***

Голорукий апрель коромысло повыше забросил…
Звонкопалые звёзды горстями рассыпаны рядом не им ли?
Небо вырастет к лету и в жёлтое вызреет к осени,
Но пока черновик его слева направо в зелёных чернилах.

Высоко-высоко, там где белый барашек пасётся,
Где своих созывают на вече вечернее новые ливни,
Зарождается смерть, и кто стар и плешив, тот спасётся,
А кто светел и юн – добровольцем уйдет на войну и погибнет.

Оттого так апрели горчат, что никак не собрать их
В толстостенный сосуд – молодильным нектаром, бессмертною влагой…
Оттого повторяют себя, как близнечные братья,
Что чем меньше отсчитано их на героев, тем больше отваги

Залегает в сердцах ископаемым неким ресурсом,
Без которого вряд ли избегнет планета вердикта Вселенной.

И апрели звенят, изумрудятся прямо по курсу,
Словно нет ничего, кроме первой листвы и небес белопенных.

***

Над камнем древнеримским колышется тимьян –
Здесь время, загрубев, застыло вне приличий.
Спасётся и погибнет святой Себастиан,
Аттила бросит клич и захлебнётся кличем,

И будут гипподромы властителей и вражд,
И в пурпуре чума, и лепра с колокольцем…
… И юный лжепророк, и отравитель-паж,
И грязные стада старух и богомольцев…

Как ветер по траве, как вешняя вода –
Меняющие лишь названия и лица,
Они проходят здесь. Они спешат туда,
Где мрак небытия надорван летописцем.

Колышется тимьян. Всесилие и власть
Обещаны тому, кто нерушим и вечен…
Проходят времена, но камню – не пропасть.
И ты на камне том – печать. Поэт. Предтеча.

ОДЕССЕЯ

…по следам посещения городского совета
касательно помощи одесским литераторам

Я люблю этот город, как любят мышьяк.
Он – как сказочный мёд – только мимо течет.
Он бы продал другому меня за пятак,
Только я не даюсь, я упряма, как чёрт.

Я ношу этот город в карманах пальто.
Ему тесно, мне тоже – квартирный вопрос.
Он мне всё – предлагал, но со зла, но – со льдом.
Я купила его – за пяток папирос

И бутылку вина урожая тех лет,
От которых – бронхит, ностальгия и сплин.
Мы сошлись – как оратор и анахорет,
Как борцы, из которых погибнет один,

А другой повредится в уме. Дуэлянт
Невозможен без повода выстрелить в лоб.
Я люблю этот город, как любит земля
Начинённый последом химическим гроб…

Если любишь, не смей расставаться, не смей!

Я любовь сохраняю – до лучшего дня,
Как зерно, из которого вырастет змей
И заест, и забьёт, и задушит меня.

ПИСЬМО В ПИТЕР

Мой питерский Гесиод,
от южных недужных дел
умчавшийся на санях,
сорвал на границе свитку.
Мой питерский Гесиод
молчит с параллели «Л»
о мелочных трудоднях,
болтающихся на нитках…

На набережной – вода.
Над набережной модерн –
седой великан блокад,
бомбёжек и революций.
На набережной вода,
и кто б ни стоял в воде,
все реки впадают в ад,
пока существуют нунции.

Пол-унции счастья – в рот.
Пол-устрицы неба – впрок.
Балтийский неровен час,
но Север – по-русски праведен.
Мой питерский Гесиод,
храни тебя святый Блок,
и тот сумасшедший в нас,
бегущий босым – по наледи…

ПЕРВОПОЭТ

Убивающий зверя углём на стене
Первобытный поэт шевелится во мне,
И я знаю, что я не охотник, а маг,
Что нужны мне – стена, уголёк и очаг,
Что копьё моё в зверя уже не летит,
Что пишу я тем лучше, чем больше обид
И камней от моих соплеменников жду.

Они мамонта делят и сеют вражду,
Они пальцами тычут в меня, хохоча.
Если я говорю, они мрачно молчат
Или грубо пеняют на то, что я не
Добыл мяса на зиму в жестокой войне
За убогие прятки в глубинах пещер…

– Я – поэт, провозвестник неведомых эр,
Превращающий звуки в ухоженный руст
Первобытный профессор изящных искусств…
– Я – цена, за которую куплен ваш быт.
– Я – заложник. Залог. Берегите…

Убит.

ТОТЕМУ

Мы больше не …
        Владимир Высоцкий

Мы – волки. Мы – волки. Мы – дети Луны.
Нас черти тесали из лунного света,
На серых загривках блестят галуны.
Лови нас – за это. Гони нас  за это –

В дремучие зимы. В больные леса.
Овчинная кровь успокоить не может
Тоски межпланетной. Спасай телеса,
Покрепче схватив непослушные вожжи,

А крест – не поможет. Мы сами – кресты
Под пристальным взглядом голодной двустволки.
Мы – дети. И кто-то за нас отомстит.
Стреляй, несвободный. Нас много. Мы – волки.