Дети Христовы отдыхали по воскресеньям, а иудеи закрывали свои лавки по субботам. Но и те, и другие любили к завтраку и обеду свежий кукурузный хлеб, а потому семья пекаря не знала покоя никогда. Хотя, какая семья… Тео не был родным булочнику Мирославу.

Откуда мальчик взялся – никто не знал. Его нашли два года назад на морском берегу рядом с мёртвой женщиной, не похожей на местных, голубоглазой и светловолосой. Таким же был и её сын. И у обоих на левой ключице была вытатуирована замысловатая руна, значения которой никто не знал. Были они рабами или знатными, посланниками дьявола или добрым даром – один Господь ведал. Мирослав, которому нужен был помощник, а собственные дети выросли и не захотели продолжать отцовское дело, решил, что найдёныш всё же подарок Бога, то бишь Теодор, и взял его к себе.

К слову сказать, на хозяина мальчику не за что было обижаться. Многие отпрыски портовых девок посчитали бы за счастье жить у пекаря Мирослава. С утра Тео доставался рогалик из первой печи. Иногда везло – и он ел на завтрак вчерашний пройя с козьим сыром или приганич с мёдом из не продавшихся накануне. Днём лавочники часто угощали помощника пекаря сыром или куском кровяной колбасы. А уж вечером Тео и вовсе получал добрый ужин с хозяйского стола. Жилось не только сытно, но и уютно: под лестницей, что шла вверх из булочной, Мирослав поставил для мальчика скамейку с подушкой и лоскутным покрывалом, где ладно было спать, когда спадала жара.

Жара… Вот то единственное, что делало жизнь Тео несчастной. И то, от чего нельзя было избавиться, когда живёшь при пекаре. В тесных домах городка не ставили больших хлебных печей, потому как они занимали много места и творили много жара, который летом в здешних краях и без того был наказаньем. Выпечку покупали у булочника, но некоторые хозяйки месили тесто сами и присылали младших детей к пекарю, чтобы испечь свои пироги в его печи.

Утром Тео разносил хлеб по домам, потом нёс лепёшки страже на Морских воротах, иногда доставлял рогалики и галеты в порт – кокам, чьи корабли готовились отплыть. Потом он доставлял выпечку к обеду. Ближе к вечеру в его обязанности входило чистить печь от золы. А потом мальчик нёс хлеб вечерней страже на Южные ворота. И только потом у него было около часа, чтобы выйти за городские стены и лечь в прохладе у ручья. Ему нравилось подставлять руку прохладным струям или запускать пальцы в песок и смотреть на них сквозь толщу прозрачной воды.

Он оставался за стеной, пока не бил воротный колокол. Этот звук был сигналом, что нужно возвращаться домой к ужину, пока не закрылись городские ворота.

После ужина, когда стемнеет, Тео играл с другими мальчишками в камешки. А иногда они сидели и под свист цикад рассказывали друг другу страшные истории. Однажды мальчик услышал легенду о том, почему стали закрывать ворота города на ночь. Понятно, что порядочным людям неоткуда взяться ни с гор, ни с моря в кромешной тьме, но дело было не только в этом. Много–много лет назад из леса приходил оборотень, который воровал детей и поросят. И чтобы защититься от него, вокруг города построили стену. И стали закрывать на ночь ворота. И бургомистр издал указ, дескать, кто убьёт оборотня и избавит жителей от напасти, тот поселится с ним во дворце и будет есть и пить до конца своих дней за счёт городской казны.

– Эх, вот бы всю жизнь есть свежий хлеб с ветчиной, и чтоб больше никогда не отправляли с поручениями!

– Да, хорошо жить во дворце, наверное. Там прохладно… Видали, какие у него стены–то толстые? И, небось, ни одной печки там нет, от которой жарко.

– Да…

– Вот бы оборотня одолеть.

– Да я бы ни за что на оборотня не пошёл! А если не сдюжу?! Охота, чтобы он меня в горы унёс да сожрал?

– Да и мне неохота… Не приведи, Боже, за городской стеной ночью остаться!

– Вранье всё это – про оборотня…

Тот день у Тео не задался. И без того он был жарким, как адское пекло, так ещё кок с торгового корабля надавал мальчишке тумаков и отправил с товаром назад. Уж неясно, кто там напутал, пекарь или кок, да только пришлось полные корзины обратно в лавку нести, а потом по второму разу идти в порт с другими. Мирослав был честным и добрым, своим именем дорожил, а потому с покупателями никогда не ссорился и угождал всем. Всем, да только не ногам белобрысого подкидыша.

Спотыкаясь, Тео добрался до Южных ворот, отдал лепёшки караулу и побрёл к своему ручью. А стражник ещё и прокричал ему вслед:

– Слышь, голубоглазый, не забудь вернуться до ночи, а то оборотень таких как ты сроду не пробовал ещё!

Тео махнул рукой, чуть не заплакав, – уж больно его всегда доставал этот задира. Дошёл до своего ручья в тени гор, и там его сморил такой крепкий сон, что мальчик не услышал, как бил воротный колокол на закате.

Когда Тео проснулся, было уже темно. Перебрался он через пересохший ров, подбежал к воротам, стал колотить в них своими кулачками – хоть и знал, что без толку. Не положено было открывать ночью, что бы ни случилось. Сел под звёздным небом и горько заплакал. И непонятно, от чего мальчику было хуже – от того, что он боялся оборотня, или от того, что ему не видать сегодня ужина.

Вдруг Тео услышал шорох в кустах под стеной, испугался и спрятался за рвом. Из темноты вышло что–то огромное, выше человека, и на нём была звериная шкура. Существо подошло к воротам, постучалось в них тяжёлым кулаком, но ему тоже никто и не подумал открывать.

У Тео тряслись руки и ноги, он с трудом удерживался на каменном откосе. Камни посыпались вниз, а один, в который мальчик вцепился что есть силы, оторвался, да так и остался у него в ладони. Существо повернулось на звук. Тео испугался так, как не пугался до этого раньше, даже когда уронил хозяйские корзины с хлебом в лужу. А в голове пронеслись мысли о прохладном дворце и булках с ветчиной, купленных за счёт городской казны. Мальчик замахнулся булыжником, который был у него в руке, и кинул что было мочи в голову оборотня. Существо взвыло, схватилось за висок и упало замертво.

Обождав несколько минут, Тео решился выйти из укрытия и подойти к тому, кого он только что поборол. Существо не дышало. Мальчик взял палку и ткнул – было похоже, что он и вправду убил оборотня. Теперь оставалось только не проворонить свою награду, а потому помощник пекаря лёг рядом с добычей и уснул безмятежным сном, мечтая о прохладе, мягких дворцовых тюфяках и хлебе с ветчиной.

За гору зацепилась туча, вот–вот готовая пролиться лёгким дождиком. Стражники отперли двери, подняли, как положено, мост через пересохший ров и пристроились на ещё нежарком солнышке, чтобы выкурить по утренней трубке.

– Слыхал? Вчера вечером в порт приплыл драккар как у тех, что с севера. Он шёл всего на одной паре вёсел и прополз через бухту только к закату. Видать, команда померла от лихорадки в море. Того, кто был на вёслах, тоже не нашли – на рассвете на корабле не было ни души. Куда бы он мог подеваться…

– Да, дела…

– Да…

– Гляди–ка, я что это лежит там?

Один стражник остался в воротах, а второй пошёл осматривать находку. На песке у рва лежали два тела. Одно принадлежало крупному мужчине в просоленных морским ветром одеждах из грубой ткани и волчьих шкур. Лицом человек лежал в луже крови, которая вытекла из раны у него на виске. Рядом с ним, мирно посапывая, спал маленький светловолосый мальчик, обычно приносящий караулу хлеб.

– Эй, пацан! – стражник мягко растолкал Тео.

– Я его убил…

– Дурень, кого ты убил?

– Оборотня.

– Это же обычный моряк! С севера пришплыл. Странно, что при нём нет ни оружия, ни денег…

Два енота радостно потрошили в кустах кожаную сумку. Понравилось им только вяленое мясо. Охотничий нож, кошелёк с монетами и развернувшийся на земле свиток были совсем не съедобны.

На бумаге красивым аккуратным почерком, коим пишут учёные толмачи, было выведено: «Досточтимый бургомистр Станислав! Две весны назад, предположительно у берегов Вашего города, потерпел крушение принадлежащий мне корабль. На нём кроме команды были моя дочь и мой внук. Моё сердце безутешно, но я не теряю надежды, что они остались живы и спаслись. Известно ли Вам что–нибудь об их судьбе? Посольство моё немедленно даст с лихвой драгоценных лисьих шкур тому, кто знает что–то о моих отпрысках и поможет им вернуться домой. Волею Тора и Одина, князь северного предела Бъёрн».

На свитке внизу текста была нарисована руна – точно такая же, как татуировка на левой ключице Тео. Чернильные знаки расплывались там, где на них падали первые тяжёлые капли дождя.