АННА АГНИЧ ● СТЕКЛЯННЫЙ ЛЕПЕСТОК ● ПРОЗА
Муся усадила старуху в пляжное кресло, укутала пледом и пошла вдоль берега собирать стекляшки. Обточенные атлантической водой осколки она хранила дома в синем бархатном мешочке. Когда-нибудь Муся нанижет их на нитку, получится браслет или даже ожерелье. Как провертеть дырки в стекле, Муся пока не знала. Что-нибудь придумается со временем.
Вдоль кромки воды бежала большая черная собака.
– Я тебя не боюсь, – тихо сказала Муся.
Собака затормозила всеми четырьмя лапами, развернулась и помчалась обратно. На песке остались следы, похожие на лохматые цветы. Муся присела на корточки и пририсовала к ним стебли. Немолодая пара раздевалась у обледенелых камней Брайтонского волнолома. Женщина в кружевном белье окунулась, взвизгнула по-русски: «Ух, вода холодная!» и выбежала на берег, тряся боками. Мужчина вошел в воду и поплыл брассом прямо в океан.
В песке блеснула стекляшка, таких Мусе еще не попадалось: увесистый лепесток, округлый с одной стороны и обломленный с другой, он переливался зеленым и лиловым. Муся вгляделась в переливы и вдруг вспомнила сегодняшний сон. Она вела урок в светлой комнате, за роялем кудрявый мальчик играл балладу Шопена.
– Здесь интонация неспешная, разговорная, – учила Муся, – ты будто не знаешь, что сейчас произойдет, ты пока совершенно спокоен. Не спеши, нет еще, нет… Давай!
Ученик заиграл так, что у Муси стало тесно в горле. Она обняла мальчиковы плечи, заглянула в лицо и увидела, что это Женя Кисин.
– То-то он так играет, – подумала она, просыпаясь.
Уроки снились часто, а наяву сошли на нет: Как-то не вышло развернуться в новой стране, хотя ученики ее любили. По воскресеньям она играла в одной нью-йоркской церкви на органе – вот и все, что осталось от музыкальной школы и Гнесинки.
* * *
Утро началось так себе. Старуха встретила ее, принюхиваясь, и четыре раза отправляла чистить зубы. Муся покорно шла в ванную, думала:
– Она старенькая, ее жалко. И вообще мне это снится.
Старухин муж лежал с кислородным аппаратом у телевизора. Он был тихим, а телевизор громким. Когда-то старик обыгрывал в шахматы весь русский клуб, но Муся этого уже не застала, ей только рассказывали. Она подала старухе суп, старику кофе: ложку растворимого, две сахара и треть чашки молока. Когда Муся начинала у них работать, в первый день спросила старика, чего он хочет на обед. Старуха нахмурилась, поманила пальцем в другую комнату:
– Деточка, ты все спрашивай у меня. Здесь я хозяйка!
Муся вздохнула и погладила стеклянный лепесток всеми пальцами по очереди. Старуха дремала на солнышке. Вдруг она открыла глаза и сказала громко:
– Садитесь!
Муся, оторопев, села на ближайший камень.
– Я вам рад. Откиньте всякий страх и можете держать себя свободно. Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях я королем был избран всенародно!
Старуха говорила медленно, роняя бредовые слова с царственной важностью сумасшедшего.
– Уф-ф, – выдохнула Муся, это же Апухтин. А я испугалась. Но как читает!
Старуха декламировала, не сбиваясь и не снижая драматического накала до конца. В глазах у нее стояли неподдельные слезы. У Муси слезы текли по щекам и капали на воротник пальто.
Она вообще в эти дни много плакала, начиная с воскресенья, когда похоронили майора. То и дело всплывал перед глазами холм рыжей земли на снегу. Полгода тому назад майоровы дети наняли Мусю, чтобы после смерти жены он не оставался в доме один по ночам. Вся работа была – попить чаю и спать в соседней комнате. Мусе это было кстати: когда уехал Волька, дома спать стало как-то незачем. Майор кормил Мусю пирожными, уверял, что уж ей-то совершенно ни к чему худеть, что за глупости! Она красивая, милая, чуткая, мягкая! Непременно найдется достойный мужчина, разглядит, оценит, возьмет под крыло, надо только показываться в местах, где бывают мужчины.
– У нас в училище, – ударялся в воспоминия майор, – молодые секретарши в два-три месяца выходили замуж за курсантов!
Так что Муся должна не терять лучшие годы на обслуживание стариков, а выучиться на физиотерапевта или секретаршу и работать с клиентами. Майор усаживал Мусю за компьютер, учил печатать вслепую – это ей, пианистке, давалось легко. Английский тоже хорошо шел: у Муси был абсолютный слух и безупречное произношение. Особенно ловко получалась фраза «Извините, я не говорю по-английски». Говорить-то она говорила, но стеснялась бедности и корявости языка: практики было мало. Теперь майор лежит на кладбище, а она по-прежнему не показывается в местах, где бывают мужчины.
* * *
В обеденный перерыв Муся побежала в библиотеку – проверить электронную почту. Письма от Вольки не было. Он хороший мальчик, просто занят, на первом курсе приходится много учиться. Муся вспомнила, как они уезжали из Москвы. За неделю до отъезда муж объявил, что она с маленьким Волькой по-прежнему следует в Нью-Йорк, а он – он едет в Сан-Францисско и с ними жить не будет. У него случилась большая любовь. Муся проплакала неделю и в аэропорту спросила, зачем же он заставил ее ехать в Америку.
– Я хотел, чтоб сын жил в одной стране со мной.
Вот так. Муся боялась путешествовать одна с ребенком, но тогда неожиданно проявил себя Волька. Он, пятилетний малыш, вел растерянную мать за руку, пересчитывал сумки, проверял, на месте ли билеты, и пел песни в самолете, чтобы ей не так страшно было лететь.
После обеда старуха забеспокоилась, стала требовать, чтобы старик не лежал лежнем, а шел гулять к океану, постригся, принял ванну и выпил таблетки от депрессии. Она хотела вызвать скорую, спрашивала у Муси, как спасти старика, звонила дочери на работу, плакала в трубку. Едва ее уговорили-успокоили все вместе.
Домой Муся ехала поздно. В автобусе на нее смотрел прилично одетый мужчина. Она не поднимала глаз, но чувствовала – смотрит. Когда он пересел поближе и улыбнулся, Мусю охватила паника. На своей остановке она встала, скособочившись, и поковыляла к двери, развернув ступни внутрь, изображая какой-то ей самой неизвестный синдром. Проходя мимо мужчины, скривила губы и чуть не пустила слюнку из уголка рта, но недостало куража. Автобус уехал, Муся приняла нормальный вид, похвалила себя за находчивость и пошла домой по пустой мокрой улице.
Дома включила радио – передавали девятую Малера.
– Вот только тебя мне не хватало! – рассердилась Муся и выключила музыку. Она открыла окно в мартовскую ночь, села на подоконник и вытряхнула на ладонь сокровища из бархатного мешочка. Она брала их по одному и бросала с третьего этажа, как за борт корабля. Стекляшки падали в лужи, булькали на разные голоса. Последним упал тяжелый стеклянный лепесток и издал неожиданно чистое «ля».
– Дорогая Мария Ефимовна, – сказала Муся самой себе, – поздравляю Вас с днем рождения!
Сегодня Мусе исполнилось сорок два года.
Об Авторе: Анна Агнич
Анна Агнич – выросла в Киеве, сейчас живет недалеко от Бостона, США. Работает бизнес-аналитиком. Пишет прозу, публиковаться начала недавно – весной 2011 года. Анна Агнич стала одним из призеров конкурса "Живые истории-2011", недавно проведенном литературным объединением "Живой звук" (администратор Татьяна Китаева) совместно с медиагруппой "Континент" на популярном международном портале Литсовет.
Очень понравилась Ваша миниатюра, Анна. Написана хорошим, легким языком. Грустно, что вот так и бродит героиня “скособочившись” в чужом городе, а жизнь все не собирается в узор, и музыка распалась на отдельные ноты.
С уважением,
Ирина
Спасибо, Ирина, за внимательное прочтение.
Проза ладно > объясните > чему улыбаетесь с картинки > к чему готовится ваш ум? Я вижу > а глаза не лгут! Отзвучьте мысль свою мадам > не прячьте легче станет вам!
И музыка эфкмерна, и жизнь в чуждой среде тосклива. А где спасение? Разве что в собственнойц себе.Грустно…