Comments (0) 1
Тебе среди парижской сутолоки
не выдам скорбных мук своих,
чтоб не плутала и не путала
с ноктюрном мой последний стих.
Боюсь его дыханьем льдистым
ворваться в жизнь твою, как в круг,
где, зачарованная Листом,
ты не боишься зимних вьюг.
Ты вновь легко находишь пристань –
Париж, не хочется домой,
ведь где ещё сыграешь
Листа
на мостовой?
Читать дальше 'Игорь ПОТОЦКИЙ. Десять стихотворений о Париже'»
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПЕТРОВНЫ
Дела, как говорится, давно минувших дней.
Сын Петровны Степан не то, чтобы любил выпить, но пропивал всё, что попадалось ему под руку. Последней ценной вещью, которую он вынес из дома, была электробритва, доставшаяся ему в наследство от отца, которую тот сам не успел пропить. На что теперь пил Степан, никто не знал. Человек он был добрый и отзывчивый, имел много таких же друзей, готовых всегда пожертвовать деньгу, при условии, что товарищ взнесёт вдвое. Соседи Стёпу не то, чтобы любили, но жалели, памятуя о не подаренном ему на пятнадцатый день рождения велосипеде, вследствие того, что Стёпкин батяня добрался до спрятанных денег. Впрочем, мать его жалела ещё больше.
Читать дальше 'Татьяна ПАРТИНА. Приключения Петровны и Pro маски. Миниатюры'»
Старый одесский анекдот: Идут два еврея по кладбищу. Первый: «Здесь лежит банкир Ашкенази, я бы хотел лежать рядом». Идут дальше. – «Вот лежит адвокат Абрамович, я хотел бы лежать рядом. А ты?». – «Я? С Розочкой Рабинович». – «Так она же еще жива!» – «О!»
Евреи шутят обо всем, даже на такую печальную тему.
Самые яркое описание одесских похорон оставил Исаак Бабель в рассказе «Как это делалось в Одессе». Беня Крик утешает мать убитого случайно Иосифа Мунштейна: «Похороны Иосифа будут по первому разряду: шесть лошадей, как шесть львов, две колесницы с венками, хор из Бродской синагоги, сам Миньковский придет отпевать покойного вашего сына…»
Читать дальше 'Алена ЯВОРСКАЯ. «Осиротелые ветви низко склоняются…». Истории об одесском кладбище'»
* * *
Пусть моё останется со мной,
Пусть чужое отойдёт чужому,
И сливаясь в небе с тишиной,
Проплывают мысли невесомо.
Мир, как был, и нежен, и суров.
Словом заговаривают раны,
Слёзы останавливают кровь,
Будит смех царевну-несмеяну.
Опыт тем даётся, кто творит,
Продолжаясь как повествованье,
Кто глазами только говорит
И молчит в минуты узнаванья.
Вот и я всё больше о своём,
Чуждый взгляд всё меньше привлекает.
Расстоянья правят кораблём,
Книги учат тех, кто в них вникает.
С книгой можно время повторить,
Пусть об этом ты и не просила.
Но цветы, что некому дарить,
От того не менее красивы.
История учебного парусника «Товарищ» («Lauriston») – это дальние морские плавания, тысячи будущих судоводителей, прошедших на нём практику, многие из которых позднее прославили морской флот, Одесский морской техникум, наш родной город. И, конечно, его капитаны!
Если следовать хронологии событий, то первым был капитан и писатель Д. А. Лухманов, вторым – капитан Э. И. Фрейман, третий и последний – капитан П. С. Алексеев. Дольше всех за годы, когда судно являлось базой плавательной практики для будущих штурманов из морских техникумов Одессы, Баку, Херсона, Ленинграда, Ростова-на-Дону, Архангельска капитаном служил человек, о котором сегодняшний рассказ.
Когда в СССР был построен завод по выпуску «Жигулей», эту проблему стало решать легче. Но когда в стране выпускались только «Москвичи» и «Волги», стать владельцем собственного автомобиля было непросто.
Цены на эти машины были недоступны простым труженикам с их мизерными зарплатами. Но даже для тех, кто имели деньги, очередь на покупку автомобиля растягивалась на долгие годы.
Но если «Москвич» правдами и неправдами приобрести еще было как-то возможно, то «Волга» была недосягаема даже для таких, например, хорошо зарабатывающих людей, какими были в Одессе моряки загранплавания и китобои.
Читать дальше 'Аркадий Хасин. Как радист Пантелеев получил автомашину «Волга»'»
На улице Дерибасовской молодые липы стояли вдоль тротуаров, как старшеклассницы, прикрывавшие стыдливо стройные ноги легкими платьицами, словно сшитыми из перламутровых крыльев речных стрекоз. Умиротворенность погожего дня передалась и моей спутнице. Девушка была в том возрасте, когда еще не утрачена способность удивляться, и удивлять. И мне это нравилось в ней больше всего.
Познакомились мы случайно, столкнувшись в коридоре редакции одной из местных газет. «Экскьюз ми», — сказал я, имея глупую привычку употреблять к месту и не к месту несколько заученных английских фраз. Девушка, вскинув удивленно рыжие брови, подняла на меня свои серо-синие глаза, мол, откуда ты такой взялся.
Читать дальше 'Анатолий Михайленко. Ошибка Караваджо. Рассказ'»
АВТО
Машинка – лучший подарок мальчишке. Вот
К тебе с погремушкой первый приходит стресс
В виде «бибики». Но уже через год
Везёшь на бечёвке первый свой Мерседес.
А вскоре – подругу лет таких же и зим,
В детомобиле, слышишь: «Впейод смотйи»,
И не мечтаешь – знаешь, что будет твоим
Лучшее в мире авто с Машенькой И.
Одна секунда, и твой любимый Ниссан
Уже у входа в автомобильный рай
С наклейкой модной «очень крутой пацан»,
С игрушкой клёвой типа шалтай-болтай,
С коробкой пирожных к ужину крем-брюле
И со следами грязных кошачьих лап
На чистом капоте и лобовом стекле,
Со взглядом злым своих ксеноновых ламп.
С оттюнингованным корпусом и золотой
Оправой, чуть опошлившей фонари,
С дочуркиной люлькой, к счастью, в тот миг пустой,
С мягким салоном, с кровью твоей внутри.
Механик Петров – кудесник, но редкий хам,
И не такое видел, он хмур и строг.
Запишет в журнале: «Прибыл разбитый в хлам.
Не подлежит ремонту». И подпись – Бог.
Читать дальше 'Татьяна ПАРТИНА. Цепная реакция. Цикл стихотворений'»
И эту горечь жизнь засыплет снегом,
И я прощу, и ты меня простишь…
Что значит оставаться человеком?
И не поймёшь, пока не разглядишь.
А мы вольны глядеть, пока мы дышим,
Расти, нащупывать, искать ключи…
Кто виноват, что мы порой не слышим
Друг друга, словно нет на то причин?
Ты разгляди меня, найди причину,
Стань чутким слухом вещей тишины…
Неужто кроме звёзд далёких, синих
Мы никому на свете не нужны?
СОСТАВИТЕЛЬ СЛОВ
Я попросту любитель слов.
Задатки – святотатца.
С невинных слов сорвать покров,
узреть и любоваться.
Я также покровитель слов.
Потерты ли, изранены,
для них всегда и стол и кров,
сюда – сверкайте гранями.
Как мысль над словом ворожит
для удвоенья смыслов,
так жизнь от смерти убежит,
на поединок вызвав.
У каждого свой смех и грех –
родились и отпеты.
Но писаны одни для всех
библейские сюжеты.
И в раздвоении миров
от Каина до Авеля
я просто составитель слов –
они меня составили.
На тёплую осень надеясь,
Гляжу в благодатную высь.
Деревья ещё не разделись,
Но ветру уже отдались.
С какой-то покорностью женской
Свою принимают судьбу.
С достоинством слова и жеста,
С печальной звездою во лбу,
Приходит осенняя муза,
Всё зная уже наперёд
Про краткость земного союза,
Про весь человеческий род.
И грустно от многого знанья,
И факт несомненен уже:
Чем ближе пора увяданья,
Тем меньше земного в душе.
Да, «Товарищ»-2 был, а то, что он назван в память о своём предшественнике-тёзке, погибшем в 1943 году, знают не все. Но рассказ сейчас именно о первом «Товарище», на котором с 1923 по 1941 год проходили практику будущие штурманы дальнего и малого плавания из разных городов Советского Союза, в том числе ─ из Одесского морского техникума.
Четырёхмачтовый парусник «Лауристон» (будущий «Товарищ») был построен в Белфасте (Ирландия) и спущен на воду 17 октября 1892 года. Он был одним из самых крупных судов в мире, построенных для грузовых перевозок. История торгового судна была бурной. Менялись судовладельцы, приходил новый командный и рядовой состав. Но поскольку для нас это судно важно как учебное, опустим часть его биографии, связанной с торговыми перевозками.
Читать дальше 'Тамара КОЛЕНКО. «Товарищ» («LAURISTON») – путь в историю.'»
Бессмертие упрятал ты в слова,
В их подноготность, трепетность и пылкость,
В умение строкою целовать
Тифозный воздух перед вечной ссылкой.
Где ничего: ни Спаса на Крови,
Ни слёз, что льёт по сыну Божья Матерь.
Где только гнус, где мёрзлый холст земли,
Которым с головой укрыться хватит.
Саднит под сердцем давняя строка,
Но немы коченеющие губы.
Сума пуста: ни зла в ней, ни греха…
И с той сумою жизнь идёт на убыль.
Читать дальше 'Евгений ГОЛУБЕНКО. Причастность к сотворенью'»
КОРОТКИЕ ВСПЫШКИ
1
Время ночь, и темны его фишки,
И нерадостен пыл.
А стихи – как короткие вспышки
Полуночных светил.
Загорятся – и кажется, света
Стало больше чуть-чуть.
Но скорее иллюзия это,
Чтобы легче уснуть.
В 1994-м я сняла свой первый телефильм. Он был об одесских львах – от горсадовских, до Троцкого. Неля Степановна Харченко, легенда одесского ТВ, отвалила мне роскошный комплимент. Сказала, что видела программы и об одесских решетках, и о флюгерах, и еще о всяком разном в архитектуре города, но обо львах – никогда! Тут мне захотелось делать еще что-то более оригинальное и неожиданное. Так появился второй фильмик – о пыли. Он лежит у меня на кассете, не оцифрованный. А “рыба” сценария – вот она.
Оглянувшись на детство, я опять попадаю в свой дворик, со стенами цвета мамалыги, со ржавым контуром крыш, вырезающим из неба квадратик синевы, как в песне о синем платочке. Он соединялся с улицей полутемным подъездом, через который сквозняк приносил то запах моря, то смачные ароматы Нового базара, ─ в зависимости от ветра. Если он дул сильнее, то поднимал пузырями вывешенные для просушки простыни, пододеяльники, наволочки белые, как облака.
Двор был буквально разлинован веревками. На них ласточкиными хвостами прищепок держалось выстиранное белье. В конце 50-х эти вещи были домашним достоянием и, имея такую ценность, делались соблазном для мелкого жулья. А поскольку развешивали стирку сразу из несколько квартир, хозяйки во избежание пропажи поочередно сменяли друг друга, как часовые.
─ Все, Клава, тикай. Мне караулить, ─ вздохнула баба Маня, резонно охнув: «Була сила, доки мати носила». И грузно седла на табурет.
─ Маня, не спи. И оставь читать газету. Ты знаешь, что к Тамарке вернулся ее хахаль и поселился у нее.
─Ну и что с того? Ей дорваться до мужика, как мартыну до мыла.
Читать дальше 'Владислав КИТИК. Негласный законник. Рассказ'»
– Вы давно стоите?
– Да не очень.
– А не знаете, по скольку дают?
– Черт иx знает… Даже и не спрашивал.
– Не знаете, по скольку дают?
– По два?
– Ага. Сначала-то по четыре, а потом по два.
Владимир Сорокин, «Очередь»
Сколько себя помню, она существовала. Очередь. На площади. Фигурировала по воскресеньям. Испокон веков. Гусеница с аморфной слепой головой у красной торговой палатки.
Очередь то роится, то окукливается, опасная, удивляющаяся, уповающая. Нередко она кокетливо огибает памятник, который горожане привыкли называть Ботинками. На солнышке действительно поблескивают громадные базальтовые лапти на гранитном кубе постамента, как сухой остаток какого-то древнего каменного дядьки, надоевшего потомкам. Башмаки, чтобы не сбежали, взяты в осаду грубезной чугунной цепью. На ней, будто прикованные, тусуются зеваки, птицы и прочий деклассированный элемент. Прижившиеся при памятнике чайки который год кричат с возмущением – теперь их жребий обгаживать вместо венценосной головы монументальные останки. Однако очередь слишком эгоистична, чтобы различать изменчивые интонации чаек.
Стрелою Амура контужен,
С весенним либидо в крови,
Пришел я к подруге на ужин
В предчувствии таинств любви.
И, нервно «Мартини» глотая,
Впадал я в любовный озноб.
А ты, ни на миг не смолкая,
Шекспира читала взахлеб.
Давно уже ночь наступила,
В окошках погасли огни.
А ты принялась за Эсхила,
Бодлера и прочих Парни.
Читать дальше 'Евгений УШАН. …Летящий на ушах. Ироническая поэзия'»
Начало – Бабель, «Одесские рассказы». А совсем недавно Анна Костенко «Цурки – гилки»
Почему?
Когда-то я собирал материалы про диаспоры, из которых сложился Одесский космос. И в фейсбуке писал об армянах и греках, поляках и итальянцах, французах и евреях, болгарах и караимах…А вот о молдаванах, кажется не публиковал свои заметки.А если печатал, то очень давно. А сегодня роль Молдовы в жизни Одессы трудно переоценить. Приняла, обогрела, накормила тысячи беженцев… Читать дальше 'Евгений ГОЛУБОВСКИЙ. Молдаванка'»
Когда хочешь слово сказать,
а поищешь – некому,
или с болью душевной сладить –
мол, сгинь, в расчёте мы,
тогда пишешь стих.
Написал. И куда с ним?
Некуда.
И не надо – сказал ведь, сладил ведь,
что ещё тебе?
Нет, не так всё, совсем иначе,
причины вовсе нет,
просто строчка буравит мозг,
по тревоге поднятый.
Отбуравила.
И какое в ней удовольствие?
Только то, что вернулся сон,
ею прежде отнятый.
Читать дальше 'Ирина ДУБРОВСКАЯ. Когда хочешь слово сказать…'»
Со счёта сбились мокрые ступени,
Слились в одной сумятице круженья
И снег, и пегий листопад.
Заря
Внесла в правописанье декабря
И части речи, и обмолвки года.
И ты проходишь белым пешеходом.
Гусиной кожей ёжится вода,
Ползут автомобили в два ряда,
Пыхтит состав по расписанью строго.
Зато снежинка тает на губе.
Ты не один. Ты так идёшь к себе.
По-прежнему. Со временем не в ногу.
ОДЕССЕ
Идти, удивляясь изгибам платановых веток.
Мой город, который я вижу не только во сне,
Встречает меня бесконечным количеством меток
Любви и печали, в которых мы с ним наравне.
Здесь ждёт меня море, особенно полночью лунной.
Сидеть на песке, дегустировать старый коньяк…
Здесь прячется время в узорах решётки чугунной
И пересекаются тропы котов-забияк.
Здесь ждут меня старая арка на Малом Фонтане,
Немного хмельной по привычке Французский бульвар,
Летящие в море осенние листья-цыгане
И призраки зданий, которых не снёс Боливар.
И в грустной тени исчезающих реперных точек,
И в новых местах, не сроднившихся с прежней волшбой –
Я знаю, мой город, ты мой, ты прекрасен и сочен,
И в каждый свой день я хочу погружаться с тобой.
* * *
Как тихо может быть в доме, когда слова
Уже отзвучали, и ночь крадётся по крышам,
И дождь в наши окна стучится едва-едва,
И даже привычные мысли звучат все тише.
По небу душа вороного ведёт коня,
И не в унисон чьи-то песни – лихие слишком…
Пожалуйста, если сумеешь, расслышь меня,
Не может быть в мире таком тишины с излишком.
И кто-то пойдет отвоевывать тишину
От черных снарядов, закрыв полнеба плечами,
А мы – мы вернёмся обратно в свою страну
Расслышать, как может быть тихо в доме ночами.
* * *
…И потому, что не с кем разделить
Воздушный ком гортанного молчанья,
Ночь переждать трудней, чем день прожить,
В который верят прихожане.
Влекомый ветром силуэт совы,
На миг запечатлённый лунным диском,
Волненье сосен, трепетность травы
Так велики, что вдохновенье близко,
И в позвоночнике подскакивает ртуть,
И вспоминает куст о райских кущах,
И «сквозь туман блестит кремнистый путь»,
Тебя, быть может, одного и ждущий.
Юрий Карлович Олеша писал: «Да здравствует мир без меня!». Нет, эта фраза вовсе не сродни пушкинскому просветленному, исполненному высокой гармонии: «И наши внуки, в добрый час, из мира вытеснят и нас!». Здесь другое, здесь мрачное отчаяние самоотрицания. Иногда создается впечатление, что Олеше не дано было умения быть счастливым. Одарен он был сверх меры, но другими дарами. А ведь быть счастливым тоже дар. Диоген был самодостаточен в своей бочке. «Отойди, не заслоняй мне солнце» – отвечал он Александру Македонскому в ответ на предложение просить у юного царя чего угодно. Впрочем, Олеша тоже мог бы сказать нечто подобное под настроение. Порой он представляется столь же одиноким, как Диоген, отгороженный сырыми и душными деревянными стенками бочки от остального мира. Он получал странное удовольствие, раздражая окружающих. И в этом есть какое-то необъяснимое противоречие, какой-то жуткий, вполне в духе героев Достоевского, надрыв души. Олеша временами был настоящим воплощением ехидного одессизма «стой там – иди сюда». Ведь Юрия Карловича любили. Он притягивал, он привлекал. И в то же время, отторгал. Как магнит, в котором антиподом полюса «плюс» является полюс «минус».
Одно время, еще здесь, в Одессе, до отъезда в Москву, Олеша был близко дружен с Эдуардом Багрицким. После – с Валентином Катаевым. Первая дружба рассыпалась, а вторая практически перешла во вражду.
Владимир Владимирович Маяковский отличал Юрия Карловича из всей компании одесских литераторов, завоевавших Москву, но Маяковский погиб. Долгой дружбы не вышло.
RSS
Журнал «Кругозор»
Издательство "Bagriy & Company"
Книжная серия 32 Полосы
Наталья Лайдинен
Персональный сайт Евсея Цейтлина
Поэтический альманах «45-я параллель»
Союз pоссийских писателей, РРО