Вякнул будильник – сейчас начнет пищать над ухом. Но я его выключаю – проснулась сама, не нуждаюсь в его назойливых услугах. Утро, в окне синеет высокое, безоблачное, октябрьское небо. Встаю, похрустываю суставами, разминаюсь, чтоб не болела спина. Каждый день таскаю рюкзачок – термос с бульоном, сок, вода, маечка-рубашечка. Небольшой, а все-таки – вес. Там, где сейчас моя мама, все это есть, но мне кажется – домашнее лучше. Может, и она это чувствует?
Иду на кухню, достаю из холодильника кусок курицы, лук, морковку, зелень, заливаю водой, ставлю на огонь. По квартире разносится запах куриного бульона, и я вспоминаю детство, возвращение из школы домой. Дверь открывала бабушка, меня с порога окутывал несравненный, щекочущий ноздри аромат, и все школьные невзгоды улетали прочь, будто перышки на ветру. Я спешила на кухню, а там уже младшая сестренка Лида опустошала свою тарелку бульона, дуя на горячую ложку и весело поглядывая на меня живыми темными глазами.
«Куриный бульон всегда помогал» ‒ так через годы Лида назовет одну из работ своего последнего, прощального цикла «Голоса» ‒ большие, в человеческий рост барельефы из бумаги. Белые фигуры проступают из холста, будто воспоминания о безвременно ушедших, о вечной разлуке и горечи утрат. Среди них – бабушка, маленькая, круглолицая, держит в руках суповую чашку.
Процеживаю, переливаю бульон в термос, укладываю его в рюкзак и думаю об этой работе давно умершей сестры. Поможет ли бабушкино волшебное средство там, куда я сейчас направляюсь?
Выхожу из дома. Октябрь не торопится вступить в права – вокруг светло и зелено. Подкатывает трамвай, сажусь, еду. Взяла с собой мамин любимый роман – врач сказал, такие больные очень хорошо реагируют на голоса родственников. Почитаю ей – вдруг она все-таки что-то слышит? Трамвай катит по путям, за окном мелькает пейзаж, уже выученный за эти 3 недели до мелочей, я листаю книжку. Не читается. Волнуюсь – что-то там застану?
Вот и нужная остановка, натягиваю на плечи рюкзачок, топаю к больнице. Прохожу в корпус, на лифте поднимаюсь на 6 этаж. Толкаю матовую стеклянно-пластиковую дверь в отделение. Здесь все сверкает холодной больничной чистотой, деловито снует медперсонал, ходячие пациенты бродят по коридору, таращат пустые, бессмысленные глаза. На несколько секунд задерживаю дыхание: в нос бьет тошнотворный сладковатый запах – запах одряхлевших тел, переживших положенный срок, запах смерти, недоделавшей свою работу.
Читать дальше 'Ирина ШУЛЬГИНА. Трамвай «Прощание»'»