Наталия Кравченко
Родилась и живёт в Саратове. Филолог, член Союза журналистов, работала корреспондентом ГТРК, социологом, редактором частного издательства. С 1986 года читает публичные лекции о поэтах разных стран и эпох. Автор 18 книг стихов, литературных эссе и критических статей. Публиковалась в журналах и литературных альманахах "Саратов литературный", "Эдита" (Германия), "Русское литературное эхо" (Израиль), "Параллели" (Самара), "Новый свет" (Канада), "Фабрика литературы" (Украина), "Порт-фолио" (Монреаль-Канада), «Артикль», «Эрфольг», "45-я параллель", "Семь искусств", «RELGA» , "Сура" , "Лексикон", "Золотое руно", «Гостиная», «Подлинник», «День и ночь», «Нева», «Южное сияние», «Зарубежные Задворки». Лауреат 13-го Международного конкурса поэзии "Пушкинская лира" (Нью-Йорк, 2 место, 2003). Финалист 5-го Международного конкурса поэзии им. Владимира Добина (Ашдод-Израиль, 2010). Лауреат Международных поэтических конкурсов "Серебряный стрелец" (Лос-Анджелес 2011), "Цветаевская осень" (Одесса, 2011), "45 калибр" (Ставрополь, 2013), «Эмигрантская лира-2013/2014» (Бельгия), конкурса имени Игоря Царёва "Пятая стихия" (2014), конкурса имени Дюка де Ришелье (Одесса, 2016, Серебряный Дюк), международного конкурса «Серебряный голубь России 2016» (Санкт-Петербург, 4 премия), победитель литературного конкурса Интернет-журнала "Эрфольг" (2013), финалист и дипломант межобластного конкурса поэзии "Чем жива душа..." (Ярославль, 2016), дипломант международного литературного конкурса «Родной дом» (Минск, 2016), лауреат литературной премии «Свой вариант» (Луганск, 2016).
Наталия Кравченко: Публикации в Гостиной
Предыдущие главы 1, 2, 3
Штейгер
В 1938 году Цветаевой исполнилось 44. Вот какой запомнила её в то время Зинаида Шаховская, с которой Марина общалась в Брюсселе: «Она была в скромном затрапезном платье с жидковатой чёлкой на лбу, волосы неопределённого цвета, блондинистые, пепельные с проседью. Бледное лицо, слегка желтоватое. Серебряные браслеты и перстни на рабочих руках… Глаза зелёные, смотрят вперёд, как глаза ночной птицы, ослеплённые светом…»
И снова — в который раз! – она в полёте, увлечена, ослеплена, и снова письма каждый день через границу, в горы, в Швейцарию, туда, где в туберкулёзном санатории лежит некто Анатолий Штейгер, новый герой её романа. Который когда-то на одном из её вечеров промелькнул, которого она не запомнила, не разглядела, но он её окликнул, прислал письмо, исповедь на шестнадцати страницах. Из этого письма она узнала, что он болен, у него туберкулёз, он молод, моложе Марины Ивановны на 15 лет, и, конечно же, пишет стихи, разбитая любовь, он несчастен… И Марина ринулась его спасать.
Читать дальше 'Наталия КРАВЧЕНКО. Марина Цветаева и её адресаты. Окончание'»
Продолжение. Части 1 и 2
* * *
Поскольку нельзя объять необъятного, какие-то адресаты Марины неизбежно останутся за рамками этого текста. Назову их хотя бы вкратце.
Это Маврикий Минц, муж сестры Цветаевой, Анастасии, которому адресовано знаменитое «Мне нравится, что Вы больны не мной…», ставшее широко известным благодаря фильму “Ирония судьбы”.
Это Эллис (Лев Кобылинский) – поэт, переводчик, теоретик символизма, христианский философ и историк литературы, который больше известен сегодня как учитель и первый литературный вдохновитель сестер Цветаевых. Марина прозвала его Чародеем.
Читать дальше 'Наталия КРАВЧЕНКО. Марина Цветаева и её адресаты. Продолжение.'»
Продолжение. Часть 1 читать здесь
Николай Вышеславцев
В конце апреля 1920 года Цветаева создаёт цикл стихотворений, обращённых к «Н.Н.В.» — 30-летнему художнику-графику Николаю Николаевичу Вышеславцеву, работавшему библиотекарем во Дворце искусств. Это был человек высокой культуры, много повидавший и переживший. Он учился живописи в Москве, позже в Париже, в Италии. Потом — фронт, ранение и контузия. Вышеславцев расписывал панно и плакаты, делал обложки книг для разных изданий. Он был талантливым портретистом, рисовал портреты поэтов, людей искусства, исторических лиц прошлого. Обладал энциклопедическими знаниями, свободно владел французским, был интереснейшим собеседником.
Цветаева увлеклась. В её тетради одно за другим рождались стихотворения (всего 27 — некоторые не завершены), – целая поэма неразделённой любви.
Читать дальше 'Наталия КРАВЧЕНКО. Марина Цветаева и её адресаты. Часть II'»
Из записной книжки в год смерти: «Сегодня, 26 сентября, мне 48 лет. Поздравляю себя — тьфу, тьфу — с 1) уцелением; 2) с 48 годами непрерывной души».
В письме A.Тесковой Цветаева с горечью признавалась: «Меня не любили. Так мало! Так — вяло! По-мужски не любили…» А в поэме «Тезей» она пишет:
Любят — думаете? Нет, рубят
Так! нет — губят! нет — жилы рвут!
О, как мало и плохо любят!
Любят, рубят — единый звук
Мертвенный! И сие любовью
Величаете? Мышц игра —
И не боле! Бревна дубовей
И топорнее топора.
Она понимала любовь по-другому. Из письма Петру Юркевичу: «Мне не нужно любви, мне нужно понимание. Для меня это — любовь. Я могу любить только человека, который в весенний день предпочтёт мне — берёзу. Это моя формула».
Читать дальше 'Наталия Кравченко. Марина Цветаева и её адресаты. Часть I'»
Африка, сделавшая Николая Гумилёва поэтом, подарившая ему образ его лирического героя, бесстрашного конквистадора, покорителя неизведанных земель, вдохновлявшая на стихи и подвиги, эта же Африка погубила другого талантливейшего молодого поэта Франции, Артюра Рембо, поначалу тоже бредившего ею, убила в нём на корню поэзию, а вслед за ней и саму жизнь. Почему это произошло? Почему так по-разному воздействовала эта экзотическая страна на таких в чём-то схожих личностей — оба были по натуре лидеры, революционеры в искусстве, эпатажники, скрывавшие за внешней фрондой и бравадой трепетную романтическую душу?.. И в то же время в судьбе и того, и другого именно Африка словно бы поставила последнюю точку. У одного — в 35, у другого — в 37 лет. В этом небольшом эссе я попыталась проследить африканский след в поэзии Николая Гумилёва и Артюра Рембо и понять, что же их в этом плане связывало и разделяло.
Читать дальше 'Наталия Кравченко. Африка в жизни и творчестве Николая Гумилёва и Артюра Рембо'»
Алексей СОЛОДОВ родился в 1967 году в Саратове. Закончил Саратовский государственный университет имени Н. Г. Чернышевского (филологический факультет). Автор книг стихов и прозы: “Моя звезда”, “Пока душа не успокоится”, “Он любил тишину”, “Колыбельная для мамы”, “Потерявшийся пёс на холодном снегу” и других. Публиковался в журналах “Волга-21 век”, «Крокодил», «Вокруг смеха», «Зарубежные Задворки», литературно-художественных альманахах “Саратов литературный”, “Другой берег”, “Порт-Фолио”, «Золотое Руно». Член Союза писателей России. Лауреат международных конкурсов карикатур в Японии (Хоккайдо). Живёт в Саратове.
Был такой фильм: «Космос как предчувствие». Так вот это предчувствие космоса чужого внутреннего мира оправдалось с лихвой. Две подаренные Алексеем книги «Потерявшийся пёс на холодном снегу» и «Колыбельная для мамы» глубоко захватили меня, почти на неделю заслонив собой окружающую злободневную жизнь с её суетными заботами. Это было стопроцентное попадание во все мои болевые точки: память, безысходность тоски по близким, неизбывное душевное одиночество, — боже, как я понимала его, всей кожей, всеми нервами, всем своим существом. Я поняла, что не могу не написать обо всём этом. Но, просидев дня два над своими выписками и выплесками, с ужасом осознала, что и написать я тоже не могу. Чувства и мысли переполняли, но как только ручка приближалась к листу — возникал некий ступор, зажатость, вызванные страхом неточного слова, фальшивой ноты, возможной неадекватности душевного состояния той форме, что оно примет на бумаге. «Мысль изречённая есть ложь». Но всё же попытаюсь. Пусть это будет — как любит называть свои монологи Цветаева — Попыткой понимания, Попыткой оценки.
Читать дальше 'Наталия Кравченко. «И жизнь, как чудо, берегу…» О поэзии и прозе Алексея Солодова'»
“Когда человек умирает, изменяются его портреты…”. А стихи? Приобретают ли они после смерти поэта иной, пророческий или мистический смысл? Насколько они неслучайны? Знали ли, предчувствовали ли авторы, что эти их стихи – последние? Я задумалась об этом, когда прочла последние стихи Г. Державина.
Читать дальше 'Наталия Кравченко. Последнее стихотворение. Поэты Золотого, Серебряного и пост-Серебряного века'»
Любовь, подвиги, смерть и стихи… В 16 лет это кажется прекрасным. По мере взросления, романтические идеалы уступают место житейским. В его жизни это не произошло. В этом уникальность этого поэта. Гумилёва упрекали в позёрстве, чудачестве, фронде. А ему просто всю жизнь было 16 лет.
Поэт молодых
«Он был удивительно молод душой, а, может быть, и умом, — пишет В. Ходасевич о Гумилёве. — Он всегда мне казался ребёнком. Было что-то ребяческое в его под машинку стриженой голове, в его выправке, скорее гимназической, чем военной…»
В последнем классе гимназии, (директором которой, между прочим, был И. Анненский), Гумилёв выпустит свой первый сборник «Путь конквистадоров». Легендарный странствующий рыцарь, бесстрашный участник испанских завоевательных походов в Южную Америку в 15-16 веках — таков идеал, романтический образ, лирический герой поэта.
Читать дальше 'Наталия КРАВЧЕНКО. Бродят бешеные волки по дороге скрипачей… О гибели Николая Гумилёва'»
Я люблю тебя так, словно я умерла,
то есть будто смотрю на тебя с того света,
где нам каждая жилочка будет мила,
где любовь так полна, что не надо ответа.
И. Кабыш
Просто стою я, просто смотрю я,
как на земле без меня.
И. Снегова
Мы оба умираем, все умираем, всегда умираем.
Я– пока пишу, ты – пока читаешь, другие –
пока слушают или пока не слушают…
Ф. Петрарка
Читать дальше 'Наталия Кравченко. По ту сторону света'»
Я с предубеждением отношусь к “местечковому” патриотизму, считая, что поэт, если это поэт истинный, – достояние всей культуры и совершенно неважно, где он родился, жил и похоронен: в Москве, Венеции или на какой-нибудь станции Зима. Мне претит, когда изучают и почитают поэта не за стихи, а за то, что он местный. И тем не менее, когда узнаёшь, что любимый поэт имеет какое-то отношение к твоему родному городу – жил здесь или бывал когда-то – то испытываешь ни с чем не сравнимое чувство радости и гордости. Подумать только – твой кумир ходил по этим же мостовым, видел те же дома и деревья, и во многом благодаря ему теперь всё это увидят, узнают тысячи других людей в разных уголках земли. Сергей Гандлевский в одной из своих книг заметил: “Все эти губернские, областные и районные центры для большинства москвичей так и останутся ничего ни уму, ни сердцу не говорящими административно-территориальными единицами, пока не найдётся талантливый человек, который привяжется к какой-нибудь дыре и замолвит за неё слово. Тогда на культурной карте появляется новая местность, напоминая нам, что всюду жизнь”. Благодаря каким же поэтам появился “на культурной карте” наш Саратов? Расскажу о нескольких героях моих литературных вечеров, которых что-либо связывало с нашим городом.
Читать дальше 'Наталья КРАВЧЕНКО. Поэты Серебряного века в Саратове'»
Недавно прочла книгу Сергея Есина «Опись имущества одинокого человека».
Меня заинтересовала аннотация к ней: «Бывает ли человек абсолютно одинок? Или даже после ухода любимых его продолжают окружать их общие вещи, полные смыслов и судеб? Проза Сергея Есина открывает нам мир «говорящих вещей», в каждой из которых, будь то трюмо или старый чемодан, спрятан целый мир».
Книга состоит из маленьких главок, каждая из которых повествует о какой-то вещи домашнего обихода; «истории их, то короткие, то длинные, вступают меж собой в таинственную взаимосвязь, и через них вдруг начинают проступать образы их владельцев».
Приём любопытный: люди через вещи, хотя чего-то в этой книге на мой взгляд явно не доставало, каких-то глубинных откровений, исповедальности, написана она суховато, сдержанно, без какого-либо подтекста. Да и вещи в качестве основных персонажей не задевали никаких чувств: это были японские вазы и дорогие чайные сервизы, «старинная вешалка для барской прихожей», «два кресла 18 века», «диван как в музее», «чешская хрустальная люстра № 1», «чешская хрустальная люстра № 2», «зелёный мебельный гарнитур», «часы лонжин» – такое впечатление, словно автор кичится своими фамильными богатствами и изысканными приобретениями. Дотошно и скрупулёзно сообщалась история их происхождения и появления в доме. Но где то, что с ними связано, где трепет переживания, история души, неотделимой от истории дома, жизнь сердца, сросшегося с родными вещами? Нудность перечислений и скудость эмоций вызывали недоумение, неловкость за автора, ведь обещалось и ожидалось нечто большее. Я вертела книгу так и эдак, пытаясь увидеть это нечто хотя бы между строк, найти хоть какой-то скрытый смысл, но увы.
Читать дальше 'Наталия КРАВЧЕНКО. В защиту вещного'»
ПОЭЗИЯ НЕ ЛЮБИТ ГОВОРИТЬ О СТАРОСТИ
А старость — это Рим, который
взамен турусов и колёс
не читки требует с актёра,
а полной гибели всерьёз.
Б. Пастернак
Поэзия не любит говорить о старости. О весенних порывах юности — да, о смерти — сколько угодно. А вот старость — это почти табу. Уж очень неаппетитная тема. Открыл её в русской поэзии Пётр Вяземский своим знаменитым стихотворением о халате, который носить уже стыдно, а выбросить — жалко:
Жизнь наша в старости — изношенный халат:
и совестно носить его, и жаль оставить;
мы с ним давно сжились, давно как с братом брат;
нельзя нас починить и заново исправить.
Изношенный метафизический халат дорог нам даже пятнами и дырами своими, ибо всё это — наша прожитая жизнь. В этом халате нам подчас тепло и уютно, в нём тоже есть своя прелесть. Хороша старость "бодрая", "с закатом ясным". Но — недуги, болезни, страдания, тяготы жизни уничтожают прежнего человека, то лучшее, что в нём было. "Себя, живой мертвец, переживаю я", — пишет Вяземский, предвосхищая "Пляски смерти" Блока. Поэт ждёт избавления от постылого, затянувшегося существования, а смерть запаздывает, обманывает его ожидания.
Читать дальше 'Наталия Кравченко. «Мой старый царь Соломон…»: поэты в старости и о старости'»
Иду по осеннему скверу. Осторожно ступаю по шуршащему золоту листьев. С невольным сожалением замечаю, что его на аллее становится всё меньше — пожилые женщины в спецодежде сгребают всё это богатство в мешки и складывают под деревьями. Мешки такие большие и пухлые, что действительно напоминают мне мешки с золотом — из каких-то старинных «пиратских» фильмов. Из глубин памяти всплывает: “Листья круж
атся в медленном танце…” Первая строчка моего первого стихотворения. Мне шесть лет. Мы гуляем с отцом в осенних Липках. Или в каком-то другом сквере — уже не помню. Но помню, как отец ужасно обрадовался этой, возможно, случайно оброненной мной строчке. И всячески понукал меня к её продолжению. “Ну, а как же там дальше, ну, ну?” — теребил он меня. И я с азартом — хотя и не без труда — “родила” следующие: “Листья кружатся в медленном танце… падают тихо в забытом саду… И по аллее… осенью поздней…” Дальше никак не выходило. Но отец смотрел на меня с такой надеждой, с таким нетерпеливым ожиданием, что не оправдать их было нельзя. “Я прохожу по цветному ковру!” — выпалила я наконец. И испытала жуткий восторг от содеянного. Я впервые сотворила стихи! Это было необыкновенное ощущение какого-то экстаза, эйфории. Я прыгала, кружилась, поднимала с земли разноцветные листья и осыпала себя ими, как золотом. Это было приобщение к чему-то новому, неведомому, прекрасному, которое пустило меня в свою волшебную дверцу, оказавшуюся за нарисованным очагом папы Карло. И отец радовался не меньше меня. Я уже не помню подробностей, мучительно пытаюсь вспомнить, как вспоминают сон. Так давно это было! Но то ощущение радости, своего могущества, сказочного преображения мира помню очень хорошо.
Читать дальше 'Листья кружатся в медленном танце…'»
У Георгия Иванова одним из критериев настоящей поэзии был такой — если, читая, он испытывал укол восхищённой зависти и досады: «ну почему это не я написал! Это ведь про меня, это мои мысли и чувства…» Когда хотелось произнести чужие стихи от своего имени, настолько они казались тебе близкими и родными.
Я тоже обычно подходила к стихам с этой меркой. Но вот для стихов Натальи Гранцевой она абсолютно не годилась. Читая, я мысленно вздыхала: нет, мне так нипочём не сказать, это что-то недостижимо высокое, до чего не дотянуться. И чем дальше читала — тем больше росло и крепло внутри знобящее, праздничное ощущение чуда, причастности к чему-то большому, подлинному, грандиозному. Поразительно глубокие и точные мысли, тонкость ощущений, яркость озарений, волшебное звучание самых обыкновенных слов, ставших вдруг новыми и незнакомыми доселе… Да, это Поэт, Поэт в каждой строчке, что ощущается сразу, почти на клеточном уровне, до дрожи.
Читать дальше 'Наталия КРАВЧЕНКО. «Вот, говорю, и высказались бездны…». О стихах Натальи Гранцевой'»
Когда так говорят – подразумевают, что не могут ужиться вместе люди одной профессии, схожего темперамента, особенно, когда оба – лидеры или творцы. Пастернак в ответ на шутливый совет жениться на Цветаевой с содроганием говорил: “Не дай Бог. Марина – это же концентрат женских истерик”. И это при всём их запредельном понимании душевных глубин друг друга, многолетней переписке на самой высокой ноте. Марина была влюблена в Пастернака, он единственный, кто соответствовал масштабу её личности, градусу её чувств и страстей.
В мире, где всяк сгорблен и взмылен,
знаю, один мне равносилен.
В мире, где столь многого хощем,
знаю, один мне равномощен.
В мире, где всё – плесень и плющ,
знаю, один ты равносущ
мне.
Читать дальше 'Наталия Кравченко. Два медведя в одной берлоге'»
“Попытка ревности” Марины Цветаевой, написанная в ноябре 1924-го года – это уже не прежний беззащитный и жалобный “вопль женщин всех времён”: “мой милый, что тебе я сделала?” Это – великолепное женское презрение, беспощадная ирония, оскорблённая и восставшая гордость.
…Как живётся Вам с простою
женщиною? Без божеств?
Государыню с престола
свергши (с оного сошед),
как живётся Вам – хлопочется –
ёжится? Встаётся как?
С пошлиной бессмертной пошлости
как справляетесь, бедняк?
“Судорог да перебоев
хватит! Дом себе найму”.
Как живётся Вам с любою –
избранному моему?..
Читать дальше 'Наталия Кравченко. «Люди без шестых чувств»?..'»
Порой нам в почтовый ящик подбрасывают так называемые «письма счастья» с обещанием всяческой благодати в случае их распространения и с угрозами небесных кар в случае неисполнения заданий. Обычно я их выбрасывала, не читая. У меня были свои письма счастья. Письма, которые делали меня счастливой.
Эта переписка началась в начале 2000-х, когда Интернет был ещё редкостью и бумажные письма ещё сохраняли первобытную живую прелесть своего жанра. Почему я решила рассказать о них сейчас, спустя 16 лет? Вопреки знаменитой фразе «они умеют любить только мёртвых», захотелось признаться в любви воочию, при жизни поэта. К этому подтолкнул и мощный побудительный повод – его 80-летний юбилей.
«Обещанье бессмертья — содержанье письма»
Есть стихи, которые просто читаешь, и есть такие, с которыми живешь. С которыми можно, как выразился Бродский, «более-менее прожить жизнь». (Как писала Цветаева Пастернаку: «Я живу с твоей душою…») Стихи Александра Кушнера для меня как раз из таких. Я открыла его для себя в 1988 году, когда к нам в саратовский ДК «Кристалл» по нашему с Давидом приглашению приехал дуэт «Верлен» (Вера Евушкина и Лена Фролова) со своей новой бардовской программой. Одна из песен была на стихи А. Кушнера, которая сразу чем-то зацепила и запомнилась. Она называлась: «Письмо».
Читать дальше 'Наталия КРАВЧЕНКО. Письма счастья: о переписке с Александром Кушнером. К юбилею поэта'»
* * *
Памяти отца
Ты умирал на пике декабря.
Зачем мне Бог, не знавший милосердья?
И это сердце, бившееся зря,
раз не могла отнять тебя у смерти?
Часы спешили, учащая бег,
и обещая обновленье судеб.
А снег летел в грядущее, в тот век,
где нас с тобой вдвоём уже не будет.
Любить в прошедшем времени нельзя.
Как примириться с этою дырою,
в которую всё сыпется, скользя,
лишь только человек глаза откроет?!
Читать дальше 'Наталия КРАВЧЕНКО. Припасть к реке'»