RSSЮрий МАНДЕЛЬШТАМ. Бестужев-Марлинский *
Comments (0) Posts tagged: Пушкиниана
Comments (0) 
Вера ЗУБАРЕВА. Метель: сретенье жанров
В жанровом отношении разговор в Метели о том, как умело интегрировать лучшие достижения массовой литературы с разработками литературы действительности.
Девица К. И. Т. ткет полотно своих рассказов, не отступая от схемы авантюрного нравоописания (инициалы ее имени складываются в повелительное наклонение «тки»). Здесь тот же мотив блудной дочери, что и в Станционном смотрителе, но дочери, возвратившейся к отцу и вознагражденной за то счастливым браком и наследством.
Вся первая часть повествования неимоверно драматична и психологична, она сама жизнь с ее иронией и драмой. Впечатление, что Белкин ушёл в тень, и его авантюрно-романтический сюжет разбивается о реальность. И вот уже фабула побега – пересказ плана отца Лоренцио из Ромео и Джульетты («венчаться тайно, скрываться несколько времени, броситься потом к ногам родителей, которые, конечно, будут тронуты наконец героическим постоянством и несчастием любовников и скажут им непременно: “Дети! придите в наши объятия”») –обрастает неподдельной болью, переданной тонко и психологично, по-пушкински. «Она была чуть жива; она втайне прощалась со всеми особами, со всеми предметами, ее окружавшими»; «она берегла все, что могло его напомнить; книги, им некогда прочитанные, его рисунки, ноты и стихи, им переписанные для нее».
Вера ЗУБАРЕВА. Выстрел: дуэль с искусством
Вращаясь вокруг вопросов авантюрного жанра, Выстрел становится своего рода кульминационной точкой цикла. Обособленный герой, овеянное таинственностью прошлое, перемещения в пространстве, неожиданные встречи и узнавания, исповедь, проливающая свет на давние события, – все это элементы авантюрного нравоописания, в котором пробует себя Белкин. Но он явно в нем не преуспевает, о чем свидетельствует и отзыв в булгаринской Северной пчеле, чей издатель, как мы помним, был провозглашен мэтром авантюрно-плутовского нравоописания. «“Первая повесть, Выстрел, слаба изобретением, характеров нет, ибо они не выдержаны; все, все рассказано, ничто не представлено в действии. Одна часть повести совсем бесполезна, излишня и ровно ни к чему не ведет”, – писал Р. М., рецензент Северной пчелы в 1834 г. (№ 192)» [Гукасова 1949: 18].
Разберемся, чем именно недоволен был критик. «Невыдержанный характер» означает, что не расставлены все точки над «i» и не высказана позиция автора, как это принято в нравоописании. Следующее нарекание, связанное с тем, что «ничто не представлено в действии», это подтверждает: в авантюрном жанре действие должно превалировать, иначе убывает динамика. А претензии к «бесполезной», то есть не связанной напрямую с действием, части в повести, свидетельствуют о чисто утилитарном подходе к тексту, где все должно укладываться в сюжет, а не выплескиваться за его пределы. Это напоминает претензии Лизы к рассказу Насти в Барышне-крестьянке. Настей в данном случае является Белкин, не умеющий слепить все вместе так, чтобы потрафить Лизе-читателю. Поначалу его сюжет увлекает загадочностью, но не выписанные в соответствии со схемой нравоописания характеры приводят к тому, что смазываются и концовка, и сам выстрел. Все это промахи, с точки зрения того, кто читает Белкина и не видит Пушкина.
Вера ЗУБАРЕВА. Гробовщик: отпевание готического жанра
Гробовщик был написан первым, и нетрудно заметить, что разговор в нём выстраивается вокруг несостоятельности готического жанра как, с одной стороны, увлекательного для массового читателя, но, с другой, лишённого глубины и психологичности. В Гробовщике готический жанр присутствует только в сфере снов и фантазий, а при пробуждении главного героя рассыпается в прах.
Следует напомнить, что в 1830-е годы готический жанр уже не воспринимался всерьез [Вацуро 1994: 420], и в этом была немалая заслуга Погорельского, чье имя упоминается в Гробовщике в связи с будочником Юрко. «Лет двадцать пять служил он в сем звании верой и правдою, как почталион Погорельского», – пишет Пушкин о Юрко, очерчивая зону дискуссий о готическом жанре. Сам факт, что имя Погорельского открывает цикл Повестей, говорит о многом, учитывая вклад Погорельского в теоретическое обсуждение нравоописательного и готического жанра.
Читать дальше 'Вера ЗУБАРЕВА. Гробовщик: отпевание готического жанра'»
Вера ЗУБАРЕВА. Барышня-крестьянка: народность и псевдонародность
Барышня-крестьянка выстраивается вокруг темы народности и псевдонародности, горячо обсуждаемой в критике того времени. В заметке О народности литературы Пушкин, имея в виду Булгарина, пишет: «Один из наших критиков, кажется, полагает, что народность состоит в выборе предметов из отечественной истории, другие видят народность в словах, то есть радуются тем, что, изъясняясь по-русски, употребляют русские выражения» [Пушкин 1978b: 28]. В болдинской статье О народной драме и драме “Марфа Посадница” он развивает понятие народности, проводя параллель между драмой народной, зародившейся на площадях, и придворной. К первому типу драматургов Пушкин относит Шекспира, ко второму – Расина. Существенную разницу между ними он вскрывает на примере трагедии.
Ситуация в Барышне-крестьянке словно иллюстрирует основные положения этой статьи. Концепция народности скрепляет сюжет, воплощаясь в театрализованном действе, в которое вовлечены почти все герои – от зачинщицы Лизы до Муромского, подыгрывающего ей. Каждый «притворяется» на свой лад, за исключением несчастной мисс Жаксон, чьи белила использовала для встречи Лиза. Слова «притворяться» и «играть роль» присутствуют в ключевых сценах. Представление разыгрывается на всех уровнях, по заранее продуманному сценарию, и «актеры» играют в гриме и костюмах.
Читать дальше 'Вера ЗУБАРЕВА. Барышня-крестьянка: народность и псевдонародность'»
Вера ЗУБАРЕВА. О Повестях Белкина. Вступление
Середина 20-х – начало 30-х гг. 19 в. в русской литературе ознаменованы спорами вокруг жанровой литературы, снискавшей интерес у массового читателя. Нравоописательный роман, перекочевавший из Англии, привнёс с собой и такие популярные разновидности как просветительский, авантюрный, плутовской и готический.
Первым русским романистом был провозглашён Булгарин, который также публиковал и нравоописательные очерки. До него в этом жанре дебютировал В. Нарежный в 1812 г., издав подражание Жиль Блазу Лесажа.
Здесь следует упомянуть и фигуру Антония Погорельского. В критике того времени его имя было поставлено рядом с именем Булгарина. Дело в том, что Погорельский выступил с резкой критикой Выжигина, назвав это произведение «утомительным» и полным «противоречий и несообразностей». Он развернул дискуссию о романе как жанре, определив сверхзадачу романов так: «Цель романов вообще есть двоякая: нравиться и научать». Это противоречило задачам Булгарина, сформулированным им в предисловии. Булгарин пытался «поучать» своего читателя.
Читать дальше 'Вера ЗУБАРЕВА. О Повестях Белкина. Вступление'»
Вера ЗУБАРЕВА. Станционный смотритель: коллизия жанров
Вопрос о том, кто же, в результате, жертва, а кто деспот в Станционном смотрителе, не перестаёт дебатироваться в среде читателей и литературоведов. Кто-то принимает сторону отца, кто-то дочери, обрамляя это концепциями философского и психологического содержания. Разумеется, размышления выстраиваются в рамках библейской притчи о блудном сыне. При этом забывается, что притча в повести дана не в библейском контексте, а в лубочном, в виде немецких картинок на стене у Вырина.
О.Ю. Золотухина связывает немецкие библейские картинки в домике Вырина с полемическим отношением «Пушкина к немецкой интерпретации картинок», поскольку «картинки представляют собой произведение иной культуры — тоже христианской, но не православной».1 Это верно, если посмотреть на лубок у Вырина в отрыве от разговора о жанре. Дидактика, православная или нет, не совмещается с жизнью, как лубочное нравоописание не совмещается с большой литературой. За пределом картинок – поле, в котором разрушаются жанровые каноны лубка, оставляя в растерянности читателя, уверовавшего в то, что схема срабатывает. И вот уже привыкший к дивным поворотам судьбы читатель недоумевает, почему всё закончилось не так, как ожидалось, и какой в этом смысл. Он анализирует картинки, смотрителя, Дуню и Вырина, стремясь понять, где же недостающее звено и почему всё не сложилось, не увязалось, не сошлось. Может быть, картинки не из той культуры, а, может быть, Самсон не в состоянии понять «чуда любви»?2
Читать дальше 'Вера ЗУБАРЕВА. Станционный смотритель: коллизия жанров'»
Виктор ЕСИПОВ. Эпиграмма «Певец Давид был ростом мал…»
В 1903 году в составе примечания к эпиграммам на М.С. Воронцова «Полу-милорд, полу-купец…» и «Не знаю где, но не у нас…» П.А. Ефремовым впервые был опубликован следующий текст:
Певец Давид был ростом мал,
Но повалил же Голиафа,
Который был (и) генерал,
И поло(женьем выше) Графа.
Текст предварялся признанием редактора в том, что этот «черновой набросок» он приводит, «не ручаясь за правильность своего чтения двух последних, крайне неразборчивых строк».1
Стихи были отнесены к Воронцову, но пока еще, как видно из признания Ефремова, предположительно. В последующих изданиях эта предположительность сохранялась, но после 1917 года она сменилась полной уверенностью издателей, которая основывалась по существу лишь на принятом чтении двух последних стихов. Никаких других аргументов для отнесения новой эпиграммы к Воронцову, как и для определения времени ее написания, найдено не было.
Читать дальше 'Виктор ЕСИПОВ. Эпиграмма «Певец Давид был ростом мал…»'»
Виктор ЕСИПОВ. О стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»
Олег Заславский предложил интересный взгляд на проблему, «связанную с необходимостью объяснить в пушкинском “Памятнике”, что же такое “Александрийский столп”, которому противопоставляется “нерукотворный памятник”»1
Мысль его заключается в том, что однозначного ответа на этот вопрос и не может быть, и сама эта неоднозначность, неопределённость образа допущена Пушкиным намеренно как художественный приём для умаления значимости монархической власти, а если прибегнуть к авторской формулировке, «Пушкин чисто поэтическим способом отказал царю в бессмертии»2.
Приведенное утверждение выглядит остроумным, если рассматривать его в отрыве от пушкинского текста. Дело в том, что в рассматриваемой статье акцент с темы культурной памяти народа и личного поэтического бессмертия Пушкина, составляющих содержание итогового пушкинского стихотворения, смещён на сопоставление значимости личностей Поэта и Царя, а точнее, на перспективы их исторического бессмертия.
Чтобы пояснить своё утверждение, обратимся к тексту стихотворения: Читать дальше 'Виктор ЕСИПОВ. О стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»'»
Анна ЖУЧКОВА. Образ «маленького человека» в «Повестях покойного Ивана Петровича Белкина»
У друзей и знакомых Пушкина «Повести Белкина» вызывали… хохот. Первым читателем их был Е.А. Баратынский, Пушкин рассказывал Плетневу: «Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржёт и бьётся» [Пушкин 1987: 239]. Сам «Плетнев считал, что фонвизинский эпиграф к циклу — «уморительно-смешной» [Подковыркин 2014]. Кюхельбекер, читавший «Повести» в тюремной камере, смеялся «от доброго сердца» над 4-ой из них («Станционным смотрителем»). «Московский телеграф» писал о повестях как о «фарсах, затянутых в корсет простоты, без всякого милосердия»1.
Литературная пародия здесь направлена далеко не только на разрушение канонов романтического и сентиментального повествования. Впрочем, пародия всегда направлена на большее. «Узнав о том, что в произведении пародируются какие-то литературные тенденции, стили, приемы, мы должны быть готовыми к тому, что одновременно в этом произведении идет повышенно серьезный разговор о жизни, о том, что касается каждого из нас <…> Пародийное разрушение отжившего и строительство нового – единый художественный процесс» [Новиков 1989: 184, 193]. Посмотрим, что же разрушал Пушкин и что новое, касающееся каждого из нас, хотел сообщить.
Надежда КОНДАКОВА. Свет правды
Вот уже 220 лет читающая и думающая Россия – а это и есть истинная Россия! – разгадывает загадку, в чем же кроется неиссякаемая притягательность Александра Сергеевича Пушкина, поэта и человека. И вторая загадка – почему все попытки сбросить Пушкина с корабля современности, забыть, переврать или исказить его, все эти попытки, как прошлые, так и нынешние, а равно и будущие (а уж они явятся непременно!) кажутся нам только жалким эпатажем, пустым желанием пристегнуть себя к Пушкину, прокатиться за его счет на вороных его неумирающей славы.
Почему, даже на время увлекшись какими-нибудь «прогулками» с эпатажных дел мастерами, Россия все-таки возвращается к первоисточнику, минуя апокрифы и всех его исказителей? Почему мы все-таки верим Пушкину, а не его соглядатаем и толкователям? Ответ, на мой взгляд, очень прост. Александр Сергеевич Пушкин никогда не врал. Все, что он написал, сказал и сочинил в своих стихах – чистая правда. Правда его великой души, его гениального ума. Он на бумаге словно передал нам себя самого таким, каким его сотворил Господь. А Господь вложил в этот сгусток божественной энергии столько света, столько любви, что в пересчете на минуты его короткой по земным меркам жизни получились огромные, неизмеримые величины. Читать дальше 'Надежда КОНДАКОВА. Свет правды'»
Дружба Народов
Журнал «Кругозор»
Издательство "Bagriy & Company"
Книжная серия 32 Полосы
Наталья Лайдинен
ОРЛИТА
Персональный сайт Евсея Цейтлина
Поэтический альманах «45-я параллель»
Сайт ЛитВед
Союз pоссийских писателей, РРО
