Comments (0)

Александр Мелихов

Я не помню времени, когда бы я не знал Пушкина: он был всегда — как солнце, как ветер, как куры и собаки в увлекательнейшем пыльном переулке. Я всегда знал, что у Лукоморья дуб зеленый, а на неведомых дорожках следы невиданных зверей, — но мир леших и русалок казался ничуть не более странным, чем заросли картошки в огороде, где можно было провести целую вечность, следя за неведомыми дорожками жуков и лягушек. Пушкин — это было, прежде всего, ужасно интересно: поп — толоконный лоб, князь Гвидон, вылупившийся из бочки, исполинская голова, которая что было мочи навстречу князю стала дуть: «ду-уть» — «у-у» — зву-уки бу-ури — губы сами собой складываются для дутья. И я, разумеется, не обращал внимания на всякие пустяки, за которые Пушкина упрекали дельные современники: поступки персонажей как-то слабовато мотивированы. Ну и что — в жизни, которая меня окружала, я тоже не искал особой целесообразности. Главное — интересно. И страшно весело. Вернее, то страшно, то весело: ветер весело шумит, судно весело бежит…

Читать дальше 'Александр Мелихов. «Дай нам руку в непогоду…»'»

Comments (1)

Вера Зубарева

Каждый писатель решает по-своему вопрос развития степеней свободы героя в поле заданной фабулы. Пушкину в этом помогает его неизменный принцип неопределенности. Принцип этот проявляет себя как на внутреннем, так и на внешнем уровнях.

К внешней неопределенности в «Годунове» относится не только заключительная сцена молчания, но и расплывчатость касательно убийства. Убийца ли Годунов? У историков нет на это однозначного ответа. В литературоведении принято считать, что Пушкин опирался на Карамзина, открыто обвинившего Бориса: «…он умел лицемерить: не забылся в радости сердца – и за семь лет пред тем смело вонзив убийственный нож в гортань Св. младенца Димитрия, чтобы похитить корону» [Карамзин 2014: 181].

Читать дальше 'Вера ЗУБАРЕВА. Кто убил царевича? Принцип неопределенности в «Борисе Годунове»*'»

Comments (1)

Вера Зубарева

Русская литература в том виде, в котором мы знаем её сегодня, обязана своим своеобразием Пушкину. Речь не о новшествах в рамках известного, а о смене парадигмы мышления, в корне повлиявшей на развитие русской поэзии, прозы и драматургии. Смена парадигмы – вещь непростая, тем более, когда речь идёт о богатейшем литературном наследии западноевропейской литературы, которую Пушкин прекрасно знал и чтил.

Две вещи, которые Пушкин ввёл в литературу, поменяв её курс, были жанр, названный им «поэзией действительности», разумея под «поэзией» художественную литературу в целом, и драматические инновации. В его бытность эти новшества не были до конца поняты и оценены, но впоследствии большая русская литература пошла в разработанном им направлении. В 1833 году выход в свет полного издания «Евгения Онегина» «стал поводом для новых пасквилей. О Пушкине хулители говорили как о писателе “без мыслей, без великих философических и нравственных истин, без сильных ощущений, он “просто гударь”…14* Но и некоторые из тех журналов, которые раньше оценивали первые главы романа сочувственно, теперь писали о нем совершенно иначе, обнаруживая полную неспособность понять его новаторство.» [Мейлах 1984: 79].

Читать дальше 'Вера ЗУБАРЕВА. О новаторстве Пушкина'»

Comments (0)

Виктор Есипов

Пристальный интерес Пушкина к современной ему молодой американской литературе, вероятное воздействии творчества Вашингтона Ирвинга на автора «Повестей Белкина», «Сказки о золотом петушке», «Истории села Горюхино», как и сюжетные параллели «Капитанской дочки» с романом Фенимора Купера «Шпион», мы уже отмечали раньше¹

К последнему сопоставлению еще вернемся позднее под определенным углом зрения, потому что в настоящей работе собираемся сосредоточиться не на литературных реминисценциях и заимствованиях, а на отношении Пушкина к происходящим на его глазах изменениям государственных формаций в Европе и Северной Америке.

Повод к этому дают его политического толка замечания в начале статьи о «Записках» Джона Теннера, которые были изданы в Нью-Йорке в 1830 г., а затем – на французском языке в Париже в 1835 г. С парижского издания Пушкин и сделал перевод для своего изложения «Записок» в упомянутой статье.

Читать дальше 'Виктор ЕСИПОВ. «Демократическим копытом…» (Политические воззрения Пушкина)'»

Comments (0)

Галина Манаева

«Водились Пушкины с царями…»

Предлагаемые очерки повествуют о некоторых известных или освещённых лишь частично моментах сибирской родословной поэта, начиная с XVI века. Если говорить конкретнее – вы познакомитесь с подробностями пребывания представителей рода Пушкиных в суровом крае. Они занимали высокие посты в управленческой иерархии в городах Тюмени, Тобольска, Березово, Пелыма, Мангазеи. Очерки насыщены интересными подробностями, рассказами о ярких фигурах династии поэта. Уточнено, когда у Пушкина появился интерес к Сибири, как пополнялась его библиотека о крае.

А помогли в этом исследования, прежде всего, таких выдающихся краеведов и историков, создателей пушкинской Сибириады, как В. И. Щербаченко, благодаря научным изысканиям которого вы почувствуете себя соучастниками и живыми свидетелями того далекого времени.

Читать дальше 'Галина МАНАЕВА. По страницам пушкинской родословной. Очерки'»

Comments (0)

Виктор Есипов

(Вера Зубарева. Об ангелах и людях. Трактаты и поэмы — М.: Стеклограф, 2020. — 120 с.)

Поэма «Он прискакал. Литературные мечтания» входит в недавно вышедшую поэтическую книгу «Об ангелах и людях» Веры Зубаревой². Автор её совмещает в себе несколько ипостасей: литературоведа, прозаика, поэта, главного редактора русского литературного журнала «Гостиная», издающегося в США (Филадельфия). Наш выбор в книге пал на указанную поэму в виду её необычности: героем является не реальный человек, а известный литературный герой – пушкинский Онегин. Вместе с тем, в ней олицетворяется образ человека, который проходит в книге из поэмы в поэму, видоизменяясь и обрастая новыми чертами от молодого учёного в Трактатах до учёной собаки в «Собакиаде». Это позволяет внимательному читателю составить своё представление о том, как мыслит Вера Зубарева современный процесс через взаимодействие ангельского и человеческого, сакрального и профанного, классики и современности. Пушкин присутствует практически везде, переходя из поэмы в поэму метафорами: «Выше дуба нет ничего» (Милая Ольга Юрьевна). шаги Командора в «Свече» , цитатами («— Я к вам пишу,  — диктовала Собака») и подтекстом.

Читать дальше 'Виктор ЕСИПОВ. Время Онегиных. О поэме «Он прискакал. Литературные мечтания»'»

Comments (5)

Вера Зубарева

1.

Вот так всегда – славишь, благословляешь,
а потом оказывается, Он что-то не докрутил,
оставил мелкие недоделки в организме.
Поправить их не удастся никому.
Всё в тебе развинчивается и льётся
на голову твоих несчастных домочадцев,
живущих, как правило, этажом ниже
в своей счастливой житейской суете.
А тебе уже велено смотреть поверх,
пока мешок с мирской пылью
не станет пустым, и твой дирижабль
не отправится в то, безвоздушное, плавание.

Читать дальше 'Вера ЗУБАРЕВА. Он прискакал. Литературные мечтания'»

Comments (0)

Виктор Есипов

8 сентября 1826 года Пушкин по вызову Николая I прибыл в Кремль прямо из Михайловского, где отбывал ссылку, которой был «удостоен» предыдущим императором, прибыл в сопровождении фельдъегеря. Здесь, в Чудовом монастыре, он встретился с царём. Эта встреча легла в основание будущих отношений поэта с императором Николаем I, более обстоятельно и всесторонне рассмотренная в нашей книге «Пушкин и Николай I. Исследование и материалы».³

Во время упомянутой встречи Николай I предложил стать цензором Пушкина, вероятно, руководствуясь намерением иметь постоянный контроль за деятельностью опального поэта, которого он рещил немедленно освободить.

Читать дальше 'Виктор ЕСИПОВ. «Я ОЧАРОВАН ПИСЬМОМ ПУШКИНА …» (Пушкин под Высочайшей цензурой)'»

Comments (0)

Елена Дубровина

«О Бестужеве-Марлинском ⁴ у нас знают. Одним он известен как участник декабрьского восстания — просто Бестужев, не Марлинский. Другим — именно как Марлинский, некогда прославленный и давно позабытый родоначальник русской прозаической повести». Так начинает предисловие к книге о Бестужеве-Марлинском его советский биограф Голубов. ⁵Подчеркивая эту двойственность образа своего героя в памяти потомства, вызванную, по его мнению, «попутным, боковым характером сведений», Голубов тут же определяет собственную задачу: создать синтетическое, единое представление о писателе-декабристе, воскресить его живой целостный, не делимый облик, слить воедино его жизнь, общественную роль и литературное творчество. Цель Голубова не только любопытна, она должна вызвать неподдельную симпатию: действительно, человеческий облик Александра Бестужева на редкость привлекателен, а след, оставленный Марлинским вв нашей литературе, куда значительнее, чем можно было бы сейчас предположить.

Читать дальше 'Юрий МАНДЕЛЬШТАМ. Бестужев-Марлинский *'»

Comments (0)

Вера Зубарева

В жанровом отношении разговор в Метели о том, как умело интегрировать лучшие достижения массовой литературы с разработками литературы действительности.

Девица К. И. Т. ткет полотно своих рассказов, не отступая от схемы авантюрного нравоописания (инициалы ее имени складываются в повелительное наклонение «тки»). Здесь тот же мотив блудной дочери, что и в Станционном смотрителе, но дочери, возвратившейся к отцу и вознагражденной за то счастливым браком и наследством.

Вся первая часть повествования неимоверно драматична и психологична, она сама жизнь с ее иронией и драмой. Впечатление, что Белкин ушёл в тень, и его авантюрно-романтический сюжет разбивается о реальность. И вот уже фабула побега – пересказ плана отца Лоренцио из Ромео и Джульетты («венчаться тайно, скрываться несколько времени, броситься потом к ногам родителей, которые, конечно, будут тронуты наконец героическим постоянством и несчастием любовников и скажут им непременно: “Дети! придите в наши объятия”») –обрастает неподдельной болью, переданной тонко и психологично, по-пушкински. «Она была чуть жива; она втайне прощалась со всеми особами, со всеми предметами, ее окружавшими»; «она берегла все, что могло его напомнить; книги, им некогда прочитанные, его рисунки, ноты и стихи, им переписанные для нее».

Читать дальше 'Вера ЗУБАРЕВА. Метель: сретенье жанров'»

Comments (0)

Вера Зубарева

Вращаясь вокруг вопросов авантюрного жанра, Выстрел становится своего рода кульминационной точкой цикла. Обособленный герой, овеянное таинственностью прошлое, перемещения в пространстве, неожиданные встречи и узнавания, исповедь, проливающая свет на давние события, – все это элементы авантюрного нравоописания, в котором пробует себя Белкин. Но он явно в нем не преуспевает, о чем свидетельствует и отзыв в булгаринской Северной пчеле, чей издатель, как мы помним, был провозглашен мэтром авантюрно-плутовского нравоописания. «“Первая повесть, Выстрел, слаба изобретением, характеров нет, ибо они не выдержаны; все, все рассказано, ничто не представлено в действии. Одна часть повести совсем бесполезна, излишня и ровно ни к чему не ведет”, – писал Р. М., рецензент Северной пчелы в 1834 г. (№ 192)» [Гукасова 1949: 18].

Разберемся, чем именно недоволен был критик. «Невыдержанный характер» означает, что не расставлены все точки над «i» и не высказана позиция автора, как это принято в нравоописании. Следующее нарекание, связанное с тем, что «ничто не представлено в действии», это подтверждает: в авантюрном жанре действие должно превалировать, иначе убывает динамика. А претензии к «бесполезной», то есть не связанной напрямую с действием, части в повести, свидетельствуют о чисто утилитарном подходе к тексту, где все должно укладываться в сюжет, а не выплескиваться за его пределы. Это напоминает претензии Лизы к рассказу Насти в Барышне-крестьянке. Настей в данном случае является Белкин, не умеющий слепить все вместе так, чтобы потрафить Лизе-читателю. Поначалу его сюжет увлекает загадочностью, но не выписанные в соответствии со схемой нравоописания характеры приводят к тому, что смазываются и концовка, и сам выстрел. Все это промахи, с точки зрения того, кто читает Белкина и не видит Пушкина.

Читать дальше 'Вера ЗУБАРЕВА. Выстрел: дуэль с искусством'»

Comments (0)

Вера Зубарева

Гробовщик был написан первым, и нетрудно заметить, что разговор в нём выстраивается вокруг несостоятельности готического жанра как, с одной стороны, увлекательного для массового читателя, но, с другой, лишённого глубины и психологичности. В Гробовщике готический жанр присутствует только в сфере снов и фантазий, а при пробуждении главного героя рассыпается в прах.

Следует напомнить, что в 1830-е годы готический жанр уже не воспринимался всерьез [Вацуро 1994: 420], и в этом была немалая заслуга Погорельского, чье имя упоминается в Гробовщике в связи с будочником Юрко. «Лет двадцать пять служил он в сем звании верой и правдою, как почталион Погорельского», – пишет Пушкин о Юрко, очерчивая зону дискуссий о готическом жанре. Сам факт, что имя Погорельского открывает цикл Повестей, говорит о многом, учитывая вклад Погорельского в теоретическое обсуждение нравоописательного и готического жанра.

Читать дальше 'Вера ЗУБАРЕВА. Гробовщик: отпевание готического жанра'»

Comments (0)

Вера Зубарева

Барышня-крестьянка выстраивается вокруг темы народности и псевдонародности, горячо обсуждаемой в критике того времени. В заметке О народности литературы Пушкин, имея в виду Булгарина, пишет: «Один из наших критиков, кажется, полагает, что народность состоит в выборе предметов из отечественной истории, другие видят народность в словах, то есть радуются тем, что, изъясняясь по-русски, употребляют русские выражения» [Пушкин 1978b: 28]. В болдинской статье О народной драме и драме “Марфа Посадница” он развивает понятие народности, проводя параллель между драмой народной, зародившейся на площадях, и придворной. К первому типу драматургов Пушкин относит Шекспира, ко второму – Расина. Существенную разницу между ними он вскрывает на примере трагедии.

Ситуация в Барышне-крестьянке словно иллюстрирует основные положения этой статьи. Концепция народности скрепляет сюжет, воплощаясь в театрализованном действе, в которое вовлечены почти все герои – от зачинщицы Лизы до Муромского, подыгрывающего ей. Каждый «притворяется» на свой лад, за исключением несчастной мисс Жаксон, чьи белила использовала для встречи Лиза. Слова «притворяться» и «играть роль» присутствуют в ключевых сценах. Представление разыгрывается на всех уровнях, по заранее продуманному сценарию, и «актеры» играют в гриме и костюмах.

Читать дальше 'Вера ЗУБАРЕВА. Барышня-крестьянка: народность и псевдонародность'»

Comments (0)

Вера Зубарева

Середина 20-х – начало 30-х гг. 19 в. в русской литературе ознаменованы спорами вокруг жанровой литературы, снискавшей интерес у массового читателя. Нравоописательный роман, перекочевавший из Англии, привнёс с собой и такие популярные разновидности как просветительский, авантюрный, плутовской и готический.

Первым русским романистом был провозглашён Булгарин, который также публиковал и нравоописательные очерки. До него в этом жанре дебютировал В. Нарежный в 1812 г., издав подражание Жиль Блазу Лесажа.

Здесь следует упомянуть и фигуру Антония Погорельского. В критике того времени его имя было поставлено рядом с именем Булгарина. Дело в том, что Погорельский выступил с резкой критикой Выжигина, назвав это произведение «утомительным» и полным «противоречий и несообразностей». Он развернул дискуссию о романе как жанре, определив сверхзадачу романов так: «Цель романов вообще есть двоякая: нравиться и научать». Это противоречило задачам Булгарина, сформулированным им в предисловии. Булгарин пытался «поучать» своего читателя.

Читать дальше 'Вера ЗУБАРЕВА. О Повестях Белкина. Вступление'»

Comments (0)

Вера Зубарева

Вопрос о том, кто же, в результате, жертва, а кто деспот в Станционном смотрителе, не перестаёт дебатироваться в среде читателей и литературоведов. Кто-то принимает сторону отца, кто-то дочери, обрамляя это концепциями философского и психологического содержания. Разумеется, размышления выстраиваются в рамках библейской притчи о блудном сыне. При этом забывается, что притча в повести дана не в библейском контексте, а в лубочном, в виде немецких картинок на стене у Вырина.

О.Ю. Золотухина связывает немецкие библейские картинки в домике Вырина с полемическим отношением «Пушкина к немецкой интерпретации картинок», поскольку «картинки представляют собой произведение иной культуры — тоже христианской, но не православной».⁶ Это верно, если посмотреть на лубок у Вырина в отрыве от разговора о жанре. Дидактика, православная или нет, не совмещается с жизнью, как лубочное нравоописание не совмещается с большой литературой. За пределом картинок – поле, в котором разрушаются жанровые каноны лубка, оставляя в растерянности читателя, уверовавшего в то, что схема срабатывает. И вот уже привыкший к дивным поворотам судьбы читатель недоумевает, почему всё закончилось не так, как ожидалось, и какой в этом смысл. Он анализирует картинки, смотрителя, Дуню и Вырина, стремясь понять, где же недостающее звено и почему всё не сложилось, не увязалось, не сошлось. Может быть, картинки не из той культуры, а, может быть, Самсон не в состоянии понять «чуда любви»?⁷

Читать дальше 'Вера ЗУБАРЕВА. Станционный смотритель: коллизия жанров'»

Comments (0)

Виктор Есипов

                В 1903 году в составе примечания к эпиграммам на М.С. Воронцова «Полу-милорд, полу-купец…» и «Не знаю где, но не у нас…» П.А. Ефремовым впервые был опубликован следующий текст:

                                                Певец Давид был ростом мал,

                                                Но повалил же Голиафа,

                                                Который был (и) генерал,

                                                И поло(женьем выше) Графа.

                Текст предварялся признанием редактора в том, что этот «черновой набросок» он приводит, «не ручаясь за правильность своего чтения двух последних, крайне неразборчивых строк».⁸ 

                Стихи были отнесены к Воронцову, но пока еще, как видно из признания Ефремова, предположительно. В последующих изданиях эта предположительность сохранялась, но после 1917 года она сменилась полной уверенностью издателей, которая основывалась по существу лишь на принятом чтении двух последних стихов. Никаких других аргументов для отнесения новой эпиграммы к Воронцову, как и для определения времени ее написания, найдено не было.

Читать дальше 'Виктор ЕСИПОВ. Эпиграмма «Певец Давид был ростом мал…»'»

Comments (0)

Виктор Есипов

Олег Заславский предложил интересный взгляд на проблему, «связанную с необходимостью объяснить в пушкинском “Памятнике”, что же такое “Александрийский столп”, которому противопоставляется “нерукотворный памятник”»⁹

Мысль его заключается в том, что однозначного ответа на этот вопрос и не может быть, и сама эта неоднозначность, неопределённость образа допущена Пушкиным намеренно как художественный приём для умаления значимости монархической власти, а если прибегнуть к авторской формулировке, «Пушкин чисто поэтическим способом отказал царю в бессмертии»¹⁰.

Приведенное утверждение выглядит остроумным, если рассматривать его в отрыве от пушкинского текста. Дело в том, что в рассматриваемой статье акцент с темы культурной памяти народа и личного поэтического бессмертия Пушкина, составляющих содержание итогового пушкинского стихотворения, смещён на сопоставление значимости личностей Поэта и Царя, а точнее, на перспективы их исторического бессмертия.

Чтобы пояснить своё утверждение, обратимся к тексту стихотворения:         Читать дальше 'Виктор ЕСИПОВ. О стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»'»

Comments (0)

Анна Жучкова

У друзей и знакомых Пушкина «Повести Белкина» вызывали… хохот. Первым читателем их был Е.А. Баратынский, Пушкин рассказывал Плетневу: «Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржёт и бьётся» [Пушкин 1987: 239]. Сам «Плетнев считал, что фонвизинский эпиграф к циклу — «уморительно-смешной» [Подковыркин 2014]. Кюхельбекер, читавший «Повести» в тюремной камере, смеялся «от доброго сердца» над 4-ой из них («Станционным смотрителем»). «Московский телеграф» писал о повестях как о «фарсах, затянутых в корсет простоты, без всякого милосердия»¹¹.

Литературная пародия здесь направлена далеко не только на разрушение канонов романтического и сентиментального повествования. Впрочем, пародия всегда направлена на большее. «Узнав о том, что в произведении пародируются какие-то литературные тенденции, стили, приемы, мы должны быть готовыми к тому, что одновременно в этом произведении идет повышенно серьезный разговор о жизни, о том, что касается каждого из нас <…> Пародийное разрушение отжившего и строительство нового – единый художественный процесс» [Новиков 1989: 184, 193]. Посмотрим, что же разрушал Пушкин и что новое, касающееся каждого из нас, хотел сообщить.

Читать дальше 'Анна ЖУЧКОВА. Образ «маленького человека» в «Повестях покойного Ивана Петровича Белкина»'»

Comments (0)

Надежда Кондакова

Вот уже  220 лет читающая и думающая Россия – а это и есть истинная Россия! – разгадывает загадку, в чем же кроется неиссякаемая притягательность Александра Сергеевича Пушкина, поэта и человека. И вторая загадка – почему все попытки сбросить Пушкина с корабля современности, забыть, переврать или  исказить его,  все эти попытки, как прошлые, так и нынешние, а равно и будущие (а уж они явятся непременно!) кажутся нам только жалким эпатажем, пустым  желанием  пристегнуть себя к Пушкину, прокатиться за его счет на вороных его неумирающей славы.

Почему, даже на время увлекшись какими-нибудь «прогулками» с эпатажных дел мастерами, Россия все-таки возвращается к первоисточнику, минуя апокрифы и  всех  его исказителей? Почему мы все-таки  верим  Пушкину, а не его соглядатаем и толкователям? Ответ, на мой взгляд, очень прост. Александр Сергеевич Пушкин никогда не врал. Все, что он написал, сказал и сочинил в своих стихах – чистая правда. Правда его великой души, его гениального ума. Он на бумаге словно передал нам себя самого таким, каким его сотворил Господь. А Господь вложил в этот сгусток божественной энергии столько света, столько любви, что в пересчете на минуты его короткой по земным меркам жизни получились огромные, неизмеримые величины. Читать дальше 'Надежда КОНДАКОВА. Свет правды'»