быть вторым мне ещё не удавалось…
Я отправился в путь – потому ещё – или это главное? – что опостылел перекрахмаленный воротник, стоячий, как болотная вода. И потому, что иначе ветер наведёт страху, размахивая руками, огромными и мощными, словно мельничные жернова.
Говорят, у нас тут тепло, даже, оказывается, жарко. А ведь иногда от солнца – не мурашки даже, а мороз по коже. И с этого нашего хвалёного неба, не сдерживаясь, не сдержав давным-давно данного мне слова, потерянными знаками препинания срываются градины, заменяющие всем в округе рождественские снежки, которым – откуда здесь взяться?
Наше якобы безоблачно беззаботное небо может вдруг рассвирепеть и наброситься – злобно, по-кошачьи, по-крапивьи, ошпаривая и, оскалившись, искалывая своими неизбежными, бесконечными лучами-колючками. Вон оно – вызывающе уставилось на нас: не позволяет, чтобы на него смотрели, и, осклабившись, сжигает на послушной земле красные и жёлтые цветочные полосы.
С нашим огрубевшим солнцем шутки плохи, – но без шуток было бы и вовсе худо, без них, как без зонтика, не обойтись. Только ветру их из рук не вырвать, они, если и вырываются, то совершенно невзначай.
Тут важно не стараться. И не перестараться – тем более.
Ну что ж, пришло время – я решился отправиться в этот путь. Те, кто захочет последовать за мною, скажут, что мне было легко, потому что я был не один.
Любопытно: как это – быть не одному?
Придумаю, что сказать им – и они, все как один, – поверят.
Ну что, поверили?
Я слышал, кто-то сказал, будто вера проистекает из безысходности. Я найду разбросанные знаки препинания, соединю ими слова и этими словами скажу всем заблуждающимся: наоборот, из безысходности проистекает неверие.
Или неверие – из безысходности. В подобных случаях следствию ничего не стоит поменяться местами с причиной.
А с другой стороны, существует ли между ними разница? Просто кто-то походя назвал следствие – следствием, а причину – причиной.
Просто назвал.
А вы поверили.
Вторая часть
Дождь, расхлеставшись небесным горлом, превратил тропинку в ручей – рассвирепевший, обезумевший от нежданного – негаданного сходства с рекой. И река эта, которой то ли решила, то ли решилась уподобиться моя тропинка, напыжившись и набычившись от собственного непогрешимого могущества, рвётся неизвестно куда и сбрасывает меня – согласен, нас, – со своей скользкой, ненадёжной поверхности.
Потом наступит, подкатит, подкрадётся бездушная духота. Солнце подобреет перед временным уходом, снова возьмётся за дело, снова возьмёт своё, и красно-жёлтые полосы заполнят душу, переполнят раскинувшиеся, раскинутые неизвестным – неизвестным ли? – художником поля.
Я шёл – хорошо, мы шли, раз уж все вокруг поверят в то, что я был не один, и наша бесконечная – я уж постараюсь – наша бесконечная беседа текла, как вон та настоящая, исконная река, о которой когда-нибудь прозаично срифмуется, что она вроде бы шумит и бежит. Вот что значит неверие, принятое за уверенность. Если бы она шумела, то разве смогла бы прислушиваться к нам, шёпотом повторяя каждое наше слово, уже произнесённое и ещё задуманное? А если бежала бы, то и вовсе – на бегу – ничего не смогла бы расслышать. И что бы ей тогда оставалось? Куда ей податься – без нас?
На холмах – высоченные белые бочонки в чёрных треугольных колпаках, вращающие скрещенными, словно руки на груди надсмотрщика, нешуточно плоскими решетчатыми махинами. Если присмотреться к ним – присмотритесь, пожалуйста, раз уж я не один! – если присмотреться, покажется, что вот-вот они взмахнут этими своими руками, взовьются, понесутся над нашими головами, на которых ветер спутывает волосы, словно планы и мысли, пронесутся над полосатыми красно-желтыми подножиями и перенесутся куда-то, откуда, боюсь, нет возврата.
Карточные домики жилищ нависли над обрывом. Или – нахмуренными бровями такого же, как я, путника, глядящего вдаль, не в силах разглядеть то, чего так безнадёжно хочется. Эти белые глазастые домики с беззаботно рыжими крышами-веснушками ватагой, чтобы не отстать друг от друга, когда-то поднялись в гору, и скользкая тропинка им была нипочём. Потом остановились перевести дух, да так и не набрались храбрости спуститься обратно. Или не нашлось среди них смельчака.
А может, им просто не захотелось: насилу поднявшись, не каждому ведь захочется просто взять да спуститься.
Смысл есть у подъёма – откуда ему взяться у спуска?
Третья часть
Научиться бы не подгонять время! Научиться бы – вот жаль только, учиться не хватает времени…
Солнце на время оставило меня в покое. Мне не спалось – или думалось во сне. Над головой расстелилась обуглившаяся после дневного пожара ткань с крохотными белыми дырочками, формой похожими на знаки препинания, а цветом – на их отсутствие.
Можно продолжать посвящать этому чёрному полотнищу бесконечное, как она само, множество восторженных признаний – в надежде, что чёрный цвет уступит место красному и жёлтому, – как будто иначе этого не произойдёт по воле того же, вроде бы неизвестного, художника….
Впрочем, возможно, без этих самых признаний и просьб ткань у меня над головой так и останется обугленно чёрной?
Что если попробовать не просить об этом? Не просить – ежевечерне, не благодарить – ежеутренне?
Нет-нет, а вдруг у меня получится? Вдруг красное и жёлтое приходят – лишь благодаря этим моим просьбам? И благодарностям… Нашим – мы же договорились, что я не один.
Придут – а ветер, назло им и мне, будет злобно и надменно размахивать своими жерновоподобными ручищами…
Рычащий, рявкающий, рассерженный на весь мир ветер, разбойник с большой дороги. Как не возненавидеть его?
Нельзя. Ненависть – привилегия разбойников.
Смогу ли я победить зло?
Не всё, хотя бы – это?..
Четвёртая часть
Нужно попробовать – пусть для того, чтобы узнать, смог ли.
Иначе – красные и жёлтые полосы никогда не появятся из-под разлившегося над ними чёрного – не цвета даже, и не света тем более, а -бессмыслия, что ли. Банального, чёрного.
Иначе – распустившиеся, отбившиеся от рук деревья будут шелестеть мне вслед свои насмешки, не проклятия даже, прежде чем молотки и совсем другие руки – не ручища – усмирят их и превратят в стулья, коромысла, бочки. Банальные, бесцветные.
Во что ещё? В скамьи, вёсла, галеры… Банально не заслужившие цвета.
Я уничтожу зло – что проку пытаться наказать его?
Победить зло дано лишь тому, кто решился отправиться в путь. На это нелегко решиться.
Решился признать зло – злом. Решиться на это – неизмеримо труднее.
Я верю, уверен, знаю – мне это удастся. Мне – и никому больше, хотя отовсюду твердят, что в путь я будто бы отправился не один. А разве возможно быть не одному?
Вот только бы не занять место побеждённого… Добро, уничтожившее зло, разве это не зло?
Ну хорошо, а не уничтожившее? Разве это – добро?
Я подходил – и чем ближе к цели, тем дальше оставалась неуверенность… Или это была не цель? Возможно – средство?
Не буду обманывать ни себя, ни тех бесчисленно многих, кому, как и мне, придётся спросить у себя: что здесь причина? что – следствие?
Я выбрал причину. Я назвал зло злом, причину – причиной, хотя многим, всё тем же бесчисленно многим, она покажется следствием. И они рассмеются надо мной, обвиняя во всех ужасных, бесчисленных, как они сами, грехах, а уж главное – они обвинят меня во лжи. В банальной, заурядной., бесцветной. Да пусть и незаурядной – всё равно – во лжи ведь.
Но, если перефразировать не самых дальних соседей, навязываемая банальная правда гораздо лживее сделанной без принуждения ошибки. Почему же верить заставляют – не просят, не предлагают, а именно заставляют – именно в банальность? В чёрную, бесцветную, не заслужившую цвета.
Не потому ли, что опасаются, как бы её не приняли за то, чем она по сути является?
Эпилог
Я решился, и значит – меня не остановить. Многие уже пробовали, многие ещё пробуют – и что же?
Нужные слова сами просились ко мне в руки, но правая рука была занята, и я повторял все приходящие ко мне слова – про себя и вслух – только бы не забыть. И они благодарно не забывались. Я крепко-накрепко связывал их друг с дружкой знаками препинания, и они запоминались мне – ещё и ещё лучше.
Солнце, словно пытаясь остановить, меня, сжигало дотла нашу округу. Торопясь, хватая пересохшими губами никому, кроме меня, невидимые, связывающие слова в единое целое запятые, чёрточки и точки, уступая жажде, с которой единственно не было сил бороться – жажде победы над злом, хотя бы над этим, – я – или это был ветер? – сорвал с шеи мой аккуратно скомканный воротник, мучивший, словно недописанные, где-то ждущие меня листы бумаги, и ринулся в последний для этого зла бой.
Обозлённый моей храбростью, ветер схватил меня огромным жирным жёрновом, поднял и швырнул на жёлтые и красные полосы, выложенные давно раскрывшимися, словно подставленные руки, полевыми цветами.
Всё, что ему оставалось – отшвырнуть меня, вышвырнуть, зашвырнуть куда-нибудь, откуда, как он надеялся, я не смогу или не захочу помешать ему творить его банальное зло.
Победить – было выше его сил.
Как мне – победить его…
Время решило не спешить и, устало дыша в такт моему дыханию, никем не подгоняемое, уселось рядом со мной на благодарную красно-жёлтую луговую траву. И мы вместе с ним, не сговариваясь, – да нет, конечно же, сговорившись, – посмотрели туда, где не переставал грозно размахивать кулаками после драки кто-то, умело притворившийся безобидной ветряной мельницей.
Мои спутники, уставшие от вынужденной битвы, с трудом взгромоздились – один на коня, другой – на ослика, и мы снова отправились в путь.
А с горы из-под насупленных бровей смотрели неустающие – ну, может быть немного уставшие, – глаза, не в силах разглядеть то, чего так безнадёжно хочется.
Монреаль
Сентябрь 2009 г.
Об Авторе: Михаил Блехман
Родился в 1951 г. в Харькове. Лингвист, переводчик. Закончил Харьковский государственный университет по специальности "Компьютерная лингвистика". Защитил кандидатскую диссертацию в Ленинградском государственном университете. Литературой занимаюсь с 15 лет: начал, как все, со стихов о неразделённой любви, а также - наверно, не как все - с критических статей и пародий на Пушкина и Маяковского. С тех пор постоянно пишу: рассказы, пьесы, эссе. Работаю всю жизнь лингвистом. 13 лет проработал в институте ВНИИТэлектромаш в Харькове, потом, в разгар Перестройки, занялся частным бизнесом - сначала с партнёрами, а в 1993 г. основал собственную фирму - "Лингвистика 93". Преподавал в харьковских университетах. В 1998 г. вместе с семьёй переехал в Канаду, в Монреаль, и создал корпорацию Lingvistica '98 Inc. Моя фирма разрабатывает компьютерные лингвистические системы - программы перевода, словари, системы обучения языкам. Наши заказчики - во всём мире: в Северной Америке, Европе, Азии, Австралии и даже в Африке. Научных публикаций у меня больше 100, на 3-х языках - русском, украинском, английском. Не знаю, какой я "писатель" и писатель ли вообще - судить об этом, разумеется, не мне, но вот переводчик - кажется, да: я перевёл "Алису в Стране Чудес" на русский язык, и детям - чем я безумно горжусь - нравится! Редактирую Интернет-альманах "Порт-Фолио". Печатаюсь в "толстых" и "тонких" журналах в России и за её пределами: "Зарубежные записки", "День и ночь", "Невский альманах", "Интерпоэзия", "Полдень. 21 век", "Крещатик", «Эдита» и др.