А лёгкие люди летят и летят
Над нами и строятся как на парад
Смыкается клин продлевается клином
О нить человечья на воздухе длинном
Их лица почти не видны за домами
Летят и свободными машут руками

На тягу земную глядят свысока
И нет им печали и нет потолка
И нету им пола и тела и дела
Остался ли кто на земле опустелой
Им лишь бы достать дотянуть достучаться
К начальнику счастья – к начальнику счастья?

А кто ж его знает какой там приём
Любовь моя мы наконец-то вдвоём
В отчизне любезной и в теле полезном
Под солнцем горячим под небом отверстым
Где красная-красная тянется нить
Как жизни летучее жало как жалость
И чтоб уцелело вернулось осталось
Давай их любить

Читать дальше 'ИРИНА ЕРМАКОВА ● ЗЁРНА'»

                    Мене, текел, фарес –
                 исчислено, взвешено, разделено…
           Книга Пророка Даниила, гл. 5, 25-28

Быть полукровкой, не различая в себе горизонта,
черты оседлости, линии перемены дат,
за своих умирать на оба воюющих фронта,
откинув к западу ноги, к востоку – взгляд,
ещё влажный, живой, зелёный, с зимой вразрез,
так просто расположивший к себе земную ось.
На каком языке зубрила: мене, текел, фарес, –
чтобы чисто по-русски буркнуть: авось…

Там ржаная горбушка –

пустыни зажаристой корка,
тут похрустывал снег, будто праздничная маца.
Не счесть всех исходов и войн,
и тьмы, и казней, и торга,
не взвесить всей крови, рвущей сердца.
И я, подозрения, злобу и смех навлекая,
побочная дочь Сиона в семействе осин и берёз,
шевелю губами, как бабки мои – Феня и Хая.

Кровинкой меня называя, кто давился от слёз?

Читать дальше 'ГАЛИНА КЛИМОВА ● «ГАЛЯ – БОЛГАРСКИЙ ГЛАГОЛ…»'»

ФОНАРЩИК

Этот город, запаянный в берега,
Напевает уличные псалмы,
Мне друзья писали издалека:
«Возвращайся! Лучше бы – до зимы…
Уезжай скорее, наплюй, забудь!
Это место не лучшее для мечты!»
Почему-то, на сердце совсем не грусть,
А тоска от давящей пустоты.

Мне друзья не пишут уже сто лет,
Да и я ответила только раз:
«Этот город не тушит на лето свет,
Даже в этот слишком бессонный час».

Читать дальше 'НАТАЛЬЯ ФИЛИМОНОВА. «РИСУЯ ПРОФИЛЬ ГОРОДА…»'»

 С.Т.

Ни с того ни с сего возвратились ко мне
через столько, казалось бы, лет
разноцветные ленточки в Дарасуне
и дацана мерцающий свет.
Забайкальские розы цвели круглый год
пышным цветом, и цвет был багров,
и санчасть изводила канистрами йод
и зеленку под смех прапоров.
И две трети полка на плацу без сапог,
исключение — сибиряки.
Но спустился с небес бронетанковый бог
и слонов произвел в черпаки.
Наступает рассвет. Расступается тьма.
И мы едем вдоль майской реки
ремонтировать и доводить до ума
генеральские особняки.
Приближается цель — удлиняется цепь,
просыпается родины страж.
За вагонным окном бесконечная степь
переходит в таежный пейзаж.
И в рассветных лучах сквозь оконную грязь,
добрым молодцам — пьяным бойцам:
открывается суть, обновляется связь —
проступает небесный дацан.
А потом Дарасун, и уже навсегда,
исцелившись на годы вперед,
разноцветный салют на кустах, где вода
из трубы минеральная бьет.
И девятого мая, до звона в ушах,
впрочем, как и столетье спустя,
мы горланим про жен и чеканим свой шаг,
сапогами на солнце блестя.

Читать дальше 'ФЕЛИКС ЧЕЧИК. «ПОД НЕБОМ НАДВОЕ РАСКОЛОТЫМ…»'»

загулял весенний хладнокровный бес
ишь ты недоумок каверзник и лох
шелестит ветвями неодетый лес
бродит небесами незаметный бог

думаешь ночами… думы это сны
фонари за окнами светят парой глаз
вот глядишь и дожили до своей весны
запоздалой может быть но объявшей нас

кто сшивает нитью кто прядёт судьбу
кто ведёт беседы сбившихся в кружок
бес выносит судьбы на своём горбу
и глядит в пространство меркнущий божок

Читать дальше 'ДАНИИЛ ЧКОНИЯ ● НЕНАСТНЫЙ ЗОВ СОБЛАЗНА'»

(Начало см. выпуски 57, 58, 59 и 60)

Глава десятая. ЧЁРТОВА КУКЛА

– Да вы что??!

Александр Николаевич, пропустив мимо ушей Володин возглас, обратился к жене:

– Ну так что, Верочка? Я думаю, ты права. Выпускной класс, рисковать нельзя. Я две недели потратил, все пороги исходил, чтоб добиться для неё разрешения сдавать экзамены – а теперь она не будет, что ли, их сдавать?

– О чём тут говорить: в санатории она до середины апреля пробездельничает, всего полтора месяцев останется до экзаменов. Нет, отказывайся от путёвки, да и дело с концом. Лучше мы на эти деньги репетитора ей возьмём.

– Ох! – вздохнул Александр Николаевич. – Все удивляются, почему я до сих пор докторскую не защитил: а когда мне работать? Ещё теперь ищи ей учителя! И так вся жизнь на семью уходит!

– Ничего, потерпишь – раз в жизни дочь в институт поступает!

Читать дальше 'АННА НАТАЛИЯ МАЛАХОВСКАЯ ● ОТКУДА ВЗЯЛАСЬ ТЬМА ●ПРОДОЛЖЕНИЕ'»

Первый урок каждой пятницы был отдан, так называемому, классному часу. Сима Петровна выносила на обсуждение какой-нибудь кинофильм или морально-этическую проблему. Класс любил это время – кто-то активно дискутировал, кто-то не участвовал в разговоре, а переписывал у соседа домашнее задание… Хотя Сима Петровна все прекрасно видела, замечаний не делала, а пыталась вовлечь в диспут неактивных. Несколько последних недель были отданы одной важной теме – будущая профессия.

– Те из вас, кто определился кем быть, расскажите, пожалуйста, о вашей будущей профессии. Почему и как вы ее выбрали, кто повлиял на ваш выбор? Приятная или романтическая часть профессии всегда на виду, но есть и тяжелая, и неприятная. Что вы знаете о них, готовы ли?

Читать дальше 'АННА НЕМЕРОВСКАЯ ● И ДАРОВАЛ ВСЕВЫШНИЙ ЧЕЛОВЕКY СВОБОДY ВОЛИ ● ОТРЫВОК'»

                                           Поэзия – это неожиданно открытая Правда.

                                                                                                              Ян Сатуновский

          Андрей Василевский. Трофейное оружие. — М.: Воймега, 2013.

        …И в дополнение к эпиграфу: «Все дело в ракурсе, А он и вправду нов» (Александр Кушнер). Так – в сущности, единодушно – определяют новизну поэтического высказывания два лирика, принадлежащие  «магистральной» и «альтернативной» линиям русского стихотворства нашего времени.  Эти линии нынче силятся слиться, но тут потребна не эклектика, а концентрирующая линза остро-личного мироотношения. Книжка, о которой я здесь пишу, этим качеством обладает.

    Да, идет бурное обновление речевого строя стиха, признаки которого я вряд ли определю лучше, чем это сделал поэт Михаил Сухотин, один из практиков процесса:  «новыми возможностями обладают слова … умалчиваемые», «читатель (слушатель) втягивается в процесс создания вещи почти  наравне с автором», «выявляются в поэзии фундаментальные основы ее природы – речевые (диалогичность  ситуативность)», «текст становится перформансом».  Выписку я сделала из неизменной «Периодики» Андрея Василевского («Новый мир, 2013, № 10, с. 232), который, конечно, сознавал, чем привлекает  его этот пассаж в не так давно явленной им ипостаси лирического поэта.  

    Книге своей,  изданной (как и прежние три тетрадки) «Воймегой» в 2013 году, автор дал название «Трофейное оружие». Весьма лаконичную (всего-то 100 страничек, на каждой много «воздуха»  – не только между строками, но порой и между словами, как бы взамен знаков препинания) он построил, словно солидный том «Библиотеки поэта»: сначала – включенное автором в прежние сборники: «Всё равно», «Еще стихи», «Плохая физика»,  потом, как водится в этом типе изданий, – «не вошедшее» за 2008 – 2013 годы. А совсем под конец – краткая генеалогическая справка об авторе в виде нерифмованного стишка. Такая почти пародийная завершенность наводит на грустные мысли об обрубленном будущем. Надеюсь, мне это почудилось…

Читать дальше 'ИРИНА РОДНЯНСКАЯ ● ТРУДНО НЕ БЫТЬ СОБОЙ'»

(Михаил Юдсон. Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях. – М.: Зебра Е, 2013. – 560 с. ISBN 978-50905629-35-8)

Писать об этой книге «нормальным» языком – все равно что исполнять симфонию на губной гармошке или пересказывать стихи прозой. И все же, опираясь на стругацкое «понять – значит упростить», попытаемся хотя бы поделиться впечатлениями от прочтения романа-сказки.

Несмотря на сугубую фантастичность книги М.Юдсона, в «Лестнице» обозначены два вполне реальных цивилизационных конфликта. Один – в первой части произведения, «Москва златоглавая»: «женитьба» постмодерна на православии в России (Москвалыми, Колымоскве). Другой – в части третьей, «БВР»: жизнь в «ближневосточной республике» Израиль, находящейся между наковальней исламистского средневековья и молотом того же постмодерна (таким образом, жанр романа даже номинально вполне соответствует нашей эпохе!). Посредине повествования композиционно оказался «Нюрнбергский дневничок»: в Германии происходит ретроспективная материализация призраков прошлого (трупы в холодильнике, в лифте, в озере)…

Читать дальше 'МИХАИЛ СИДОРОВ ● СТУПЕНИ СЛОВ'»

                                                         Памяти Владимира Леоновича.

«Тощая прожорливая сквозистая земля» русского Севера в разгар нынешнего лета упокоила поэта Владимира Леоновича. Поэта крупного, единственного, несменяемого. Он уважал русский крупный план, на котором только и видно величие и страдание этой огромности, тонущей в самой себе. И прописными буквами выделял в стихотворении: «КРУПНО ВСЕ». Крупность, крепкосбитость в немыслимом сочетании с ладноскроенностью – читай: аристократизмом – отличают и его поэзию:

эта гибкая свобода

любит крепь и тесноту.

Говорят, лег Володя в мелкозернистый песочек, не размываемый осенним обложным дождем и весенней талой мокредью, а лишь прессуемый осадками – всегда выше нормы. Но народ, которому Леонович служил, а не поклонялся вслепую, не склонен относиться к природе как к власти, которую поругивать и подвысмеивать – дело обычное (хотя Володя и сказал – по обыкновению, как в сосновый хлыст врубил: «Эта воля любит власть»). Соотношение с властью: «нам — вас кормить, а вам — нас убивать» народ принимает стилистически. А несменяемость, богоданность самых скудных мест своего исторического и труднического жительства понимает генетически, а гены ведь пальцем не выковыряешь:

Читать дальше 'МАРИНА КУДИМОВА ● КРЕПЬ И ТЕСНОТА'»

Моя бабушка Циля Львовна Янковская (1901-1996) была нейрофизиологом, старшим научным сотрудником Института физиологии имени академика И.П. Павлова, где она проработала с перерывами с 1930 по 1959 г. Обширна география ее странствий: Белоруссия, Россия, Украина, Казахстан. В ее судьбе отразилась история государства российского в ХХ веке. Предлагаемый отрывок из её воспоминаний начинается в Казахстане, куда она с сыном и дочерью уехала вслед за мужем. Мой дед Рафаил Акивович Янковский к 1934 году был директором Института философии, зав. объединённой кафедры философии ЛГУ, начальником кафедры философии Военно-политической академии им. Толмачёва, начальником кафедры Военно-электротехнической академии им. Будённого, председателем шефской комиссии Комакадемии над Балтфлотом, членом горкома партии и членом бюро Володарского райкома. Несмотря на такую нагрузку, пишет бабушка, он тяготился своей бесхлопотной жизнью, в то время как в стране шла грандиозная стройка, «говорил с горечью, что превратился в обыкновенного, не очень дешёвого разносчика марксизма-ленинизма». В 1935 году у него появилась возможность поехать на Балхашстрой заместителем парторга ЦК. Бабушку назначили зав. РОНО[1], и она практически с нуля создала там систему образования, сама преподавала в школе и педагогическом техникуме.

* * *

В конце февраля Рафаилу исполнилось 40 лет. Было много гостей, тостов, радости. Разошлись под утро. Я подошла к нему сзади, обняла и сказала: «Ну вот тебе исполнилось 40 лет, а ты жив и ничего не случилось». «Так ведь ещё только исполнилось», – ответил он мне. Дело в том, что в юности Рафаил увлекался астрологией. И вот он рассчитал, что, поскольку он родился под каким-то созвездием, у него под каким-то ребром должна быть родинка, и что в 40 лет он утонет. И в самом деле, на указанном месте у него была родинка. И хотя мы оба не были суеверны, всё же, у меня по крайней мере, где-то в подсознании жила тревога.

Читать дальше 'ТАТЬЯНА ЯНКОВСКАЯ ● РОВЕСНИЦА ВЕКА'»